Солнце отца (ЛП) - Фанетти Сьюзен

— оОо~

— Если он был прав насчет стены, то мы недостаточно сильны, чтобы взять такое укрепление. Нам нужно объединиться с Гуннаром и Толлаком и вернуться с новыми силами.

— Нет, — ответили Магни одновременно Леиф и Вали.

Магни провел рукой по волосам. На нем все еще была кровь убитых им в бою, и теперь на волосах появились новые следы.

— Но почему? Нас всего лишь несколько сотен человек. Если Париж так защищен, как он описал, мы сможем взять его только в случае атаки с разных сторон.

Отец Сольвейг склонил голову набок и восхищенно кивнул Магни.

— Твое размышление здраво, Магни Леифссон. Но я бы не стал вступать в союз с Гуннаром или Толлаком ради такого грандиозного похода.

— Но они наши друзья! Они поселились в Норшире вместе с нами!

Магни был зол и напряжен, и Сольвейг пришлось обхватить себя руками за талию, чтобы не потянуться к нему.

Они почти не разговаривали с последней ночи в Гетланде и ни разу не оставались наедине.

Она была виновата, и это знала. Она ранила его. Она сделала это намеренно, чтобы увеличить расстояние между ними, но теперь, когда у нее было это расстояние, она чувствовала себя обделенной.

Он был ее другом, и она потеряет его, если не станет для него большим. Она хотела стать для него большим, но боялась, что потеряет что-то важное, если это случится.

Леиф положил руку на плечо своего сына.

— Наши союзы с Иваром и Финном были крепкими, но теперь дружба — это скорее традиция, чем доверие. У их сыновей есть амбиции, которым нельзя доверять. Говорят, что Толлак убил своего отца.

— Сказано, но не доказано, — сказал Хокон. Это был первый раз, когда он заговорил, и первый раз, когда его пригласили остаться с лидерами войска, пока они разрабатывали стратегию.

— Верно, — сказал их отец, бросив любопытствующий взгляд на своего сына. — И именно поэтому мы сохраняем дружбу, но не доверие. Сольвейг — о чем ты думаешь, солнце мое?

Она тоже вела себя тихо, но была очень внимательна. Париж был местом, где лежала ее судьба. А еще это было испытание, и вожди их народа хотели услышать и понять, сможет ли сама Сольвейг стать однажды вождем и повести войско вперед. Так что она говорила взвешенно и четко.

— Человек, которого привел к нам Магни, стал предателем дважды. И для своего народа, и для франков. Ему нельзя доверять. Я соглашусь с мудростью моей матери и с мудростью моего отца. Мы должны пойти дальше и сначала увидеть эту стену, а затем составить план, как ее разрушить.

— А если мы не сможем?

— Магни, — ответил отец Сольвейг, — город, окруженный стенами, не так уж сильно отличается от замка. Стена больше мешает людям внутри, чем тем, кто снаружи. Они вкладывают всю свою веру в камень и забывают про другие средства защиты. Снова и снова. И мы видели это.

Леиф подался вперед.

— И все же нам следует быть осторожными. Прошло много лет с тех пор, как мы терпели неудачу, но лучше и нам не считать себя неуязвимыми. Давайте сначала увидим Париж и узнаем настоящую правду своими глазами. Идем дальше. Берем Руан. А потом, когда у нас будет укрепленный лагерь, разработаем план.

— оОо~

В ту ночь они разбили скромный лагерь, правда, достаточный для того, чтобы поесть и перегруппироваться, выставить охрану и отдохнуть. Они намеревались двинуться вверх по реке с рассветом. Была выставлена стража, и некоторые налетчики отправились к реке ловить рыбу, в то время как другие разводили костер, готовили медовуху и набирали пресную воду или искали место для сна.

Люди их народа спали группами — из соображений безопасности и для тепла, и устраивались так комфортно, как только могли. Пока ее мать и брат рыбачили, Сольвейг и ее отец устроили себе спальный уголок за поваленным бревном, густо поросшим пышным мхом.

Миры, в которых она побывала — чужие миры — были ей знакомы и в то же время странны и чужды. Трава и деревья, холмы и долины, ручьи и моря — все было как дома, и все же не так. Листья и цвета были другими. Цветы были почти такими, какими она их знала, но не совсем. И запахи — у каждого мира был свой собственный запах. У этого, здесь, глубоко в тени деревьев, был какой-то привкус, похожий на специи, которые доставляли с торговых кораблей.

