Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

– Ты прав. Всё это и вправду выглядит странно.

Время шло, и мы решили продолжить путь в поисках главной цели нашего путешествия.

Лес, залитый светом, пестрел сочными травами, бабочками и цветущими кустарниками. Я безустанно искала удачные ракурсы и радовалась красочным кадрам. Стиан же был рад другому:

– Смотри, – подозвал он меня к дереву, увешанному до самой земли жёлтыми плодами, – кажется, лианы с бамбуком нам сегодня резать не придётся.

– Что ты имеешь в виду?

– А ты подойди ближе и загляни внутрь.

Куда заглянуть, я не сразу поняла, но стоило мне приблизиться к стволу, и я поняла, что погорячилась на счёт плодов. Дерево было увешано вовсе не фруктами, а полой кожурой. Нет, не так, это даже не кожура, а бутон из одного сплошного лепестка, завёрнутого в форме носка, что только верхняя часть его и открыта. Снизу от носка отходит ниточка-усик и загибается кверху, чтобы обвить концом плоский лист, что крышкой навис над отверстием носка. И всё вместе это напоминает изогнутый кувшин с ручкой. Маленький такой кувшинчик из тонкого лепестка. А внутри него что-то поблёскивает.

Я попыталась заглянуть внутрь и обомлела.

– Вода?

– Хвала Белой Матери и ливню, который прошёл накануне. Эти цветы хранят в себе дождевую воду. Наверное, лесная живность лакает её из этих кувшинчиков. Ну, а мы чем хуже? Доставай котелок и кружки, будем собирать жидкость из этих чудесных цветов.

Я послушно вынула из рюкзака посуду, и мы приступили к делу. Аккуратно приподнимая прикрепившиеся воздушными корнями к лиане цветы, мы наклоняли их над кружкой, выливая драгоценную влагу. Из дюжины кувшинчиков я едва нацедила полную кружку. Зато в этом лесу были и более крупные водосборники.

Стоило нам отойти немного в сторону, как на деревьях стали встречаться кувшинчики бордового цвета и более вытянутой формы. Я с азартом подбежала к одному такому сосуду, но стоило мне до него дотронуться, как внутри что-то зашевелилось. Я инстинктивно отдёрнула руки, а в следующий миг из цветка выпорхнуло нечто серое, мохнатое, кожистое, ушастое и прыгнуло на меня. Я взвизгнула, стоило мне увидеть жуткую морду зверька и ощутить, как его лапы пытаются безуспешно зацепиться за мою рубашку. К счастью, страшилище тут же отлетело в сторону и оставило меня в покое.

– Это она, я тебе про неё говорил, – восхищённо заявил Стиан и двинулся в сторону огромных лопухов, куда упорхнуло страшилище.

Если честно, не такой реакции я от него ждала. Думала, он меня пожалеет, спросит, в порядке ли я, а потом прижмёт к груди и утешит. А он пошёл разглядывать эту мелкую тварь, что висит в центре лопуха и раскачивается вместе с ним. Так, а собственно, что это за тварь и как она прилипла к лопуху?

Я и сама подошла ближе к своему обидчику и пришла в смятение. Это была летучая мышь. Определённо мышь: с загнутыми назад ушами, мордой землеройки, кожистыми чёрными крыльями и мохнатым загривком. Размер у неё скромный, что не умаляет её уродливости. А вот конечности… Ведь у летучей мыши на крыле должен быть коготок, чтобы цепляться за поверхность. А у этой ничего подобного нет, зато она очень ловко перебирает сложенными крыльями и ползёт вверх по лопуху.

– У неё что, присоски? – догадалась я.

– И на лапках тоже, – с улыбкой подтвердил Стиан. – На Гамборе все звери приобрели необычные дополнения к своим привычным телам. И не только звери. – Тут он глянул на бордовый кувшинчик, из которого выпорхнула мышь, и заключил, – Наверное, она там пряталась, дневала внутри. Надо же, я думал, они используют для сна дупла. А тут – укромный цветок. Всё-таки Гамбор никогда не перестанет меня удивлять.

