Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

«Палач» — как точно сказано.

— Я пошутила, — решаю внести ясность. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто я считаю, что он мне что-то должен. — Ты не смог бы меня защитить. И не должен был. Это мои проблемы.

— Разберемся, где чьи проблемы, — вполголоса.

— Что? — пытаюсь обернуться, но снова получаю пятерню между лопаток.

— Не дергайся.

Возмущенно поджимаю губы, но не спорю.

Пока Пересмешник не переходит ко второму шву, молчим. Начинаю клевать носом — касание его теплых рук успокаивает и даже убаюкивает. Кажется, наконец, расслабляюсь.

— В разведку со мной пойдешь?

Резко распахиваю глаза и вскидываю голову.

— Что? — переспрашиваю. Может, мне почудилось со сна?

— Ты слышала, — получаю в ответ язвительно. — Я вчера опять видел здесь чужака, но далеко тащиться за ним не рискнул — не знаю местность. А этих типов надо выследить.

И он говорит об этом вот так? Мне? Я все еще не понимаю, почему именно мне. Не верю в симпатию и доверие с первого взгляда и все тут. Может, где-то это и возможно, но не на Птицеферме.

— Почему не скажешь Главе? — спрашиваю прямо.

— Чтобы все тридцать пять человек бегали ночью по лесу в поисках врагов?

— Здесь нет лесов, — напоминаю.

— Ну, по пустыне с парой деревьев и тройкой кустов, — забавно огрызается, при этом ни на минуту не прекращая работу с моей спиной. — Выследим, а там посмотрим.

Сижу, кусаю губы. Не понимаю.

— А что если я прямо сейчас встану, пойду к Главе и перескажу наш разговор? — выпаливаю.

Естественно, не пойду, хотя бы потому, что Пересмешнику я обязана жизнью, а Филину — шрамами. Но хочу увидеть — вернее, в том положении, в котором сейчас нахожусь, услышать, — реакцию на мои слова.

Однако, как и всякий раз, когда я задаю каверзный вопрос, пытаясь прочесть между строк, Пересмешник дает короткий исчерпывающий ответ:

— Не пойдешь.

— Не пойду, — признаю.

Уже почти все. Я же достаю до нижнего шва, изучала его наощупь — знаю, где он заканчивается. Поэтому понимаю, что осталось недолго.

Прикрываю глаза и пытаюсь ни о чем не думать. Нежные пальцы на моей коже, звук чужого дыхания за спиной в утренней тишине…

Ловлю себя на мысли, что мне хочется откинуться назад. Чтобы эти уверенные теплые руки обняли меня, крепко-крепко. Чтобы как сказала Сова — почувствовать себя как за каменной стеной.

Мне этого не хватает. До крика, до зубовного скрежета — просто объятий, которые не будут означать прелюдию к сексу.

Распахиваю глаза и, должно быть, краснею до корней волос. Как хорошо, что Пересмешник не видит сейчас моего лица и не умеет читать мыслей.

Ну, точно, корю себя, реакция щенка, которого добрые люди напоили молоком, в действии. А еще Пересмешник чем-то неуловимо напоминает мне Ника, и мое подсознание играет со мной в жестокие игры.

— Так пойдешь? — Пересмешник возвращается к теме нашего разговора. — Все, готово.

Торопливо встаю, просовываю руки в рукава и опускаю футболку до бедер. Только после этого оборачиваюсь.

— Пойду, — отвечаю твердо.

— Отлично, — мужчина усмехается и показывает мне поднятый вверх большой палец. — Из нас выйдет команда что надо. Держи, — и вручает, вкладывает мне в ладонь ошметки извлеченных нитей. — Не стоит благодарности за помощь. Я пошел. Увидимся на завтраке, — выдает скороговоркой и тут же направляется к двери.

— Увидимся, — бормочу, смотря ему вслед. До завтрака остался от силы час, может, полтора — выспаться Пересмешник уже при желании не успеет… И тут до меня доходит. — Погоди! — вскидываюсь.

Его пальцы уже касаются ручки двери; он оборачивается, щурится — солнце успело подняться, а окно в моей комнате расположено прямо напротив выхода.

— Так ты всю ночь пытался выследить чужаков? Поэтому не пришел ко мне вчера вечером?

Пересмешник смотрит на меня снисходительно, как на малыша, который считает своим открытием общепризнанные выводы.

