Королевство Бездуш (СИ) - Суржевская Марина "Эфф Ир"

Из-под ножки кровати белел лоскут и, вытащив ткань, я с удивлением узнала ту самую испорченную мною рубашку. Похоже, Эш просто пнул ее ногой в тот день, и она залетела под кровать!

Я погладила тонкий шелк. Нежный, прохладный, ласковый. Так и льнет к пальцам. И темный след от утюга совсем небольшой, на краешке полы. Заправь в брюки — и не видно, носи да радуйся. Вот только это не для сноба Вандерфилда.

Потоптавшись в нерешительности, я аккуратно сложила рубашку и сунула в свою сумку. Спрошу у тети, как свести пятно, она в таких делах мастерица. И верну Вандерфилду, пусть подавится!

С чувством хорошо выполненного долга я вернула ведро на место, вымыла руки и покинула чужие комнаты. Сжала ключ, размышляя, что мне с ним теперь делать. Может, надо вернуть девушке с бантом? Но я не знаю ее имени, да и искать не хочу. Лучше отдам самому хозяину в понедельник.

А теперь — домой!

Мне повезло, успела на последний вагончик, катящийся от академии к ажурной ограде. Первые учебные дни в ВСА показались мне вечностью. И выйдя на порог в своей куртке и старой шапке, вдохнув вкусный студеный воздух, я с удивлением поняла, что за стенами по-прежнему поздняя осень.

Вагончик довез меня до заброшенного сквера, за которым темнели приземистые дома. Я пролетела знакомой с детства улицей и ворвалась в дверь, которую открывала тысячу раз.

— Тетя, дядя. Я дома! — закричала с порога.

— Тина! — ахнула тетушка, появляясь из кухоньки. — Девочка моя. Приехала. Истощала. Побледнела. Совсем-совсем плоха стала. Заморили девочку знаниями!

— Маргарит, хватит причитать! — гулко отозвался дядя, выкатываясь в коридор на своем кресле. И тут же протянул руки, раскрывая объятия. Я бросилась в них, ощущая, как уходят все неприятности и печали. Так было всегда — здесь, за защитой этих стен и этих рук, любые беды казались мне незначительными и легко решаемыми.

После дяди я обняла тетушку, стерла с пухлой щеки слезинки.

— Ну, зачем ты плачешь, я ведь дома. И ужасно проголодалась!

— Мы думали, что ты приедешь лишь утром, — засуетились родственники. — Суп будешь?

— Да! — завопила я.

Мне до дрожи хотелось горячего, соленого, перченого и чего угодно, что не булки и каша!

Тетя всплеснула руками и потащила меня к столу, суетясь и причитая. Заплясал желтый огонь под кастрюлькой, и уже через несколько минуту передо мной возникла огромная тарелка исходящего паром супа, а рядом легла краюшка ржаного хлеба, натертая солью. Тетя и дядя знали, что я детства обожала грызть именно хлебный край, и всегда оставляли мне это лакомство. На миг вспомнился холодильный шкаф Вандерфилда, пачки дорогих сыров и окороков, южные фрукты, которым я даже не знала названия, и другие деликатесы.

Мотнула головой и с наслаждением сунула в рот первую ложку.

— Вкуснятина! — с восторгом промычала я.

— Оголодал ребенок, отощал! — снова запричитала тетя.

— Просто соскучилась по твоей похлебке, — успокоила я. Жаловаться родственникам точно не буду.

— Ты уже научилась заклинаниям? — с горящими глазами и шепотом протянула тетушка.

— Дай девочке поесть, — вмешался дядя, но я видела, что и ему интересно, как прошли мои дни в академии. Так что, прикончив тарелку супа и уже лениво поедая вторую, я начала рассказывать. Говорила о чудесных картинах-указателях, о солнечной Тензии и моих соседках — Шелли и Брин. А еще о цветке, созданном Томасом и забавном занятии «погружении в пустоту». В общем, обо всем, что можно было рассказать родственникам, не опасаясь их расстроить.

— А тот старшекурсник, к которому тебя определили в помощницы? — вспомнила тетушка. — Вы поладили? Он тебя не обижает?

— Что ты, все прекрасно! — бодро отозвалась я. — Да мы и не видимся почти, а работы там на пять минут, не переживай. Смахнуть пыль влажной тряпкой — и все!

