Серый волк, белый конь (СИ) - Ярошинская Ольга

— Ну что, рыбка моя, — скрипучий голос пробирал до костей, — соскучилась?

***

— Чего ты боишься, Лада? — спросил Волк.

— Щекотки, — ответила девушка.

Оборотень зыркнул на нее желтым глазом.

— Я серьезно. Пауков? Мышей? Тараканов?

— Хуже нет насекомых, чем муравьи, — встрял Колобок. — Забираются в трещинки, копошатся там своими маленькими лапками, усиками, так бы и взорвал их всех к чертям!

— Откуда у тебя порох, Колобок? — удивилась Лада.

— О, царевна, знала бы ты, чего только нет на бабкиных сусеках! — ответил Колобок, передвигая окурок в другой уголок рта. — А дед еще и партизанил когда-то, — добавил он не без гордости. — Так что теперь во мне уникальная начинка: порох, гвозди, несколько болтов, скорлупки грецких орехов, вишневые косточки, ну и так, по мелочи.

— Нямка, — облизнулась Лада, и Колобок откатился от нее подальше, едва не попав под копыта Беляша.

Они шли по узкой тропинке, казавшейся черной в тени веток, сплетающихся у них над головами. Первые лучи утреннего солнца едва проникали через густую завесу темных крон. На шершавых стволах деревьев вместо мха лежал толстый слой копоти. Пахло гарью, как на пожаре. А хуже всего была тишина. Девушка слышала собственное дыхание, трест сухих веточек под ногами, сдержанное фырканье Беляша, но дремучий лес молчал — не пели птицы, не звенели ручьи, даже листья не шелестели.

— Если бы сейчас какая-нибудь мышка пробежала, я бы обрадовалась, ей богу, — проворчала Лада.

Лес поредел, оскалился тонкими стволами осинок.

— Тогда приготовься радоваться, — сказал Волк. — Тут живут шептухи. Тонкие бесплотные девы, которые знают самые страшные твои кошмары, — оборотень посмотрел на богатыря. — Еще не поздно вернуться.

— Коли боишься чего — посмотри страху в глаза, — богатырь перетянул пояс потуже.

— В общем, помним, что все это — иллюзия, обман, и идем себе дальше.

Лада почувствовала на лице легкий порыв ветра, горячего, пыльного, он будто облепил кожу сальной пятерней. А потом появился голос. Он звучал отовсюду, зарождаясь сразу в голове.

— Гости, гости, добро пожаловать, кто придет — не уйдет, погибнет, переломится осинкой, падет к земле, в прах обратится…

— Вы это слышите? — спросила Лада.

— Началось, — кивнул Волк. — Двигаемся.

Голос вдруг сорвался на визг, так что Лада зажала уши, зажмурила глаза.

— И это шептуха? — крикнула она. — Кто ж так шепчет?!

Ее едва не сбил с ног Проша, бросившийся вперед. Богатырь оглядывался по сторонам, бросался к деревьям, на лице читалась растерянность.

— Маша? — лепетал он. — Я сейчас, сейчас, потерпи.

Волк схватил его за рубаху, ткань натянулась, треснула.

— Это обман! — прорычал он. — Нет здесь Маши!

— Машенька, сестра моя, зовет!

Волк от души влепил Проше пощечину.

— Это морок, дурак, только что говорил!

— Сестра моя, Машенька, ее слышу, — сказал богатырь, часто моргая. На щеке проступил красный след от пятерни оборотня. — Три года ей было, остались вдвоем, играли во дворе, забралась на поленицу. Бревна покатились, одно за другим, Машка упала, прижало ее, — на лбу богатыря выступили капельки пота. — Я пытался освободить, да куда мне, пятилетке. Хорошо папка пришел. Быстро управился.

А визг все продолжался, срывался на рыдания, всхлипы. Казалось, что совсем близко плачет ребенок.

— Справная девка выросла, — Проша почти успокоился, — замуж вышла и дочку в том году родила. А я, бывает, смотрю на нее и вижу малышку, в глазах испуг плещется, а я ничего не могу сделать — самый мой ужасный страх.

Визг прекратился, оборвался на высокой ноте. Среди стволов мелькнула коричневая фигурка. Голос захрипел, заскрежетал, а потом лязгнул, как железом о камень. У Волка волосы встали дыбом, верхняя губа вздернулась. Скрежет повторился.

— Что это? — прошептала Лада.

— Цепи, — нехотя ответил Серый. — Ничего нового.

