Плохие помощники (СИ) - Лапина Маргарита

Может, он что-то знает, чего не знает Иона, не знала Амна и о чём не подозревает проклятый Ллойд? Может, ей просто нужно видеть огонь и слушать, как воркуют гэллоны? Она ещё ни разу не замечала, чтобы они кого-то осуждали, даже револтистов. Зато ворковали и вправду хорошо.

Стоянка гэллонов приближалась, а вместе с ней и тепло. Серые ребята даже траву у себя «дома» приминали по-особенному, мягко. Они словно весили ровно столько, что трава не возражала немного улечься под ними, и при этом не страдала. Большая часть гэллонов выделывала странные движения перед костром, доходившим Ионе до коленки. Несколько существ урчали в траве, некоторые лежали неподвижно, возможно, дремали или спали.

Кассиус заметил Иону и замер, заблестел на неё огромными чёрными глазами, в которых поместилось отражение всего звёздного неба. И чего её к ним принесло? Наверняка она только смутила их и помешала отдыхать, притом она даже не знает, как объяснить причину своего внезапного визита. Не следовало приходить.

Иона почти дёрнулась, чтобы со всех ног броситься обратно к людям.

— Привет! — проговорил Кассиус и улыбнулся зубами-иголками.

— Привет, — ответила Иона и с опаской приблизилась.

Остальные танцоры тоже уставились на неё, и даже гэллоны, что лежали неподвижно, подняли из травы большие лысые головы на тонких шеях.

— Какая ночь, правда? И какой огонь! Тебе нравится? Он такой красивый!

Красивый и такой же, как все остальные костры, на которые они смотрели уже много дней подряд.

— Да, он… завораживает. Очень.

— Как пляшут языки! Он каждую секунду разный. Новый. Как и всё вокруг. Хочешь потанцевать с нами?

— Я не умею.

И что, танцевать? Вот так просто прийти, взять и начать танцевать неизвестно что, у костра и без музыки?

— Просто танцуй. Что значит «умею»?

Гэллоны снова стали извиваться, нагибаться, подпрыгивать, водить руками, и как-то незаметно обступили Иону, взяли в поток. Иона понадеялась, что ни один полуночник сейчас не вздумает поглядеть в окно и не увидит, как гэллоны приняли её в своё общество. Она закрыла глаза, чтобы почувствовать себя хоть чуточку менее глупо, и попробовала пошевелить руками.

Шелестела трава, потрескивал костёр, счастливое мерное урчание гэллонов успокаивало. Иона стала двигаться — потихоньку, медленно, вместе с потоком. Она так любила танцевать на праздниках урожая. Это движение лучше всего получалось у мамы. А это придумал Енс. Здорово чувствовать своё тело, ощущать одновременно прохладу ночи, тепло костра, ветерок от движений. Какая, в самом деле, ночь! Иона чуть сама не заурчала. Бредовое занятие оказалось приятным, освободило от давящих мыслей.

Забытье. Тёмно-серое ничто вокруг, масса впечатлений, что обычно поступает через глаза, пропадает. Мелькают только красные вспышки, но и они переходят в серое ничто, смешиваются с ним и снова рождаются. Звуки словно идут из глубины, они не снаружи, а внутри, так вибрирует, шуршит, говорит всё твоё существо. Движения ничем не скованы, полная свобода, пропадает давление, пропадает вес. Пропадают все тяготы, с которыми пришёл, все прошлые обиды и даже радости, которые везде таскаешь с собой. Есть только маленькая точка, смотрящая и осознающая, и где-то там ты, живой, такой далёкий и ничем не связанный. Кусочек небес. Так не хочется возвращаться к проблемам. Может, и выпадение похоже на это? Может, там тоже нет счастья, но нет и страдания, есть только спокойствие, и человек в нём — просто небольшая, всё понимающая точка, нашедшая, наконец, покой?

Иона налетела на кого-то и очнулась. Извинилась, но гэллонка только улыбнулась, поурчала и продолжила движения. Сами гэллоны искусно не задевали друг друга и обходили Иону, но они и не закрывали глаза. И ей не следовало закрывать. Дура несчастная.

Скажи своей точке, что завтра её снова будут испытывать на прочность и свои, и чужие. Порадуйся с ней ещё выпадению, великому спасению от самого страшного явления на земле — человеческой жизни, такой неприятной, безрадостной и бессмысленной.

— Тебе хорошо? — Кассиус отступил назад, чтобы не мешать собратьям, согнул колени назад и грациозно опустился на траву.