Тетя снова что-то закудахтала, я же уткнулась в тарелку, пряча лицо. А когда подняла голову, наткнулась на внимательный взгляд дяди. У седых бровей залегла тревожная складка, натруженные руки с узлами вен крепче впились в ручки самокатного кресла. Последние несколько лет дядя почти не мог ходить, потому и смастерил себе такое сидение на колесах. Я послала ему улыбку, надеясь, что смогу обмануть дядину тревогу. В отличие от своей добродушной и наивной жены, Рафус Аддерли хорошо знал этот мир и не обольщался насчет тех, кто живет за оградой. И, похоже, моему довольному лицу и бодрым россказням он не поверил.

Но промолчал. Лишь горько сжал мозолистыми руками грубые подлокотники кресла и голову опустил.

— Кстати! — воскликнула тетя. — К тебе приходил парень, Тина. Искал тебя, спрашивал. Красавец!

— Какой парень? — удивилась я.

— Как же зовут… — тетушка наморщила лоб. — Совсем я плоха памятью стала… Он сказал, что ждал тебя много дней у статуи святому Фердиону. А потом решил узнать адрес у девушек, что крутятся у катка. Только они тебя не знали, но он решил не сдаваться, и вот. Йен. Его зовут Йен!

— Йен? — мое удивление переросло в изумление.

Но я совсем забыла о парне, к которому торопилась на свидание в тот злополучный вечер. Пару раз мелькнуло сожаление, но не больше. После купания в ледяной реке мне было не до романтических мыслей.

— Он меня искал?

— И нашел! — торжественно заявила тетя. — Кто-то сказал ему, что ты помогаешь мне в мастерской, вот он и явился. Очень настойчивый и красивый юноша, Тина. Столько сил приложил, чтобы найти тебя!

— Вряд ли у нас что-то получится, — развела я руками. — Мне надо учиться.

— Ты могла бы поговорить с мальчиком, — огорчилась романтично настроенная тетя. — Он оставил для тебя письмо. Вот, посмотри!

На стол лег запечатанный желтый конверт.

— Такой красивый и вежливый юноша!

Я помрачнела, не вовремя вспомнив о других юношах. Тех, что поджидают за стенами ВСА.

— Не думаю, что стоит давать парню надежду. У меня впереди год учебы, кто станет столько времени ждать? Пусть уж лучше найдет себе хорошую девушку из Котловины и будет счастлив.

Тетя расстроено кивнула, признавая мою правоту. Я же повертела конверт в руках и засунула в ящик стола, не открывая. Наши дороги с красивым темноглазым парнем разошлись, и нет смысла читать послание. Пусть лучше Йен так и останется для меня несбывшейся мечтой с фиалкой в руке.

На кухоньке мы засиделись допоздна, и лишь когда тетя начала клевать носом разошлись по кроватям. Я свернулась на родном узком ложе, вдыхая запах сухой лаванды, которую тетя зашивала в подушку, и размышляя о том, как не похож мой мир на тот, за ажурной оградой. Здесь все было привычно и понятно. Дешевая обстановка и еда, простые люди и их проблемы… Если бы не падение в реку, я могла бы выйти замуж за Йена, поселиться в соседнем квартале и о богачах Бездуш слушать краем уха, как о чем-то невероятном. И мне такая жизнь была по душе. Но судьба распорядилась иначе, а значит, я обязана принять с благодарностью жизнь иную.

С этими мыслями я и уснула.

День дома пролетел, как несколько минут. Казалось, только приехала, а уже снова пора возвращаться в академию.

Помня о потерянных вещах, пришлось достать еще одно платье. Когда-то оно считалось в Котловине модным, но теперь, глядя на рукава-буфы, узкий воротничок и длинную юбку из клиньев, я понимала, что этот наряд вызовет очередную волну насмешек среди студентов ВСА. Правда, выбора у меня не было, ходить в одном и том же платье всю неделю совершенно невозможно!

Вдобавок сунула в сумку наряд для уборки — широкую юбку с заплатками и блузку без рукавов. Появляться в таком виде на публике — стыдно, а вот для мытья полов — в самый раз!

Напоследок достала из тайника завернутую в тряпку пачку синов — откуп Вандерфилда в тот роковой день. Эти деньги могли бы решить множество моих проблем. На них можно купить необходимые мне ученические принадлежности и даже академические обеды. Шелли сказала, что за дополнительную плату я вполне могу питаться в столовой ВСА. Кормят там вкусно, сытно и недорого, если сравнивать со столичными ресторациями и даже небольшими тратториями. Но недорого по меркам неродовитых, но все же не нищих, как я, девушек. Для меня же расценки академии оказались слишком высокими.