Лязг цепей повторился, и Волк будто наяву почувствовал тяжести оков, гнущих голову к земле. Цепь зашуршала, протянулась по пыли ржавой змеей. Один конец на ошейнике, второй крепится к будке — хилому тесному домику из гнилых деревяшек. По осени в щели между досками проникает стылый ветер, тычет холодными пальцами в бока, в подстилке заводятся насекомые, и холка нестерпимо чешется, а еще кончик хвоста… Волк дернул головой, почесал затылок, нестерпимый зуд пробирал до зубовного скрежета.

‍

— Знаешь, тебе неплохо бы показаться к психиатру, — посоветовала девушка. — Такая фиксация выглядит нездоровой.

— Цепи? Ты что, тоже сидел? — обрадовался Колобок. — Я ж говорил, мы родственные души, напарник!

Оборотень оскалился, наваждение пропало. Темный силуэт появился ближе, растаял в воздухе, как расплывающаяся голограмма. Лада едва успела заметить тонкую фигуру в капюшоне и черный провал рта. А потом где-то зажурчала вода.

— Блин, как не вовремя, — проворчала девушка, оглядываясь в поисках кустика погуще. — Как раз хотела сходить в укромное местечко. Я, между прочим, правнучка русалочки и плаваю как рыба. Кто у нас воды боится?

Журчание воды нарастало, казалось, сейчас на них хлынет поток, собьет с ног. Волк в два прыжка настиг Колобка, который закрутился на месте, поднимая маленький пыльный вихрь. Он схватил его и сунул за пазуху.

— Сиди смирно, булка, — сказал он. — А не то съем.

Колобок подергался за серым свитером, затих, журчание воды стало еще громче, а потом резко прекратилось. Коричневая фигурка выросла прямо перед Ладой, капюшон сполз назад, черные дыры глаз впились в лицо девушки.

— Ты никому не нужна, — рот шептухи не шевелился, а слова звучали прямо в голове, царапая лоб изнутри.

— Да я тут всем нужна, — возразила Лада. — Чуть на части не рвут.

— Ты некрасива.

— Это я-то? На себя посмотрела бы, мымра! Ни зубов, ни ресниц.

— Ты скоро умрешь.

— Все мы смертны, — вздохнула Лада. — Все лишь пыль на ветру.

— Однажды ты станешь старой, одинокой, и некому будет помочь тебе в твоей немощи. Ты будешь лежать в грязной постели, глотая слезы…

— От смеха? О, мне будет что вспомнить!

— Тебя никто не любит.

Девушка нахмурилась.

— Зато я сама себя люблю.

Она подняла суковатую ветку и ткнула ею в дрожащий силуэт, протягивающий к ней тонкие руки.

— Раззудись рука, размахнись плечо, — орала Лада, орудуя палкой. Шептуха шарахалась от нее, возникая то возле дороги, то под осинами, то в кустах. Силуэт становился все тоньше, незаметнее, и в итоге исчез.

— И это все? — удивилась Лада, вытирая лоб от пота. — Ерунда, а не испытание.

Вдруг раздался резкий хлопок, Беляш заржал, встал на дыбы и бросился вперед.

— Стой! — крикнул Волк. — Это кнут, он боится кнута.

— Лошадка! — Лада побежала следом за сверкающей в черном лесу спиной.

— Это очень плохо, — сказал Волк, вытаскивая ногу, увязшую в грязи. — Очень, очень плохо! Из-за коня мы свернули с дороги.

— Серый, мы не можем его бросить, — мрачно ответила Лада. Ее кроссовки давно вымокли насквозь. Она не чувствовала пальцев ног. — Что станется с Беляшом в дремучем лесу?

— Знамо что, — сказал Проша. — Волки сожрут.

— Я сам готов его сожрать, — буркнул оборотень, снимая с ветки длинный белый волос. — Вот только догоню сначала.

— Я в деле! — прохрипел Колобок, выглянув из-за ворота свитера.

— Ты Колобок или Чебурек? — уточнил Волк. — Сиди да помалкивай. Или катись вон себе…

— Не-не-не, — Колобок тут же зарылся поглубже запазуху оборотня. — Очень влажно. Климат неподходящий.

Деревья стали ниже, постепенно превратившись в кривых уродцев с чахлыми ветками. Земля проваливалась под ногами, ямки следов набухали влагой. Черные лужи стоячей воды блестели между кочками, поросшими бурой травой. Лада с чертыханиями вытащила ногу, провалившись по колено в грязь. Зато тут, в отличие от земель Шептухи, появились звуки — непрекращающееся гудение комаров. Девушка шлепнула себе по щеке, убивая очередного кровопийцу.