Истинный облик Лероя Дарси (СИ) - Петров Марьян

Я вышел в жаркий, солнечный день и зажмурился от обилия яркого света. На скамейке в саду, под раскидистыми каштанами сидел Роше. Док выглядел рассеянным и очень усталым. Мои депрессивные состояния продолжали угнетать всех обитателей поселения. Док воззрился на меня с запоздалым удивлением и тут же подскочил, по привычке беря за запястье:

— Лер, ты куда? Тебе нельзя уходить от Свята… от своего альфы в первую течку!

— Слышали уже! Мне стало легче, видать, бракованный из меня омега вышел. Недоальфа-недоомега, так, кажется? — я потёр лоб. — Я там памперс какой-то с крылышками нашёл в пакете омежьей скорой помощи и… применил…

— Это называется гигиеническая прокладка. Но в твоём случае для передвижений нужна анальная пробка. В первую течку выделения очень обиль…

Я поморщился:

— Док, заткнись! Меня уже мутит от твоей прикладной омеологии. Я альфе запретил за мной ходить. Вернусь через пару часов, послушаю камни и… вернусь…

— Через пять дней будем отправлять наши пары и трио. Мирро уедет с Рыжиком. Полански за ним присмотрит до моего возвращения, — почему-то отрапортовал мне Роше. Взялся за ум, слава Богу!

— Отправьте их сейчас, если всё и так решено! — резко попросил я. Я боюсь, что скоро начну всем дорогим сердцу людям вокруг себя приносить несчастья.

— А попрощаться… разве не хочешь? — на грустный голос Пая я оборачиваюсь: на меня, кусая губы, смотрят мои пацаны. У Пайки красные глаза, Пэтч осунулся, у Рыжика на скулах гуляют желваки, а Мирро просто подходит и обнимает за шею.

— Татенька, так нельзя! Мы же тебя любим! Без благословения нельзя! — всхлип…

Я не могу поднять глаза, меня обступают, и я понимаю, что сейчас я в большей степени омега, чем они. Меня начинают обнимать и целовать, словно все эти взрослые парни вдруг разом стали потерявшими детьми. Их ласки мокрые от беззвучных слёз. И мне опять нужно быстренько становиться сильным и крутым. Когда я успел настолько их полюбить? Когда я стал настолько их отцом?!

— Э-э-это что ещё за мокротень?! — с возмущением начинаю я, но голос срывается и глохнет. — Мне с вами поменьше надо сейчас… сами понимаете… С вами я — альфа, и это может привести к реверсии. Они… всё-таки ждут от меня ребёнка.

— Но… его же не заберут? — осторожно спросили зайцы. — Мы хотим братца!

— Не заберут! — прорычал я вполголоса, пропиливая взглядом дыру в Роше. — Они просто нашли… очередной хороший способ меня связать по рукам и ногам. Ребёнок от Макеева. Да, теперь я… просто марионетка в их руках.

— Но Свят сказал… — Пэтч оглядывается на братьев.

— Свят… ещё сам не понял, что его опять использовали. Только теперь в рамках закона, защищающего мои права. Так, Анри? Не забыл, что я далеко не дурак?

Док опускает глаза. Я стал многое читать между строк. Когда тебя столько раз предают и обманывают, то начинаешь видеть неправду во всём и сомневаться во всех. В парк выходят Свят и Майлз, о чём-то тихо переругиваясь. Два доминанта на мою бедную голову, как в старые добрые времена! Завидев меня, альфы бросились ко мне. Майлз — на шаг вперёд.

— Лер, я против твоего похода под землю! Застудишься в таком состоянии! — кричит мулат.

— Я пока не на сносях, это раз, а во-вторых, не смей мне указывать, что делать! — строптиво ору в ответ.

 — Если это касается твоего здоровья, то буду! Я тебя сейчас насильно в спальню загоню и запру! — вдруг спокойным и деловым тоном говорит Брук.

— Дотронешься — врежу! Вот на Макеева посмотри! — рычу я, отступая. — Не смейте ограничивать мою свободу, я пока ещё и альфа тоже!

Меня внезапно берут за руку и от прохлады длинных тонких пальцев мне становится спокойно и хорошо. Фаби гладит мою ладонь, выводит линии.

— Не сопротивляйся… хотя бы сейчас! Майлз знает, что говорит; здоровье омег в такие дни очень нестабильное и хрупкое, как у маленьких детей. Они не желают тебя ограничивать, они тебя берегут, amore… Лер.

— Знают, кого подсылать! — ворчу я беззлобно и, не думая о чувствах альф, целую пальцы моего ненаглядного долгим прикосновением сухих губ.

Глаза Свята нехорошо посверкивают:

— Ну, привет, соперничек! — грубовато цедит альфа.

