Элемента.T (СИ) - Лабрус Елена

— Каждый из Мудрецов оставил свой дар? — спросил Феликс.

— Да, четыре дара мудрейших. Три дара современных богов. Не морщите носы, да, на тот момент мы были современными, — он гордо вскинул голову. — Третьим после нас с Афродитой был Нерей. Мудрый, добрый и справедливый старец, он был отцом пятидесяти дочерей и всегда надеялся, что у меня родится мальчик. Он оставил Еве в дар то, что берег для своего сына, который у него так и не родился.

— И что это, ты тоже не знаешь? — подсказал Дэн.

— Я мог бы сказать железные яйца, но, к сожалению, Ева тоже родилась без них. Поэтому он оставил ей тебя.

— Чёрт, — не выдержал Феликс. — Так ты значит Мистер Железные Яйца?

— Чёрт! — и это было всё, что смог ответить ему Дэн.

— Дар, который оставила Хранительница Душ тоже был для тебя. Его назвали Сердце Бабочки, — продолжал Пеон.

— И снова знакомо. Только, насколько я помню, оно погибло. Ещё в средневековье, — снова показал свою осведомлённость Дэн, и у Пеона на лице появилось такое выражение типа «Ну раз вы такие умные, то какого лешего припёрлись?», но он сдержался.

— Как мало вы знаете о бабочках, — вместо этого сказал он. — И мы, конечно, чудно поболтали, но меня ждёт девушка, которая с ума сходит от волнения. А огромное железное колесо уже поворачивают вручную, чтобы высадить людей.

— Но что оставил нам Ватэс? Ты сказал, что все мудрейшие были там, — почти прокричал Феликс, когда туман вокруг них по желанию Пеона уже стал сгущаться.

— Наверно, вот это, — и он показал на сжимавшего виски Дэна, болезненно скрючившегося в своём углу кабинки.

Огромное железное колесо невыносимо скрипело. Хотелось зажать уши. Но вместо этого он почти прокричал: — А выросшему без матери? Какой дар достался ему?

— Тот, которого тебе явно не хватает. Сообразительность!

И он ободряюще улыбнулся и помахал рукой своей девушке. И Феликс так и не понял, он пошутил над ним или сказал чистую правду.

Глава 11. Парацельс

Не нужно было быть провидицей, чтобы заметить, как похожа эта девушка с красивыми медными локонами на Беату, а этот темноволосый парень с длинной падающей на глаза чёлкой, острым подбородком и зелёными глазами на женщину, что лежала в лазарете. Это была очень красивая пара, и они пришли к Парацельсу, в истинности которого не сомневались, чем сильно польстили горбуну. Он даже как-то приосанился и вёл себя не как напыщенный индюк, а как серьёзный учёный муж, к которому пришли за помощью.

Агата с Беатой не смели присесть в присутствии посетителей, да, наверно, и не смогли бы усидеть на месте. Не сидел на месте и Парацельс, сновал туда-сюда по комнатам. За ним следом ходил Арсений, задавая свои вопросы. И только Изабелла аккуратно присела на краешек кровати к больной и нежно гладила её по руке.

— Когда Ева спит, она слышит всё, что здесь происходит. Они действительно на одно лицо, — рассказывала своим бархатистым голосом девушка и Беата не сводила сияющих восхищением глаз со своей дочери.

— Я всегда знал, что это не простой обморок, — многозначительно заявил горбун. Он размахивал руками и важно расхаживал по комнате. — К счастью, мне удалось избавиться от всех этих напыщенных идиотов, что считают себя здесь врачами. — На этих словах Агата едва заметно улыбнулась, но это заметила только девушка, а горбун гордо продолжал говорить: — И даже не спрашивайте меня, каких неизвестных современной науке болезней мертвецов я напридумывал, чтобы оградить Марту от их навязчивого внимания. Паразит, сосущий жизненную силу, кажется, был самым безобидным из всех. И самым правдоподобным! Предел не существует для насекомых и синантропных облигатных организмов, таких как голуби, воробьи, сверчки, клопы, мыши.

  — Мыши? — испуганно покосилась на него девушка. — В Замке Кер есть мыши?

