Невеста смерти (СИ) - Скрипник Людмила

— Нет, — кивнула Гайя. — И мне она помогла неплохо. Так что лежи спокойно, если хочешь вернуться на службу.

— Да перестань ты паниковать раньше времени, — вмешался Кэм. — Видел я такое. И ты, кстати, в Египте этом гадостном тоже видел. И сам знаешь, что восстановишься. Так что наслаждайся отдыхом.

Они оставили Волка на попечение Рениты, которая с жаром взялась за своего нового пациента — благо, госпиталь в эти дни пустовал.

Гайе на следующий день снова пришлось вмешаться — когда она забежала проведать товарища, то застала Рениту рыдающей в одном углу, а силящегося подняться и кряхтящего от ярости Волка в другом.

— Что? Ренита, честно… — Гайя устала, допрашивая второй день подряд египетскую танцовщицу, оказавшуюся опытной жрицей Изиды, причем почти вдвое старше Гайи, чего нельзя было определить по ее внешности.

— Он отказывается есть.

— Ты лучше меня знаешь, что ему трудно жевать и глотать, — осторожно напомнила она Рените.

Та кивнула:

— Конечно. И я сварила совсем жидкую кашу. С молоком, медом и маслом. Попыталась кормить с ложки. Я всех так кормлю. Никто не отворачивался. Я не девочка, и не могла сунуть в ухо или дать кипяток какой пересоленный! — врач уже была готова взорваться и взволновано положила руки на свой слегка выпирающий под форменной туникой живот.

— Верю. Успокойся. Идем, если каша еще не остыла. Попробуй при мне.

И, как только Ренита склонилась над замершим напряженно при ее приближении Волком и произнесла:

— Ну-ка, мой хороший маленький зайчонок, открывай-ка ротик, — Гайя подскочила и выхватила ложку и котелок.

— Ренита. Иди отдохни. А мы тут сами, — она давилась от смеха. Но не хотела обидеть Волка еще и своим хохотом, да и не особо умела смеяться вслух.

Скормив Волку весь котелок, Гайя подмигнула ему:

— Пригляди тут за Ренитой. Она тяжело носит, все же возраст дает себя знать.

— Сколько ей? — Волк приподнял бровь, и Гайя улыбнулась, видя, что к нему постепенно возвращается способность управлять телом, пусть и такими воробьиными шагами.

— Двадцать восемь. Многие римлянки в ее возрасте задумываются о будущем женихе для своей дочери.

— Ты ненамного ее моложе…

— На год.

— И женихов не ищешь даже самой себе.

— Не ищу. А надо? Или напрашиваешься?

— Я развалина. И мне не свататься надо, а найти нож и попытаться надеться на него горлом.

— А для чего я тогда теряла время и кормила тебя кашей? — всплеснула руками Гайя.

— Зов материнства.

— Ты пытаешься сделать мне больно? — Гайя недоумевала, с чего это Волк, который и здоровым-то не особенно вступал с ней и с остальными в разговоры, вдруг так решительно бросился ей напоминать о том, в чем она порой чувствовала себя ущербной.

— Ты же солгала мне. Это навсегда.

— А Кэм? Уж он бы не стал лгать.

— Точно, не стал бы и не стану, — раздался громкий и бодрый голос Кэма, незаметно для них обоих вошедший в палатку. — А вы что, оба что-то наврали Рените?

— При чем тут Ренита?

— Во-первых, она надутая. Во-вторых, она там отгоняет целую толпу желающих тебя. Волк, проведать.

— Посмотреть и посмеяться над моей беспомощностью?

— Нет. Не угадал. Пожелать тебе выздоровления. Сказать, как им тебя не хватает.

— Правда? — очень тихо вымолвил мужчина, силясь приподняться и сам удивился, что его руки сумели напрячься и слегка приподнять грудь над койкой.

— Конечно, правда, — повел плечами Кэм, едва не разрывая тунику напрягшимися мышцами. — Скоро сам убедишься, когда они сметут весьма условную преграду в виде полотенца.

— Она вывесила в дверях полотенце? — не поняла Гайя, решив, что Ренита перегородила вход в палатку натянутым полотенцем, как бы говоря всем любопытным, что проход закрыт.

— Она им машет, — и Кэм изобразил то, что видел у госпитальной палатки.

Волк невольно улыбнулся — одними уголками губ и глаз. Но и это для него было неожиданно.

