Полнолуние для магистра (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна

Проснулась она от звонка. Мобильный телефон исправно разбудил хозяйку в шесть сорок пять, напомнил, что пора на работу, а уж договаривалась она там с руководством об отгуле или нет — не его дело, раз настройки никто не поменял. Не сразу сообразив со сна, в чём дело, Лика нашарила его в кармане, с третьей попытки отключила птичью трель и с недоумением оглянулась.

Она что, умудрилась тут заснуть? В кухне? И даже не перебралась в постель?

Онемевшее за ночь от неудобной позы тело недовольно подтвердило: ага. Вот теперь майся всё утро! Сама себя наказала…

Обычно проблем с подъёмом у Лики не было. Могла, как ни в чём не бывало, проснуться в четыре утра, немного поваляться для души, не спеша доделать оставленные с вечера дела, приготовить нормальный полноценный завтрак да ещё и проголодаться к тому времени, а значит — насладиться им сполна. У «жаворонков», особенно в небольших городах, понятие «утренний синдром» отсутствует как таковое. Для них день начинается относительно легко и непринуждённо, со снисходительным посматриванием на офисных коллег-«сов», отпаивающих себя третьей кружкой кофе кряду и кое-как настраивающих мозги на работу. Но сегодня… Сегодняшнее утро выдалось странным. Лика долго рассматривала синяки на лодыжках и всё никак не могла понять, откуда же они появились. Причём свежие. А главное — ноги при этом не болели, хотя подобные украшения возникают обычно от весьма чувствительных ушибов. Что удивительно, синяки исчезали чуть ли не на глазах. Через полчаса они пожелтели, затем побледнели — и, похоже, в скором времени намеревались истаять окончательно. Следующая странность: несмотря на явный недосып — она привыкла ложиться рано, а в этот раз заснула далеко за полночь — из зеркала в ванной комнате на Лику глянуло свеженькое личико с сияющими, как в далёкой юности, глазами. Лёгкая припухлость после вчерашних слёз исчезла без следа. И, как она не пыталась, но так и не обнаружила замеченные на днях первые серебристые нити в волосах. Что это?

Бездумно заварила кофе. Зажав по привычке обеими ладонями чашку в вязаном чехольчике, вдохнула аромат арабики… и вдруг решила спонтанно: это всё к добру! И помолодевшая наружность, и непонятная лёгкость несмотря на, вроде бы, недосып, и даже синяки. Всё у Лерки будет хорошо. Решила — и сразу же так накрепко в это поверила, будто не сама только что придумала, а Главный Распорядитель чудес из Небесной Канцелярии выдал ей справку за семью печатями и подписями: «Всё будет ХОРОШО!» Поэтому, позже, приехав в больницу, она ничуть не удивилась растерянному виду Германа Петровича.

— А знаешь, Ликуша…

Немолодой врач поправил очки в тонкой оправе и помедлил, подбирая слова:

— Знаешь, сообщать хорошие новости при нашей профессии нужно не менее аккуратно, чем плохие… Ты, главное, не волнуйся, но, кажется, скоро нам всем придётся радоваться. Вот ведь как… Не мог же я ошибиться, не мог!

В досаде бросил очки на груду каких-то бумаг на столе. Спохватившись, усадил Лику в кресло для посетителей, а сам в волнении прошёлся по кабинету.

— Не мог! — воскликнул с некоей ноткой возмущения. — И с коллегами обсуждал, и сам смотрел материал перед отправкой на биопсию! Но сегодня глазам своим не поверил. Не в моих привычках обнадёживать зря, но ведь ты сама сейчас увидишь Валерия и заметишь разницу в его состоянии сегодня и вчера, ты, непрофессионал; значит, и спросишь с меня, не удержишься… Скажу, как на духу: такого я ещё не видел. Швы заживают стремительно, ни малейших следов воспалений, ни температуры; давление в норме, экспресс-анализы показывают, что твоего брата хоть сейчас в космос можно запускать! Такое ощущение, что, за исключением выведенной стомы, в организме всё в идеальном порядке. Ничего не понимаю. Ни-че-го. Я, матерый волчище, и вдруг — натурально сбит с ног… Ликуша, мы должны его ещё раз обследовать. Во-первых, убедиться своими глазами в стабильном выздоровлении, во-вторых… нельзя же такой феномен оставлять без внимания!

Лика слабо улыбнулась, вспомнив тяжесть дедовой фляги.

«Это не феномен, дядя Герман. Это просто Чудо».