— Полным-полно! — и он хотел прочитать ещё одну лекцию на эту тему, но его перебил парень: — Вы назвали маму Мартой. Вы имели в виду Марту Гарденштейн?

— Маму? Ах, да! Анна, она же Анна! У Марты была дочь. Я ненавижу детей, но это была самая чудесная малышка на свете. Марта так её любила! И она никогда не хватала без спросу мои вещи. В моей лаборатории было много веществ от одного взгляда на которые можно было отравиться, — он посчитал это удачной шуткой и сам над ней посмеялся. — Ведь, всё — яд и всё — лекарство, и то и другое определяет доза. О, это была лучшая из моих лабораторий! В ней я получил цинк. В ней я вывел лучшую из своих теорий. И Марта единственная меня поддержала.

— Какую из своих гениальных теорий Вы имеете в виду? — подал голос парень.

Агате показалось это откровенной лестью, но, кажется, парень был искренен.

— Та, которая стала самой популярной среди людей после моей смерти. И не имеет к ним никакого отношения.

Он сказал это и умолк. Молчал он даже многозначительней, чем говорил. Не говоря ни слова, он просто вышел из комнаты и пошёл, не оглядываясь, ни секунды не сомневаясь, что все заинтересованные пойдут за ним. И, конечно, все пошли!

В пустом зале с Деревом дежурила Заира. Делегация во главе с горбуном не вызвала у неё интереса, пока он не начал говорить.

— Это Дерево – живое тело. Каждое тело – это три невидимые субстанции: сера, ртуть и соль. Тогда я называл это так. Но я имел в виду только это Дерево. Ведь я видел, как оно сгорит.

— Когда сгорит? — испугалась Изабелла и Агата была рада, что она задала этот вопрос, потому что он уже готов был сорваться и с её немого языка.

— Оно сгорело в одна тысяча пятьсот сороковом. Но тогда меня, жалкого человечка, так не похожего на ваших красивых и величественных предков никто не хотел слушать.

Агата содрогнулась от очевидности его слов. Он действительно был самым безобразным алисангом, которого ей пришлось видеть на своём долгом веку. Горбатый, с непропорционально большой головой с залысинами, покрытой жидкими рыжеватыми волосами, с крючковатым носом. Даже среди людей он считался бы уродцем, а среди алисангов он был просто...

— Рара авис, — вторя её мыслям, сказал он. — Белая ворона.

Возможно, горькие воспоминания нахлынули на него, он снова замолчал и положил руку на Дерево, словно дальше собрался разговаривать именно с ним.

— Они убили всех. Марту, её малышку, меня. Они уничтожили все мои записи и разбили мне голову в надежде, что я ничего не могу вспомнить и восстановить. И я действительно многое забыл, но не это. Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь и двадцать девять.

Агата вспомнила, что уже слышала это от него в тот день, когда Дерево очнулось.

— Железо, кобальт, никель и медь. Сейчас им присвоены такие номера, но тогда даже понятия такого – химические элементы — не было. А ЭЛЕМЕНТА уже была. Они сожгли Дерево. Они хотели разделить его на серу, ртуть и соль, получить его Тело, его Душу и его Дух. Но сделали это слишком рано. Они сожгли девушку живьём. Ту, что назвали Особенной. А мои записи извратили и назвали алхимической чушью. Триста семьдесят два года понадобилось, чтобы выросло новое Дерево, и появилась новая девушка. Дерево уцелело, но девушка снова погибла.

Гробовая тишина висела в зале. Агата даже забыла, что здесь не одна, пока он не замолчал. А горбун так и стоял ко всем спиной, держась за Дерево.

— Не позволь им всё испортить в этот раз.

— Они пришли к тебе, Тео! В твоих силах не дать им всё испортить, — ответило Дерево.

И голос Лии звучал так громко и так знакомо.

— Никто не будет слушать жалкого горбуна.

— Они уже тебя слушают. Они пришли за твоей помощью. Так пусть они её получат.

Вся банка песка, что носила с собой Агата, была рассыпана по полу. Песок сметали и рассыпали уже столько раз, что от него осталось меньше половины, но Тео упорно не желал ничего писать на бумаге. Агата молилась, скрестив пальцы, только о том, чтобы этот парень всё запомнил и всё правильно понял. Потому что её знаний хватало только для работы веником.