Хранительница (СИ) - Петрова Лин

Вот первый малыш покинул лоно матери. Хозяева, заохав, бросились к нему. Вот и хорошо, а у меня еще работа.

Сделав несколько разминающих движений для мышц, села на прежнее место. И как тебя развернуть? Одной рукой хватаю плод, пытаясь развернуть. Чуть, ещё чуть. Здесь на помощь никого не позовешь, только сама. Чёрт, снова схватка. Я замерла, сжав зубы и наклонив голову. Тут почувствовала руку на моём плече. Скосила глаза- чернявый бросил на меня короткий взгляд, сидя рядом. Вот только скажи хоть слово, убью тебя вместе с Петровичем. Потом, когда освобожусь.

Схватка ослабла. За дело. Наконец, малыш принял правильное положение. Хватаю копыта и тяну. И дубль два. Я командую, он выполняет. Вот и второй плод вывалился наружу. У меня по лицу тек пот, мышцы спины свело от напряжения. Расслабляться рано, нужно проверить напоследок. Если делать работу, то делать её до конца.

Что такое? Не может быть! А вот может, оказывается. За малышом, стоящим поперек, прятался третий плод. Поэтому я и не смогла его нащупать.

И снова схватка и тянем. Даже и не знаю, сколько времени прошло, пока все закончилось.

Я устало повалилась на пол. Остальное сделает природа. Потихоньку встала, подходя к мамаше. Та, подчиняясь природе, уже встала на копыта.

— Ну что, справилась милая. Молодец — гладя её по морде.

Та благодарно понюхала и положила мне на плечо усталую голову. Я аж прогнулась:

— Ты мне сейчас сломаешь что-нибудь — освобождаясь.

— Отдыхай. У тебя теперь времени не будет отдыхать — погладила её по голове.

Игнат подскочил ко мне, довольный:

— Молодец, Рита — по привычке хлопнув по плечу.

Я вспылила:

— Я тебя точно сегодня убью. Ну, сколько можно говорить, не бить меня по плечу. Сломаешь ведь — в сердцах вскричала я, выходя из сарая.

Ополоснув руки и лицо, побрела в сторону дома. Устала. Сзади шли Игнат с чернявым.

Во дворе ко мне подбежали дети. Я сполоснулась, надевая грязное платье. Достала из краски детское платье, отжала и развязала узел. Самой было немножко страшно смотреть результат. Встряхнула и на вытянутых руках свой шедевр. А что, неплохо!

Лина ахнула, широко распахнув глаза с восхищением рассматривая рисунок. Действительно здорово получилось. Рисунок из неравномерного синего круга разбегался по ткани неровными линиями, образую ассиметричный рисунок.

Я хмыкнула — действительно красиво. Лина в нетерпении приплясывала рядом, дай ей волю, надела бы мокрое. Люся стояла рядом, с удовольствием рассматривая результат моих трудов.

— Ещё закрепить рисунок нужно, иначе смоется. Люся, есть уксус? — видя её удивленное лицо, осеклась — Фруктовое вино есть?

Она утвердительно махнула головой

— Есть очень старое фруктовое вино, про которое забыли, ну где-нибудь на донышке?

Она нахмурила лоб, неуверенная в ответе. В общем, нашлось. Открыв сосуд, в нос ударил яркий запах. Сполоснув платье в уксусе, развесила на просушку. Солнце уже давно перевалило через зенит и клонилось к закату. Начали готовить костёр.

Я раскроила рубашку Марку. Очень хочется сделать что-нибудь особенное для детей. Зачем? Чтобы помнили! Воспоминания нельзя потерять, они всегда с тобой. Дети вырастут и единственное, что останется обо мне — это воспоминания. Надеюсь, добрые. Почему мне это так важно? Не могу ответить на этот вопрос. Вот нужно и всё тут.

Я вздохнула. А здесь необходимо проявить фантазию.

— Игнат, я смотрю, здесь пуговиц нет. Можно что-нибудь приспособить вместо них?

— А зачем? И так хорошо — сказал он, осматривая свою одежду — Я уже и привык без пуговиц, если честно.

— Мне нужно — твердо ответила я.

— Покумекаем давай — он задумчиво обхватил двумя пальцами подбородок, шевелил бровями, кривил рот.

— Вырезать можно из дерева?

— А то! Можно. Что я раньше не додумался? — Игнат смотрел на меня — Мне сошьешь с пуговицами, как дома?