… Разумеется, брату она пока ничего не рассказала. Сияющий Валерик, по его собственным словам, «с самого утра жутко голодный и здоровый!» наворачивал больничную овсянку с таким аппетитом, что позавидовал бы сам сэр Генри Баскервиль. Былая синюшность прошла бесследно, на лицо вернулся румянец, в мышцы — прежняя крепость; кажется, даже поредевшая грива цвета воронова крыла за ночь немного отросла и загустела. Похоже, он ничего не помнил о ночных событиях, иначе накинулся бы на сестру с расспросами; а выкладывать историю о походе за Живой водой и о филине, явившемся в сновидении, было пока не время и не место. Лика лишь незаметно прихватила с тумбочки пустую флягу и сунула в сумку. Пусть побудет у неё.

Что интересно: брат тоже иногда поглядывал на неё растерянно, будто спохватываясь и всё ещё не веря, что смерть передумала и решила пока погулять на стороне. Ни разу он не усомнился в первоначальном диагнозе, а потому свалившееся на его голову Чудо воспринимал правильно: как подарок судьбы, выпадающий далеко не каждому. И всё никак не мог поверить, что именно с ним случился этот необъяснимый феномен — он уже успел освоить и полюбить этот термин, недавно оброненный Германом Петровичем.

Через час Валерия отправили в кабинет МРТ на обещанное обследование, а Лика ушла домой. Не на работу же нестись, тем более что сегодняшний день у неё был свободен, а за душой имелось одно очень важное и непременное к выполнению обещание! Нет, ей нужно было именно домой. На кухню. В бабушкино кресло. Под бабушкин плед.

Несмотря на дневное время, на бодрость после энергичной пробежки по городу, её сморило сразу, стоило, как в прошлый раз, свернуться в кресле калачиком и прикрыть ноги пледом. Она даже услышала, как забурлил чайник, заблаговременно включённый перед тем, как сесть: чтобы всё повторилось как вчера, чтобы уснуть правильно… И открыла глаза уже в бабушкином доме.

Яша был там же, на спинке дедушкиного кресла. Причём не один. Филин… или скроух, да?.. ростом чуть поменьше Якова, с оперением, в котором, словно чешуйки, сверкали золотистые и серебряные пёрышки, уставился на неё круглыми кошачьими глазами.

— Дедушка, это она?

Голос был женский, молодой и печальный и немного испуганный.

Яков смущённо кашлянул.

— Да, Сквикки, это Лика. Ликуша, это Сквикки, моя правнучка, не удивляйся. И… она ещё живая, но не слишком владеет мастерством хождения по снам.

— Помоги нам, — тихо сказала птица. — Помоги моим птенцам, найди их! Умоляю! Только ты…

И исчезла.

Яша огорчённо взмахнул крыльями.

— Вот видишь… Не получается у неё продержаться в этом пространстве слишком долго. Но главное, что она тебя дождалась. Ей очень важно было попросить о помощи лично, заглянув в глаза. Когда помнишь того, кто видит в тебе спасителя…

Он вздохнул.

— Опять я начинаю не с того… Ликуша, я очень рад за вас с Лерой. Я знал, что ты с честью пройдёшь это испытание. Но скажи, зачем ты опять пришла?

Лика растерялась.

— Как зачем? Сказать «спасибо!» Поблагодарить. В ножки поклониться, в конце концов. Это же… Чудо! И не только сама Живая вода, а то, что мы с тобой вообще знакомы, что ты вспомнил о нас с Леркой, что пришёл на помощь… Как тут не придти? И потом, я же помню, что ты… что вы, скроухи, хотели меня о чём-то попросить. А долг платежом красен. Обратись вы ко мне просто так, я бы всё равно сделала всё, что могла; ты же знаешь, я вообще к совам неравнодушна. А уж после того, как вы Лерку спасли, в лепёшку расшибусь.

Филины не умеют улыбаться. Зато довольно щурят глаза и сдержанно, но выразительно ухают.

— Знаю, Ликуша. Прости, что огорошил своим вопросом, но мне важно было услышать, что ты вернулась сама, без принуждения. Речь идёт не о возврате долга, не об обязательном платеже. В сущности, мы лишь открыли тебе дорогу к Источнику, дали возможность до него добраться, а всё остальное ты сделала сама и только сама. Надеюсь, что твоё мужество, упорство, стойкость помогут и в новой миссии. Но если ты не справишься, мы ни в чём тебя не упрекнем, ибо неразумно требовать что-то сверх возможностей, дарованных природой. Ладно, не стану больше тянуть, слушай же…