Он подозвал Иону тонкими пальцами с длинными ногтями, и она подошла, тоже села. Искать стул оказалось поздновато, и под Ионой, в отличие от Каса, трава примялась совсем не изящно. Да ещё и оказалась мокрой.

— Тебе хорошо. Я знаю. И мне хорошо.

— Я хотела поговорить. Про то, что ты тогда сказал, помнишь, несколько дней назад? Про какую-то Ноэль. Кто она такая?

Иона обхватила колени. Эти гэллоны такие невозмутимые. Вечно у них сонные глаза, улыбка на лице, мир и покой в каждой морщинке. Кас то ли услышал её, то ли нет, то ли понял её, то ли нет.

— Не знаю, что ты говоришь, — Кассиус уставился вдаль, будто решил изучить, что происходит в соседнем лагере за много километров от стоянки. — Мы живём сейчас. Сейчас я вижу только, что ты сидишь рядом со мной.

Гэллоны, мужчины и немногие женщины, худые и гибкие, продолжали извиваться в своих уродливых широких пляжных шортах под аккомпанемент урчания собратьев, все вразнобой и, в то же время, в странной плавной гармонии. Костёр мелькал между их телами. Они сладко пахли. В самом деле, сахарная вата.

— Как ты можешь не помнить? — Иона не сдастся. Рано или поздно Кассиус перестанет чудить и ответит напрямую. — Подумай. Ведь вы обычно в наши дела не лезете, а тут ты даже подошёл и обратился ко мне.

Кассиус повернулся к Ионе и медленно моргнул. Иона почти что услышала, как в голове его что-то щёлкнуло.

— Что-то из прошлого? Прошлого не существует. Оно прошло. Зачем думаешь о нём? Прошлое ушло, будущего ещё нет. Вы не видите настоящего, а мы видим только его. Ночь. Танцы. Костёр. Ты.

— Вот здорово! И что же, если вчера какой-нибудь револтист тебя оскорбит, сегодня ты обнимешь его и пожелаешь ему добра и счастья?

— Конечно. Вчера прошло, а сегодня всё по-новому, — Кассиус широко улыбнулся.

Выглядит так, будто понимает все тайны небес и жизни, надо же! Наверное, тут главное — уверенно скалить зубы.

— То есть, мы должны револтистам всё простить и принять их назад, по-твоему? — буркнула Иона.

Чего она ожидала? Гэллоны ещё более сумасшедшие, чем талерийцы и полугэллоны. С чего она взяла, что в словах Каса об этой Ноэль вообще скрывался какой-то смысл?

— Растения меняются каждую секунду. Тела меняются. Люди меняются. В настоящем моменте есть красота и жизнь, а прошлое мертво. Я не понимаю, что ты говоришь. Давай лучше ещё танцевать.

— И ты, значит, не помнишь, что говорил про… меня? Ты сказал, что я как… как Ноэль. Ты помнишь?

— Танцевать, — гэллон стал двигать руками и извиваться.

Иона должна была почувствовать облегчение, но вместо этого кто-то будто уколол её в бок, и она сдулась с самым неприятным звуком, как воздушный шарик. Сама душа взяла и опустила руки.

— Почему не хочешь танцевать? Нам нельзя думать про память. Мы теряем настоящее растение из виду и не можем с ним общаться. Не можем помогать ему расти, потому что не чувствуем его. Ты хочешь, чтобы я стал одним из вас. Вы все столько чувствуете и переживаете о своём прошлом и будущем. Так сильно. Сильные эмоции — очень большая сила. Они всё разрушают. В «сейчас» можно только видеть всё и всему удивляться. Мы не чувствуем. Мы просто наблюдаем за моментом.

— А как же радость? Вы никогда не чувствуете радость? Она тоже сильная, но вообще-то хорошая штука.

— Все крайности опасны. Они все имеют большую силу и шум. Они сбивают. Должна быть чистота. Тогда ты увидишь растение. Тогда твой разум не засоряет собой окружающее пространство. Не фонит.

— А есть у вашего дара последствия? Есть ли у вас… выпадения или что-то подобное?

— Последствия? — Кассиус медленно выговорил незнакомое слово. — Это как? Пойдём танцевать. Мы не люди, хоть и говорим как вы. Не делай нас вами.

— Погоди-ка. Ты тогда говорил про какую-то Ноэль и других, а ведь в тот момент их точно не было рядом! Значит, ты умеешь помнить. Расскажи мне. Ты мне что-то советовал, и я не поняла совет. Ты хотел мне помочь, но я не пойму его, если ты не расскажешь больше.