Получив мой утвердительный ответ, он занялся делом.

Отдельные детали сразу покрасила и повесила на просушку. Игнат уже вырезал квадратные пуговицы, проделав в них дырочки. Перед этим проколов себе пару пальцев, тихо матерясь. В общем, все заняты. Лина надела новое платье со счастливой улыбкой и крутилась на месте, высоко подняв руки. Смотрите, мол, на меня, какая я красивая.

Я пододвинулась к Игнату и тихо спросила:

— Слушай, а как начальник этот узнал, что дети не мои?

— Тут, понимаешь, заковыка одна есть. Когда женщина беременеет, между ней и ребенком постепенно развивается связь. Эта связь растет и крепнет со временем. Щас покажу. Он обернулся и крикнул:

— Люся. Иди сюда!

Люся вышла из дома.

— Покажи руку Ритке, насчет детей.

Она понимающе кивнула и высоко закатала левый рукав. На левом предплечье был красивый золотистый рисунок в виде тоненькой полоски. Рисунок изящной змейкой обвивал руку, образуя замкнутый круг. Я приблизила лицо поближе, чтобы рассмотреть рисунок. Изящные маленькие веточки с листочками переплетались друг с другом, и только в одном месте одна веточка была длиннее всех, выбиваясь из общего рисунка. Я осторожно провела пальцем. Рисунок как будто светился изнутри слабым золотистым свечением.

— Это татуировка такая?

— Какая татуировка, Рита? Рисунок сам по себе появляется, я же тебе объясняю — кипятился Игнат — Как только женщина понесёт, на коже начинает проявляться рисунок, и как крепнет связь между матерью и ребенком в течение девяти месяцев, так и отметка крепнет. Он замыкается, как только рождается ребёнок. Ясно?

Я на всякий случай махнула головой. Ни фига не ясно. Рисунок какой-то и как он появляется? И зачем это вообще нужно? Ну есть ребенок и есть, кому какая разница? А с другой стороны есть же на земле кукушки бессовестные, дурят парням голову, а у самих куча детей у государства. А так все по-честному, и говорить ничего не нужно. Глянул и всё понятно.

— Люся, а почему здесь одна веточка выбивается из общего рисунка?

Она довольно улыбнулась:

— А это дочь меня скоро порадует потомством. В столицу она замуж вышла. Соскучилась я по ней — вздохнула она — Уговариваю своего то поехать, навестить, дел говорит полно — махнула она рукой.

Я шила, склонив голову и думая о новой информации.

Тут я решилась поговорить с Игнатом, ближе подвинувшись к нему:

— Игнат, а усыновление есть здесь? — как можно равнодушнее спросила я, скрывая эмоции.

Он задумчиво помолчал:

— Не принято как-то. Здесь ведь как- если ребёнок остаётся без матери, отец воспитывает. Если родители погибают как у твоих — он махнул головой в сторону детей — Родственники по крови должны взять на себя такую ответственность. Так как из одного рода, значит. Если и таковых не нашлось, путь им в столицу. То, что должны были дать им в семье, ну знания там, ремесло, детям предоставляется возможность обучения в столице. Здесь ведь нет школ, как видишь. Поэтому отец к сыну ремесло своё и умение передаёт. А дочь от матери всему обучается.

— А если совершенно посторонний человек захочет взять на себя такое обязательство?

— Редкость большая. И вот почему. Рисунок помнишь? — он поднял брови.

Я утвердительно махнула головой.

— Это ведь не просто так. Если кто захочет чужого взять, произносятся слова, о том, что она берет на себя ответственность за этого ребенка, а ребенок должен подтвердить своё согласие. Чтобы обдуманно все это было и один раз и навсегда. Отменить уже ничего нельзя.

А вот это как раз и правильно, думала я. А не как у нас дома. Взял ребенка из детского дома, а потом возвращают, не подошёл он нам, мол. Ну как может ребенок не подойти, спрашивается? Вы же не ботинки себе выбираете?

Игнат продолжал:

— И как только слова произнесены, начинает формироваться связь и рисунок соответственно. Но не за девять месяцев, как обычно, а сразу. Боль говорят страшная. Одна, помню, взяла. Выла, сутки и по земле каталась. Говорит, как будто на живую по кусочкам разбирают. Лучше б, говорит, ещё двоих родила. Да ничего, отошла потихоньку, растит дитё.