За границами легенд (СИ) - Свительская Елена Юрьевна

— Ничья, — ухмыльнулся музыкант.

— Почему? — искренно удивилась я.

У меня бы точно не удалось сложить мелодию под такую песню.

— Я стремился повторить тебя, но превзойти не смог, — ответил Нэл серьёзно.

А он забавный…

Мы ещё несколько дней развлекались таким способом, правда, песни мои уже были стройнее, да и бывало, что пела не свои. Он только раз не смог сыграть: когда запела песню Григория:

Знаешь, где-то в чужом краю

Я увидел, как солнце плачет.

И с тех пор я уже не пою:

Я всё думаю, что это значит?

Противник молча выслушал песню от начала и до конца. Я радостно завопила:

— Ты проиграл!

— Ну да, — ответил Нэл тихо.

— Неужели, не мог придумать музыку для такой ровной и мелодичной песни? Это на тебя не похоже!

Он долго молчал, потом признался:

— Слушая эту песню, я почему-то вспомнил о погибшем брате. Вот так, внезапно, не понятно с чего. Странно, не так ли?

— Ага, — я задумчиво заболтала ногами, свешенными с кровати.

Эльф, сидевший на краю стола, поначалу повторил моё движение, потом резко остановился и надолго задумался. Пыталась вывести его из мрачного состояния, развеселить, но в ближайшие пару часов мужчина был непробиваемым к моим шуткам и насмешкам. А трогать самое драгоценное для него, что точно бы вывело его из этого горького молчания, я не осмелилась.

Жили мы в общем-то мирно. Эльф на мою кровать и честь не посягал. Так что я немного успокоилась и даже перестала считать дни, которые провела в его доме. А он не торопился куда-либо уходить. Король не спешил поручать ему что-либо ещё. Ёжик, кстати, у нас прижился. Он оказался очень милым и ласковым, хотя и имел приличное количество иголок.

Словом, всё шло хорошо, пока в один солнечный день Нэл не разбил моего хрупкого счастья неожиданным предложением:

— А давай сразимся? Ты возьмёшь мой кинжал, а я буду с голыми руками.

— Спятил? — нежно сказала я, гладя ёжика по животу, — Ты ж ещё от ранений полностью не оправился.

Зверёк счастливо и томно жмурился, довольный моей лаской и ласковым шёпотом. Он не понимал, что мы ругаемся, и никак не среагировал, заметив странный взгляд остроухого.

— Ага, я свихнулся, — Нэл осклабился.

— Ну, тогда я ничем тебе помочь не могу. Отстань. Я ещё с нашей Колючкой не наговорилась.

— Вы так мило смотритесь вместе, — мужчина как-то странно улыбнулся, ушёл на кухню, вернулся с кинжалом, вложенным в ножны, протянул его мне, — Защищайся, а то я сегодня не удержусь и таки обниму тебя и поцелую.

— Да не может обычный эльф влюбиться в такую чокнутую девицу, как я!

— Поздно, — мрачно произнёс Нэл, — Я полностью спятил. Это, по-видимому, заразно.

Проворчала:

— Слушай, ну я так уютно закуталась в одеяло, а ты хочешь меня оттуда вытащить!

— Какая-то ты странная стала, — задумчивая улыбка, — Раньше ты бы меня сразу зарезала, а тут сидишь себе, на моей кровати, болтаешь ногами. Может, я тебе не так противен, как в начале? И ты согласишься стать моей женой?

Мне вспомнилась заплаканная мама, издёвки селян, как я ревела после того, как ушёл Григорий. Вот так всегда: сначала они вопьются в чьё-то сердце, а потом бросят. И я хороша! Расслабилась, забыла про опасность. Нет, я больше никогда и ни за что никого к себе не подпущу, разве что меня зажмут в угол, а вывернуться я не сумею! Но пока в моих руках есть что-то острое — всё исправимо. Многое исправимо, пока в моих руках есть нож или кинжал.

Осторожно положила Колючку на край кровати, скинула одеяло, вытащила кинжал, отбросила его ножны, решительно слезла на пол.

— А я надеялся… — сказал эльф с досадой.

— Не дождёшься! — мрачно усмехнулась.

