Полёт совиного пёрышка (СИ) - Предгорная Арина

В темноте я слышала его тяжёлое дыхание и видела лихорадочно сверкающие глазищи, нечеловеческие, завораживающие… Тьфу!

– Прекрати!

Шипела я поздно: Рене уже остановился, но отстранился всего на полшага, на расстояние втиснутого между нами кулака. Так себе предупреждение.

– Прекратил, – подтвердил сыч не без сожаления.

Поднял покрывалко.

Я шагнула под арку, ближе к источнику неяркого света, факелу на стене. Освещение, подпитываемое магией, в этой части замка не использовалось. В неверных отблесках огня птиц казался каким угодно, но не пристыженным и не раскаивающимся, зато я остро жалела о брошенной в спальне, такой нужной, такой замечательной кочерге.

– Бить тебя я не стану. Но если ты ещё раз… – сердито начала я и осеклась, услышав собственный сиплый голос.

Ужас какой.

– Ты же ответила, – хрипло возразил Рене.

– Неправда!

– Правда.

Правда.

Кошмар.

Он прижал пальцы к своим губам, утратившим обычную бледность.

– Невозможно удержаться, лиро.

– Да что на тебя нашло?!

Дурацкий вопрос: восемь отвратительных лет вне привычного тела и наше, хм, сомнительное совместное обитание под одной крышей, вот что.

– А ты не догадываешься? – звенящий шёпот Рене прорезал непроглядную темень. Один из факелов в длинном коридоре погас, двигаться приходилось наощупь, но я упрямо не давала вельвинду свою ладонь. – Дэри, слепой бы заметил: я тебя…

Видимо, в этот момент он остановился передо мной: я с размаху наступила ему на ногу.

– Это я тебя..! – быстро возразила я, отступая назад. – Я тебя сегодня точно покалечу! Иди рядом, пожалуйста!

Вместо ответа Рене ухватил меня за пальцы и без возражений пошёл рядом, но от его молчания мне становилось всё неуютнее. Установившееся сосуществование ломалось тонким льдом в неосторожных пальцах, но вот к этому, едва не прозвучавшему негромким голосом, я была не готова.

– Послушай. Я, быть может, ответила бы на ухаживания другого мужчины, не будь я уже замужем! Не надо напоминать, какой неправильный у меня брак, сути это не меняет: я приносила брачные клятвы, Рене!

– Но разводов у вас не существует! – воскликнул он. – Что теперь, похоронишь себя ради соблюдения этих клятв, которые твой гадёныш ни во что не ставит?!

Я упрямо тряхнула головой.

– Никогда больше так не делай!

– Да я теперь думать ни о чём другом не могу!

Надо было врезать, как просил.

– Рене!!!

Возмущаться я старалась потише, помня об осторожности. К счастью, никого из прислуги мы не встретили, только попался навстречу Шершень, деловито спешивший по своим кошачьим делам, горделиво подняв роскошный хвост.

Дверь комнаты я открывала, полная сомнений. Может, отселить его в соседнюю пустующую спальню? Утащить у Яолы ещё один ключ… После чего, пожалуй, экономка всё же задумается, куда подевалась добрая часть её связки, а там и до разоблачения недалеко.

– Ладно, я поторопился, – без малейшего смирения буркнул Рене мне в спину и сам прикрыл за собой дверь, старательно запер, подобрал кочергу, повертел в руках и убрал в угол возле двери.

Другого извинения от него не последовало, и от урока он отказался, несмотря на то, что примерно час у него ещё оставался, а может, немного больше, как повезёт. Я поставила на столик скромный ужин, припасённый заранее, и кувшинчик с питьём, к которому вельвинд немедленно приложился. Я осторожно приткнулась в свободное кресло.

– К тому же по обрывкам сведений, которые удалось из тебя выудить, целой картины о тебе у меня никак не складывается, – попеняла я. – Почему скрываюсь я, ты уже знаешь, а по какой причине ты не хочешь или не можешь вернуться в Альнард, мне неясно. Что ты натворил, почему опасаешься показаться своей семье на глаза, что за семья, в конце концов…

– Не опасаюсь. Я уже говорил: не убивал, не подставлял, не грабил.

– А ридены и веринги таскаешь очень ловко!

– Дурное влияние бродячего цирка, – криво ухмыльнулся Рене. – Семья…хорошая. Это я…по молодости был бестолочью безмозглой. Есть вещи, за которые стыдно. Мать из высокого дома, если по-вашему, она знатная особа, отец из охотников.