Сольвейг выпрямилась, откинула голову назад, подставив ее пятнистому послеполуденному солнцу, и глубоко вздохнула.

— Ты наконец перестала дуться? — спросил ее отец, вставая между ней и солнцем.

— Я никогда не дуюсь.

Вали посмотрел на нее так, как всегда смотрел на любого из своих детей, если они говорили глупость.

— Сольвейг. Ты плыла отдельно от нас. Я знаю, что ты поссорилась с матерью перед тем, как мы отплыли.

Конечно, он знал. Ее родители доверяли друг другу все.

— Это была не ссора.

Это было правдой. Ее мать просто сказала ей, что она недостаточно хороша, и тогда Сольвейг ушла в лес, где не было глаз, которые могли бы увидеть ее и чего-то от нее потребовать.

Отец взял ее за руку и потянул к поваленному бревну. Сольвейг не двигалась, пока он почти нежно не толкнул ее, а потом тяжело опустилась на мох. Он сел рядом.

— Расскажи, что случилось.

— Ты знаешь. Я уверена, она тебе сказала.

— Она рассказала мне свою историю. Ты же знаешь, что между нами нет секретов. И она была расстроена — ей нужно было мое утешение. Твоя мать любит тебя больше, чем можно выразить словами, Сольвейг. Я не понимаю, почему ты и она не можете быть в мире.

У Сольвейг было много секретов, но она рассказала бы их все всем и каждому, выставила бы напоказ все свои слабости и выдержала бы все насмешки и осуждение — только бы никогда не позволить своему отцу узнать самый главный секрет. Его разочарование в ней, его разочарование в ее мечтах — этого она не могла вынести. Только не его разочарование.

Так что она нашла ложь, которая была достаточно близка к правде.

— Она говорила со мной о Магни. Все хотят, чтобы мы были вместе. Никто не думает о том, чего хотим мы сами.

— А ты не хочешь этого?

Лучше было избегать этого вопроса.

— Я не знаю, почему ты этого хочешь. Сколько я себя помню, ты всегда говорил об этом.

Отец ухмыльнулся и обнял ее одной рукой. Сольвейг ничего не могла с собой поделать; она наклонилась и положила голову ему на грудь.

Такой большой и сильный. Всю свою жизнь она прижималась к отцу и знала, что находится в безопасности и любви. Даже сейчас она знала это.

— Моя маленькая húsvættr, свисающая с карниза, чтобы услышать то, что не предназначено для ее ушей. Я хочу, чтобы ты любила всем своим сердцем, и мне все равно, кто это будет. Твоя мать чувствует то же самое. Я думаю, Леиф и Ольга чувствуют то же, что и мы. Это была всего лишь мечта друзей — увидеть, как наши дети соединяются браком и наша дружба становится крепче. Иметь общих внуков. Но мы ведь не заставляли тебя и Магни быть вместе, правда?

Это было правдой. Никто не сводил их. По крайней мере, не открыто. Она покачала головой. Его длинная борода коснулась ее лба.

— Ты не ответила на мой вопрос. Я заметил. Ты хочешь Магни?

Этот разговор был ошибкой. Уклонение от ссоры с матерью привело Сольвейг к еще одной щекотливой теме.

Боясь произнести ответ, она закрыла глаза и попыталась успокоиться.

Ее отец тоже был неподвижен, и они сидели и слушали лес — низкий гул голосов их народа, пение поздних птиц, шорох мелких животных, передвигающихся в кустах.

Откуда-то из кустов выкатился небольшой камень, и они оба выпрямились и огляделись вокруг, ища друга или врага. Мимо проковыляло пятнистое серое существо, чем-то похожее на кошку. И они снова были одни.

— Я жду ответа, Сольвейг. Делать это или нет — это ваш выбор, твой и Магни. Больше ничей. Жизнь, которую вы выбираете, должна быть такой, какой хотите жить вы двое. Я не буду принуждать тебя. Как и твоя мать. Но тебе двадцать лет. Пришло время выбрать. Ты всегда будешь моей дочерью, но ты должна стать женщиной, хозяйкой своей собственной судьбы.