За пологом палатки явственно слышались голоса, причем выделялся женский, убеждавший несколько молодых мужчин в том, что раненому нужен только покой, тишина, полутьма и сон.

— Так мы ж без факелов и букцин, — отвечали ей ребята, и Гайя прекрасно представляла себе их выражения лиц.

— Одни ваши голоса… — бурчала Ренита.

— Ренита, нам безопасность всего Рима доверяют! Неужели мы другу своему можем быть опасны?

Кэм прислушался к голосам и перевел взгляд на друга:

— Ты-то сам хочешь их увидеть?

— Да. Но не сейчас. Пойми…

Кэм кивнул и неспешно вышел из палатки. Даже Гайя не слышала, о чем он говорил с ребятами, но голоса стихли.

Гайя нагнулась к Волку, взглянула в его напряженно сощуренные глаза:

— Давай, лежи, выздоравливай, — и поцеловала его в твердо очерченные губы, побледневшие и искусанные.

Она нарочно вложила в нежный, ласковый, бережный поцелуй всю чувственность, на которую была способна, представив на месте Волка Кэма и Марса одновременно с Дарием впридачу. Гайя слегка даже коснулась его рта кончиком своего языка и пощекотала его, ощущая, что суровый Волк отвечает ей и даже дрогнул рукой, до этого безвольно лежавшей на одеяле — он явно силился ее обнять. И вдруг она заметила то, ради чего и проделала столь неожиданные вещи — мужчина замер, прислушиваясь к себе, и вдруг расслабленно вздохнул с огромным облегчением. Она скосила глаза — тонкое одеяло было вздыблено там, где вырисовывались его длинные мускулистые бедра.

— Ага, — тихонько с лукавой улыбкой ответила она на его безмолвный вопрос и провела его рукой по одеялу. — Раз уж там ожил…

— Ну ты и хулиганка, — только и выдохнул Волк.

— Отплатила той же монетой…

— Но я твой должник. Вот встану…

— Встанешь. А куда денешься? Главное, чтоб Рениту на клочки не порвал, когда сила в руки вернется. А я так понимаю, ей недолго осталось. Ты уж поосторожнее! Она моя подруга все же.

— Постараюсь, — улыбнулся Волк.

— Все, я побежала.

— Завтра зайдешь?

— Надеюсь.

— Буду ждать.

Гайя вышла из палатки и увидела там Кэма.

— Ты меня ждешь?

Он кивнул.

— А где ребята?

— Спровадил. Попросил подождать до завтра. Объяснил им, что Волк хочет их видеть, но сейчас слишком беспомощен и это его убивает. Знаешь, я бы тоже не хотел в таком виде показываться кому-то на глаза.

— Понимаю.

— Ты там как с этой египтянкой, столковалась?

— Немного. Она взрослый человек, яростно верит в учение Изиды, прожила с ним жизнь.

— Жизнь это сколько?

— Ей сорок три.

— Ого, — присвистнул Кэм. — Это же старуха! А на взгляд так девчонка моложе тебя.

— На лице слой грима. А фигура да, молодая. Она же профессиональная храмовая танцовщица.

— И что? Это обещание вечной молодости?

— Это гарантия стройности, гибкости и осанки. Пока продолжаешь ежедневные упражнения.

— А ты откуда знаешь?

— Я занималась с подобной танцовщицей лет с четырех и до самого дня, когда удрала в армию.

— Неожиданно! Ну. С упражнениями-то ясно, ты ими и так занимаешься, той же борьбой. А вот музыка, движение вместе с ней… Не тянет снова?

— Боюсь, я многое подзабыла. Больше восьми лет прошло… Движения помню, конечно. Иной раз в зале у императора так и хочется подойти и ноги поправить какой-нибудь девчонке-танцовщице. И показать, как надо…

— А мне?

— Что тебе?

— Мне покажешь? — он остановился так, что оказался с ней совсем близко и заглянул в ее глаза. — Станцуешь для меня?

Он спросил хрипловатым шепотом, едва удерживая ровное дыхание — уж танцовщиц он навидался в своей жизни предостаточно, и представив Гайю полуобнаженной, двигающейся в такт музыке, сам едва не рухнул так же беспомощно, как и Волк.

— Не уверена, что решусь. Но по крайней мере, знаю, чем займусь сегодня днем.

— И чем же?

— Попробую все же вспомнить танцы. Интересно, мои рабыни умеют играть на флейте? Мне же надо себя чем-то занять. Фонтей отстранил меня пока что от работы во дворце. Слишком много сплетен там на мою голову.