И выпрыгнула на улицу через открытое окно. Теперь я могла хоть вниз головой стоять: Нэл сшил мне из пододеяльника и своего плаща вполне приличные штаны и рубашку, даже вышивкой кой-где украсил, своей, симпатичной. Немного вышивки, но эти растительные узоры смотрелись очень изящно. Я смутилась от такой заботы, но, если честно, мне было приятно. И, боюсь, он радость в моих глазах всё-таки заметил, так как довольно заулыбался. А ещё поделился своей толстой длинной белой безрукавкой, расшитой серебристыми нитками. Но я не сдамся. Никогда. Никому. Потому что это больно, когда тебя бросают.

Мы сражались долго, яростно. Я уже почти полностью оправилась, а он — нет. И всё-таки мужчина держался. Уверенно уклонялся от моих выпадов. Уходил. Кружился. Приближался. Уклонялся от хищно взлетевшего лезвия. Удалялся. Приближался.

— Что толку тебе, безоружному, выступать против кинжала? — прокричала я и захохотала.

Он ненадолго остановился, хитро ухмыльнулся и объяснил:

— Я могу взять тебя измором.

— Сам не загнись до того! — засмеявшись, ускользнула от его руки, рванувшейся ко мне.

"Отблески костра" 2.7

Он держался. Уже разошлась какая-то его рана, не успевшая зажить, но Нэл и не думал отступать. Мы взмокли от пота, обессилели, потеряли большую часть нашей ловкости. Мой противник держался на упрямстве, а я — на страхе. Уж слишком свежа была боль того дня, когда мама навеки закрыла глаза. И я, просидев подле неё несколько часов, вышла из дома, закрыла двери и подожгла стену. Искры от пламени рассыпались в разные стороны, бранились соседи, боящиеся, что огонь расползётся и по их жилищам. Я не оставила им ни родного дома, нашего с мамой убежища, ни каких-либо наших вещей. Тогда, в том огне, вместе с телом мамы как будто сгорела часть моей души. И вместо неё на опустевшее место пламя отдало мне кусочек себя. С тех пор внутри меня горел костёр, плясало в дикой пляске пламя…

Мы сражались долго, пока силы вконец не оставили меня. Пока я не выронила кинжал, не согнулась, задыхаясь. Душа моя не хотела сдаваться, но подлое тело больше не хотело двигаться. Нэл стоял в двух шагах и тяжело дышал. На его белой рубашке, среди серебристых вышитых ветвей расцветали красные цветы. Их становилось всё больше… и больше… Противник сделал шаг ко мне. Я неловко отодвинулась, споткнулась, потеряла равновесие, отчаянно взмахнула руками, но было поздно… Эльф рванулся ко мне, подхватил… Прижал к себе. Я услышала, как бешено бьётся его сердце. Впрочем, моё летело не медленнее его… Мне страшно хотелось отдохнуть, присесть, напиться воды из родника… Нэл неожиданно отстранился, как-то странно взглянул на меня. Потом выпустил меня. Я торопливо отступила назад. Вдруг он обхватил моё лицо и поцеловал меня… нежно… Затем неожиданно выпустил и тихо попросил:

— Останься!

Мрачно усмехнулась, припомнила, как Григорий учил меня перемещаться. И растворилась в лесу.

Когда осмелилась выскользнуть из объятий пространства на опушке чернореченского леса, он не поджидал меня. Ни в этот день, ни в ту ночь, ни спустя два дня не искал меня. Просто отпустил. Потому что я не захотела остаться, а Нэл — не хотел меня неволить. Почему-то мне от этого стало гадко. На какой-то жуткий миг мне сильно захотелось вернуться. Как он там? Он ещё не окреп, а я его вымотала. Может, лежит там, не в силах пошевельнуться, хочет пить, но не может подняться…

Я зажгла костёр. Настоящий, из подобранных веток. Хотя Григорий просил меня не разводить обычного огня в лесу, так как лес по-своему живой и земле от этого жгучего жара больно. И, мол, чем больше мучишь лес, тем меньше от него получишь добра в будущем. Если с дружбой пришёл, с добром — дары получишь. Если мучить пришёл — то добывать лесные сокровища будешь с трудом, в борьбе. Но сейчас мне стало всё равно. Пламя внутри меня не угасало. И тогда я решила развести костёр извне. Чтобы горячие языки пламени и летящие искры напомнили мне о том, как моя мама ушла за Грань, а я сожгла оставленное ею тело и наш дом… и как я вместе с ними сожгла свою душу…

Пламя плясало передо мной и внутри моей души. Я размазывала тёплые солёные слёзы по лицу, по волосам, слепляя наглые пряди и отправляя их за уши. Заострённые сверху. Они всегда мне будут напоминать об эльфах, к которым я невольно отношусь и которые доставили мне целое море боли.