— Здравствуйте, роковой человек! — бесстрашно парирует бета. — Так вот по кому он так тосковал.

— Разочарован, малыш?

— Нет. Совсем нет! — Фаби кусает нижнюю губу. — Большой, сильный и красивый. Кто ещё справится с упрямым Лероем Дарси?

Макеев довольно скалится, но тут же улыбка стирается с открытого загорелого лица:

— … кто ещё заставит его так страдать? — заканчивает бета. — У нас не было секса, как вы думаете, почему?

Только не он должен объяснять и искать оправдания! Я обнимаю Фаби за плечи, целую в шею, в щёку и в краешек рта, шепчу на ушко:

— Прости меня и… улетай! Довольно с тебя моей неуверенности, мой хороший!

Бета отвечает робким касанием губ, его глаза, полные солнечного янтаря, тут же увлажняются. Макеев делает знак Майлзу, и он двигается вперёд с явным намерением достать меня длинной ручищей. Сговорились, демоны! Я совершаю грациозный отскок в сторону. Я опять стал легче.

— Хрена с два вам, господа мои альфы-защитники! Я в забой! Оденусь потеплее, поплутаю и вернусь. Может у старого гермафродита взыграть ностальгия?

— Ты-то старый? — хмыкает Роше. — На досуге поизучай зеркало! Ты опять стал выглядеть лет на тридцать с хвостиком. Кожа светится, и морщинки стали едва заметны. Святотерапия сработала на «ура».

И он ещё стебётся!

— Стягивающее действие спер… — внезапно мне расхотелось пошлить, я оглянулся на своих ребят и ненаглядного. — Улетайте, зайцы! С моего благословения! Вас ждёт новая жизнь, в которой, я надеюсь, уже никто не принудит вас делать что-то по чужой воле. Увидимся! — главное, чтобы голос предательски не дрогнул. И они в свежем порыве не бросились опять обниматься. И чтобы меня не догнал выстрелом в самое сердце печальный голос Фабио Нери.

Я вернулся в свою комнату, надел шерстяную водолазку, тёплые леггинсы, рабочий комбез, выстиранный и приятно пахнувший кондиционером. Всё время я ждал, что кто-нибудь ворвётся ко мне и помешает, но сунуться никто не рискнул.

На улице я гордо прошёл мимо Макеева, едва ли не зацепив его плечом. Он смерил меня взглядом и неприлично принюхался.

— Скоро… опять потечёшь… Не уходи, старик… Ну?

— Потеку — прибегу! Будешь мои «бо-бо» кошаками да собаками заговаривать. А пока… пока, мой альфа…

Я спустился под землю. Кристаллы встретили меня тихим потрескиванием. Знаете, когда осторожно ступаешь на тонкую ледяную корочку, раздаётся приятный, негромкий, мелодичный хруст? Именно его многократно приумножало эхо в тоннелях, и, отражаясь от каменных стен, выводился необычно колоритный звук, похожий на экзотическое пение. Я прижался щекой к породе. Почему я ощущал присутствие в ней александритов? Каждый раз, начиная взламывать земную кору, я безошибочно находил крупный кристалл, вот и сейчас я услышал тихий треск.

 — Говори… я слушаю! Что я ещё сотворю со своей жизнью? — произнес я, мой организм отозвался ноющей болью внизу живота.

Секс с альфой действительно убирал неприятные болевые симптомы и тяжесть, но… сам процесс… Почему, трахаясь с Макеевым до течки, Лерой Дарси не ощущал ни унижения, ни стыда? У омег ТАКОЕ восприятие мира?! Как же они живут с такой болезненной чувствительностью ко всему? Слабые и нерешительные, они рожают детей, терпят злость обделённых природой бет и самодурство альф, заявляют о своих правах и даже, не осознавая своей значимости, меняют этот безумный мир.

Луиджи Сесилиа продал душу дьяволу в погоне за счастьем для своего ребёнка.

Я отдал тело.

Вспомнил жадные ласки Свята — засосало под ложечкой. Тут же захотелось в постель под одеяло, под тёплый бок. Вот почему я не хочу быть омегой! Я не могу позволить себе потерять контроль над собой и пространством вокруг себя. Я — мужчина, и у меня есть, что защищать. Омега всегда подсознательно стремится найти сильного доминанта, который облегчит жизнь, приласкает и защитит от невзгод. Альфа, который заявит права на омежку, потребует взамен подчинение, страх и покорность. А любовь… просто химия тел? Её себе омежки придумали, чтобы оправдать свою бесхребетность в семье? Меня ТАК ВОТ любят, и ничего, что муж рычит сквозь зубы, ходит налево и изредка распускает руки. Он же… мой, он же всё равно возвращается ко мне… Он же… меня… любит?