Пока он говорил, я успела снять рукокрылое со всех ракурсов, уделив особое внимание присоскам. Всё-таки это поразительная особенность. Ладно, осьминоги и кальмар – с ними всё понятно, но вот летучая мышь с присосками…

Когда она окончательно уползла и скрылась в листве, мы снова принялись за поиски воды в кувшинчиках, благо бордовые цветки формой напоминали не носок, а целый гольф. Тот, где пряталась мышь, я трогать не стала и подошла к следующему. Но стоило мне его приподнять и наклонить, как в кружку потекла вовсе не вода, а какая-то зеленоватая жижа. Как хорошо, что добытую воду я успела заранее слить в котелок.

– Гадость, – едва поборола я приступ брезгливости. – Стиан, что это?

– Не знаю, – озадаченно посмотрел он и взял из моих рук кружку, чтобы принюхаться. – Точно не нектар. Как будто уксус или…

Тут я оглянулась, чтобы посмотреть на остальные гольфы-кувшины, что свесились с соседних лиан, и заметила нечто странное: один из них шевелился, пульсировал и сокращался, будто живая мышца. И это выглядело очень пугающе, до тошноты отвратительно.

Стиан осторожно подошёл к бордовому цветку и осторожно коснулся его. Сокращения тут же прекратились. А потом он с усилием приподнял кувшинчик, наклонил его, и на землю выплеснулось нечто: мокрый полуразложившийся труп мелкой крысы, облитый зелёной жижей. Смердящий запах тут же окутал всё вокруг, и мы поспешили отшатнуться прочь. Даже Гро не стал интересоваться мёртвым зверьком.

– Что это за гадость? – еле подавив приступ дурноты, спросила я. – Крыса что, заползла внутрь, чтобы похлебать воды, но не удержалась, соскользнула внутрь цветка и утонула?

– Боюсь, что нет. Мне кажется, тот цветок крысу просто переваривал.

До меня не сразу дошёл смысл его слов, а потом я заметила ещё один шевелящийся кувшин. Теперь я смогла взглянуть на него другими глазами. Это вовсе не подобие гольфа, а настоящий желудок. Вон, сверху через горлышко в него залезает в поисках воды незадачливый зверёк, он тянется вниз, ближе к жидкости, а потом теряет равновесие, падает на дно бутона-желудка и растворяется в его пищеварительном соке. А когда растворится, то коварное растение всосёт жижу через усик на конце бутона, и он подобно кишечнику доставит питательные вещества к стеблю, что врос в лиану.

– Похоже, летучую мышь от смерти спасли её присоски, – заметил Стиан. – Она просто прицепилась к цветку выше уровня пищеварительного сока. Это и спасло её от хищного растения.

Нет, это не растение, это настоящий желудочно-кишечный тракт, который существует сам по себе и висит на всеобщем обозрении посреди леса. И не один, а в компании таких же желудков, что питают одну-единственную лиану. О боги, до чего же мерзкая анатомия у этого леса…

Только любопытство и жажда сенсации заставила меня запечатлеть эти безумные по своему образу жизни растения, а потом мы поспешили покинуть столь жуткое место. Мне казалось, что на этот день с нас хватит потрясений, но не тут то было.

Мы всё шли и шли, а по пути нам встречались всё новые и новые виды плотоядных цветов. Полые стебли с откинутым над горлышком листом подманивали своим запахом пчёл. Те залезали внутрь стебля, а потом лист медленно опускался, захлопывая незадачливых насекомых в проголодавшейся ловушке.

Были ещё розовые одуванчики с редкими длинными лепестками, на которые липли подлетевшие комары, а когда их становилось слишком много, одуванчики закрывались, сминая комаров между лепестков, отчего те переставали трепыхаться в агонии.

Под конец дня нам попалась поляна, полностью усеянная бледно-зелёными лиственными розетками в форме пухлой морской звезды. На листья-лучи прилипали мелкие гусеницы и улитки, а потом эти листы сворачивались трубочкой, и больше их добычу я не видела.

Для привала мы специально выбрали поросшую папоротником рощицу, где не было ни одного хищного цветка – что-то нам не хотелось ночевать по соседству с живыми желудками, которые беспрестанно кого-то переваривают.

В закатных лучах, что пробились через редкие кроны, мне на миг показалось, что возле нашего лагеря кто-то ходит. Стиан поспешил успокоить:

– Гро никого не учуял, значит, это просто ветер шумит или люди. А люди здесь, как ты знаешь, безобидные.

– Даже представить не могу, кто захочет жить в таком лесу. Тут же круглые сутки бесконечное пиршество. Растения едят насекомых и даже зверей. Это же противоестественно.