— Ну да, — криво улыбается и вопросительно приподнимает брови, намекая, что было бы неплохо услышать пояснения.

Но пояснений не будет. То, что я думала, будто Пересмешник провел ночь с Кайрой, вслух все равно не скажу.

— Ничего, — качаю головой и приподнимаю руку, прощаясь. — До встречи. И спасибо.

Тот смеется.

— Не буду говорить, что не за что — благодарность всегда приятна, — подмигивает и исчезает за дверью.

Черт, он мне нравится.

Но доверять ему нельзя точно так же, как и другим обитателям Птицефермы.

ГЛАВА 13

Весь день занимаюсь стиркой.

Женщины, находящиеся в парах, стирают для своих мужчин; для «холостяков» стирают все, для этого существуют дежурства, как и на кухне. И сегодня эта «честь» выпала мне.

Не худший вариант, учитывая то, что мне все равно пришлось бы идти к реке, чтобы выстирать футболку Пересмешника. Правда, так мне приходится сходить туда с полной тележкой белья трижды, но это смена деятельности — лучше так, чем каждый день в огороде.

Возвращаюсь в лагерь с мокрыми вещами в третий раз, развешиваю одежду на веревках, натянутых во дворе между вбитых в землю столбов. Сегодня солнечно, но ветрено — самое то для сушки белья. Если повезет, первые две партии к вечеру успеют высохнуть.

Уже почти заканчиваю, когда на горизонте появляются Чайка и Кайра. Рановато для окончания работы на огороде. Наверняка сбежали. Сову они не любят и не боятся, к тому же, знают, что она не пожалуется на них Главе.

Продолжаю заниматься своим делом, стою к беглянкам полубоком и не собираюсь поворачиваться. Может, если сделать вид, что я их не заметила, то они пройдут мимо и не привяжутся?

Не тут-то было.

Все еще не оборачиваюсь, однако отчетливо слышу стремительно приближающиеся к себе шаги. Нетрудно догадаться, что это не Чайка решила броситься ко мне с последними новостями.

Простыня на веревке, прищепка, еще одна… Резко приседаю, и Кайра, несущаяся ко мне, то ли чтобы ударить, то ли чтобы вцепиться в волосы, по инерции проносится мимо. Путается в простыне, верещит, размахивая руками.

Со стороны — зрелище презабавное. Если бы еще на светлой только что выстиранной ткани не оставались пятна свекольного сока. Похоже, наша модница изготавливала «бальзам» для губ прямо на огороде — ела свеклу с грядки.

Чайка бросается на помощь подруге. Отступаю с пути, не собираясь мешать освобождению. Но и помогать — палец о палец не ударю.

Подхватываю с земли опустевший таз и направляюсь к дому.

Кайра по — прежнему верещит и барахтается в простыне, будто ее спеленали охотничьей сетью. Если бы успокоилась, то тут же высвободилась бы, но девушка психует все сильнее и лишь усугубляет свое положение.

— Да тихо ты! — даже Чайка приходит к тем же выводам, что и я.

Кайра что-то зло ей отвечает. Не вслушиваюсь, ясно же, что яд из свекольных губ брызжет по мою душу. Черт с ней.

Успеваю подняться на крыльцо, когда Кайра, наконец, высвобождается и рысью мчится за мной.

— Ты! — тычет в меня в воздухе пальцем. — Ты! — высоко поднятая подвязанная грудь в глубоком декольте тяжело вздымается.

Перехватываю таз поудобнее — беру под мышку.

— Что — я? — уточняю спокойно.

Мне начинает казаться, что если Кайра ни с кем не делит мужчину, то ее жизнь утрачивает всякий смысл. Однако быстро же она определилась с новым объектом «дележки».

— Совсем страх потеряла! — выпаливает девушка, медленно, но неотвратимо поднимаясь по ступенькам ко мне; с грохотом впечатывает пятки в пластик — как только не больно? — Видела, как Пересмешник утром выходил из твоей комнаты! — палец, символ праведного гнева своей хозяйки, все ещё указывает на меня. — А я предупреждала, чтобы не смела к нему больше подходить! В столовой с ним, ночью — с ним!

Так вот в чем дело: Кайра не просто сбежала от работы, прихватив с собой Чайку, — она специально вернулась пораньше, чтобы провести со мной воспитательную беседу.