Энчантра (ЛП) - Смит Кейли

— Если ты не отстанешь, я закричу, — пообещала она весело.

— Да остановись ты на секунду, чёрт побери⁠—!

— Роуин! — крикнула она. — Тут какой-то тип ко мне приста—

Мужчина хлопнул рукой ей по рту.

Она широко раскрыла челюсть и вонзила зубы в нежную плоть между его большим и указательным пальцем.

— Ах ты, маленькая сука! — взвыл Седрик, пытаясь отдёрнуть руку, но Женевьева только сильнее вцепилась.

Когда он, наконец, оторвал её от себя, она резко обернулась и щёлкнула зубами в его сторону:

— Ещё раз подойдёшь — откушу до кости. Клянусь.

И, не дожидаясь ответа, ушла прочь.

С каждым шагом кольцо на её пальце становилось всё холоднее.

***

К моменту, когда Женевьева добралась до кабинета Баррингтона, до начала маскарада оставалось меньше часа.

Полутёмная комната, освещённая лишь тёплым мерцанием свечей, была на удивление прохладной — по спине тут же пробежал озноб. Запах дерева, табака и старых книг ударил в нос за секунду до того, как в воздухе проступил горький аромат… гари?

Кожа покрылась мурашками от магии, медленно сочащейся откуда-то с задней части кабинета. Оглядев книжные полки за массивным столом, Женевьева наконец увидела источник этого тревожного присутствия — портал. Огромный, непроглядный, он дрожал, словно вертикальная гладь чёрной воды. Взгляд Женевьевы приковал этот затаённый, чуждый омут, и она настолько увлеклась, настолько оцепенела перед его бездной, что не заметила Баррингтона, пока тот не откашлялся.

— Женевьева, — тихо позвал он, стоя у книжных полок. — Иди. Присядь.

Она подошла и устроилась на подлокотнике кожаного кресла перед столом, стараясь не слишком мять платье, которое красиво ниспадало с бедра вниз.

— Ты выглядишь восхитительно, — сказал он, но в голосе звучала безошибочная печаль. — У тебя глаза Тесси. Ну, те, что были у неё, когда я впервые её увидел.

Потому что, как только Некромантка завершала ритуал, чтобы унаследовать магию, тёплая лазурь, с которой рождались женщины их рода, превращалась в ледяной голубой. Цвет Гримм.

Будучи младшей сестрой Офелии, Женевьева никогда не задумывалась, коснётся ли её этот оттенок. Цвет Гримм не шёл к её коже, к её волосам — так, как шёл к Офи.

— И упрямства у тебя столько же, — добавил Баррингтон, возвращая её из мыслей.

— Офелия назвала бы это упрямством, — буркнула Женевьева.

Он попытался улыбнуться, но даже этот жест дался ему с трудом.

Молчание.

— Что случилось? — наконец выдохнул он.

У неё самой на языке вертелось множество вопросов, но его был справедлив. С этого и стоило начать.

— Мой отец, — сказала она. — Всё из-за него. Мы узнали, что он снова вошёл в Фантазму. Там есть уровень… Обман. Если проиграешь — убиваешь того, кого любишь больше всего. И он…

Пальцы Баррингтона стиснули подлокотники кресла до белых костяшек. Ярость, исходившая от него, была почти ощутима.

— Он ещё жив? Гэбриел? — прорычал он.

— Мы с Офелией не знаем. И, если честно, уже не хотим знать.

— Я найду его, — сквозь зубы прошипел Баррингтон. — Я всегда знал, что эта мразь станет её погибелью. Она вообще не должна была входить в Фантазму. Именно поэтому мы…

Он резко осёкся, сжал губы.

— Расскажите, — прошептала Женевьева. — Всё. Я хочу знать. Мне нужно знать, что с ней произошло. Что сделало её такой. Почему она так и…

Не полюбила меня?

Нет. Это неправильно. Тесси Гримм наверняка любила обеих своих дочерей. По-своему.

Может быть, дело в том, что кем бы я ни стала, кем бы ни была — она бы всё равно не чувствовала ко мне того, что чувствовала к Офелии? — да, вот это уже ближе к истине.