– Мезальянс? – удивилась я.

– Ну почему… У нас охотников очень уважают и ценят, мама ради него от выгодного союза отказалась и ни разу о своём выборе не пожалела.

Я нахмурилась: Рене отвечал на мои вопросы так, что задавать следующие становилось всё более неудобно. За что же ему стыдно-то!..

– Чем же ты так позорил родителей? – больше себя, чем его, тихо спросила я.

– Детская ревность – страшная вещь, – спустя короткое молчание отозвался Рене. – У нас с братом почти десять лет разницы, я… долго не мог смириться с его появлением. Мне казалось, я ушёл на второй план, стал не нужен.

Я ждала дальнейших откровений, пыталась понять, что же такого отвратительного вытворял парень, что предпочёл быть для семьи мертвецом, но ничего больше не дождалась. Я слишком мало его знала, чтобы судить наверняка, но не производил Рене впечатление мерзавца и подлеца. Вот за то, что руки распускал, стоило ответить оплеухой, а в остальном…

– Понятно, что ничего не понятно, – вздохнула я. – Охоте отец научил?

Вельвинд покачал головой, пропустил меж пальцев камешек на шнурке.

– Нет, конечно, много рассказывал, брал с собой в лес, показывал следы, мне тогда лет шесть-семь было.

– А потом?..

– А потом нет.

Первого хнума Рене, если не врал, добыл в шестнадцать…

– Давай, пожалуй, всё же займёмся твоим имперским, – решил сыч.

Я растерянно моргнула, а он уже вытаскивал из ящичка книги.

***

Что-то неуловимо изменилось. Став опять сычиком на следующие несколько дней, Рене по-прежнему перелетал поближе, заглядывал в лицо круглыми птичьими глазами, подставлял пернатую голову под ладонь, но… Прежде я гладила его пёрышки безо всякого стеснения, а теперь, привычно протягивая руку, вспоминала тот дурацкий момент в галерее, и почти всегда убирала ладонь, либо позволяла себе короткое неловкое поглаживание. Сыч глядел огорчённо, но за пальцы больше не хватал, на ласке не настаивал. Я несколько раз садилась писать Ализарде: одним из самых простых и быстрых способов достать нужные сведения о магах было обращение к ней. Лиз умела очаровывать и спрашивать так, что ей трудно было отказать, и Лиз жила в столице и имела полную свободу передвижения. Вот только впутывать её в свои дела не хотелось. Если о моих планах побега она знала, то о существовании Рене – нет. Как просить её добыть список, не вдаваясь в объяснения, я так и не придумала, а без объяснений не обойтись, тётя обязательно начнёт выпытывать, зачем мне это. А если узнает Верген… Подставлять тётю я не могла.Тайна не любит большого количества участников, иначе перестаёт быть тайной.

Рене вообще вёл себя беспокойно, улетал нечасто и ненадолго, а в комнате не спешил забираться в клетку, то замирал неподвижно с открытыми глазами, то вертелся около меня. Я подобрала с пола несколько выпавших перьев, по привычке сложила в шкатулку, рассмотрев каждое: вдруг?.. Но ничего особенного в пёрышках не было, а птица не спешила оборачиваться человеком насовсем. Прогуляться по саду я выходила всего дважды, слишком ветрено стало в замке. Чуть спокойнее было гулять на галерее, но в каждую из прогулок меня сопровождал сычик, бесцеремонно садясь на плечо. Обманчиво-вальяжный котище, не упускавший случая добраться до лакомой добычи, в одну из вылазок пробежал мимо, даже не повернув головы. И я ни с того ни с сего начала испытывать неясную тревогу, передавшуюся, кажется, от маленькой совы. Засыпала и просыпалась, чувствуя приближение беды, но не улавливая направления. Верген нагрянет раньше срока и я не успею спрятать Рене? Притащит с собой очередного костолома, после осмотра которого я неделю буду приходить в себя? Болезнь выпустит новое щупальце, ядовитее прежних?

Определённые знаки сычик всё же подавал. Например, по-особому махал крыльями, оповещая о скором превращении, чтобы я успела вынуть из тайника его одежду и отвернуться, позволяя человеку прийти в себя, от души ругнуться и одеться. В этот раз никаких ругательств не прозвучало.