— Я пришла сюда, потому что искала семью, похожую на свою, — призналась она. — Я думала… надеялась, что вы — Некромант. И если у вас есть дети, хотя бы двое, то, может быть, кто-то из них чувствует себя таким же потерянным, как и я. Мама ничего мне не рассказывала. С Офелией она была строга до жестокости, а на меня будто бы махнула рукой. Нам обеим трудно собрать себя по кусочкам после её смерти.

Баррингтон долго молчал. А потом заговорил.

— Мы с Тесси познакомились, когда я выполнял одно поручение для Нокса. Мне была нужна кровь Некромантки.

У Женевьевы сердце застучало быстрее. Она наконец-то услышит хоть что-то о прошлом своей матери.

— Я был в Новом Орлеане, когда Нокс поручил мне это задание. И тогда же, через общих знакомых, я впервые услышал о семье Гримм. Твоя мать ещё не обрела свою магию, но важна была не она, а родословная. И Тесси согласилась помочь. Сомневаюсь, что её мать обрадовалась бы, узнав, что она помогает прислужнику Дьявола. Но Тесси тогда была… дикой и импульсивной.

— Моя мать? — Женевьева приподняла бровь. — Дикая и импульсивная?

Баррингтон кивнул.

— Да. Поэтому мы с ней так хорошо и поладили — особенно поначалу. Мы быстро стали близкими друзьями. Была целая декада приключений, о которых мы сейчас не успеем поговорить. После Охоты, может быть. А пока — спроси то, что больше всего хочешь знать.

— Что стало причиной вашей ссоры? Почему она пошла в Фантазму? Что ты знаешь о её медальоне? У тебя ведь был такой же, — сказала Женевьева и вытащила из потайной складки платья снимок. Баррингтон взял его осторожно, за самый край, будто боялся повредить единственное доказательство того, что между ними когда-то действительно была дружба.

— Это было последнее фото, что мы сделали вместе, — прошептал он. — Мы разошлись, потому что она собиралась участвовать в Фантазме. Обучение Некромантии было почти завершено, но магию она ещё не получила. Всё равно настаивала на участии в этом проклятом состязании. Я уже говорил: та Тесси, которую я знал, могла быть импульсивной. А потом она обрела свою магию… и медальон. Не удивлюсь, если это её изменило.

— А что делало её медальон таким особенным? Твой был таким же? Почему ты больше его не носишь? — спросила Женевьева.

— Мой — нет. Он не был особенным. Не таким, как у твоей матери. — Он замолчал, прежде чем добавить: — Что ты знаешь о Замках Душ?

— О Замках Душ? — Женевьева впервые попробовала это выражение на вкус.

— Это зачарованные артефакты, созданные, чтобы собирать и удерживать души. Лишь немногие способны их создавать. Зачаровать можно любой предмет, но чаще всего используют медальоны. Тот, что был у меня на фото, мне временно одолжил Нокс — я выполнял одно его поручение. А вот медальон твоей матери был совершенно иным. Его окутывала магия, которую я раньше никогда не встречал. Она была уверена, что внутри заключено нечто невероятно могущественное. И опасное.

— Опасное в каком смысле? — надавила Женевьева.

Баррингтон пожал плечами.

— Она не могла это объяснить. Просто… чувствовала. И говорила, что её мать чувствовала то же. Не удивлюсь, если та именно поэтому была так строга с Офелией — готовила её к тому, чтобы нести этот груз. Великая ответственность, как она это называла. Последний раз, когда я видел Тесси, даже собираясь в Фантазму, она говорила, что должна быть предельно осознанной, когда заведёт первого ребёнка. Что должна будет подготовить его к тому дню, когда он унаследует медальон.

Женевьева, конечно, знала, как сложилась судьба Офелии и её медальона. Как это сформировало её наследие. Её предназначение.

Она бы не назвала это катастрофой.

Хотя, возможно, по меркам её матери — именно так оно и было. Освободить Принца Дьяволов — по мнению большинства, это и правда звучало катастрофически.

Но они не знали Салема. Или, по крайней мере, не были объектом его внимания.

— Твоя мать любила тебя, Женевьева, — снова заговорил Баррингтон. — Это я могу сказать точно. Если она тебя и отвергала — то лишь потому, что на ней лежал груз куда более древний. Он появился задолго до твоего рождения.

Женевьева молча кивнула, уставившись в свои руки.

— Но, — добавил он, — это не значит, что ты не имеешь права злиться на неё. Даже если её уже нет. Ты имеешь право на эту злость.