Снег как пепел - Рааш Сара

Я медленно поднимаю взгляд с пола башни на лицо Генерала. Он вновь вернул себе уверенность и больше не выглядит раздавленным и разбитым.

— Ханна извинялась? — тихо спрашиваю я. — До нападения Ангры она была расстроена чем-то, что совершила сама?

Генерал цепенеет, словно Ангра только что заколол Мэзера прямо у него на глазах. Потом качает головой. Его лицо непроницаемо, и я не получаю ответа на свой вопрос. Я поднимаю с пола шакрам, убираю его в чехол и перебрасываю ногу через перила, садясь на них верхом.

— Я знаю, есть вещи, о которых вы мне не говорите. Важные вещи. Причины, по которым все это происходит. И когда-нибудь, Генерал, я все выясню. Надеюсь только, что ваши причины достаточно веские для того, чтобы я вас простила.

Я спрыгиваю с башни, перекатываюсь по крыше и несусь прочь. Холодный ночной воздух подгоняет меня, темнота и сверкающие звезды ведут меня туда, где я не буду ничего чувствовать. Я забираюсь в свою спальню через открытые двери на балконе. На постели меня ждет чистая ночная сорочка, но я даже не пытаюсь ее надеть. Я кладу шакрам и лазурит на прикроватный столик, прямо в одежде вытягиваюсь поверх одеяла и крепко закрываю глаза. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Я сосредотачиваюсь на дыхании, на том, как воздух заполняет и покидает легкие, пока не соскальзываю из реальности в сон.

Сначала мне кажется, что я по-прежнему во дворце Ноума, но бальный зал здесь совсем другой. Передо мной высится великолепная лестница из белого мрамора, а сам зал имеет квадратную форму. Белый мраморный пол почти светится в спокойствии и тишине темной ночи. Это дженьюрианский дворец. Это Винтер. Я выдыхаю, и в воздух поднимается облачко пара. Я спокойна. Ханна тоже здесь. Я чувствую ее присутствие. В отдалении плачет ребенок.

Я бегу вверх по лестнице, проношусь по коридорам, отделанным мрамором цвета слоновой кости. На столах мерцают огоньками белые свечи, отбрасывающие жутковатые тени на каждый поворот коридора. Наконец справа появляется комната с распахнутой дверью и льющимся из нее светом. Я спешу внутрь. В центре ее стоит колыбель, источающая мягкий белый свет. Рядом с ней Ханна. Крошка Мэзер снова плачет, да так громко, словно его что-то мучает. Я иду к ней, и Ханна смотрит на меня своими голубыми, как льдинки, глазами.

— Яне могу говорить с ним, — произносит она и обходит колыбель. Меня касается аромат ее духов. — Но Ангра не следит за тобой.

— Ангра?

Ханна качает головой и оглядывает комнату: ее лицо испуганно и встревоженно, как будто кто-то может в любой миг выскочить и кинуться на нас.

— Он идет. Но ты же слышишь меня? Слышишь?

— Да, я слышу вас, — киваю я и добавляю: — Моя королева.

Вся комната была залита светом, но теперь я вижу в ее углу тень. Густую и черную, непроглядную. Ханна тянет ко мне руку, но сжимает ладонь в кулак.

— Скорей, — говорит она. — Сделай, что должно.

— Что? — Я подхожу к ней, и она бросается к Мэзеру.

— Сделай, что должно, — шепчет она в колыбельку.

Тень в углу растет и растет. Она расползается между нами, я что-то кричу Ханне, и весь мир погружается во тьму.

Тьма и протяжный крик растворяются в утреннем свете. Я переворачиваюсь на бок, и взгляд падает на дурацкий лазурит Мэзера. Я не раз видела Ханну во сне, но раньше она никогда не разговаривала со мной. Я дрожу. Это камень вызывает у меня видения и кошмары?

Наверное, все эти сны, да еще после позднего бала, означают, что я страшно измотана. И у меня руки чешутся запустить во что-нибудь свой шакрам. Однако у Розы и Моны свое мнение по поводу того, как я должна провести этот день. После завтрака, во время которого мы повздорили насчет посещения занятий по этикету, я сбегаю от них через балкон. Роза приходит в ярость, видя, как я спрыгиваю вниз, Мона же прячет улыбку за прижатой ко рту ладонью. Обожаю Мону!

Что бы там ни говорил вчера Ноум о подчинении, я не позволю надеть на себя хомут так просто. Может, я и угодила в брачную ловушку, но это не значит, что я стану вылепленной по вкусу Ноума будущей королевой-рабой. Поэтому я решаю осмотреться во дворце. Я делаю так, как Ханна мне и сказала. Что бы она там ни имела в виду. К тому же это не было настоящим предупреждением. Скорее просто плодом воображения уставшего мозга.

Я устремляюсь по выложенной булыжником дорожке, огибая аристократов. Те либо оживляются при виде меня, либо начинают перешептываться, неодобрительно морща носы и недобро прищуриваясь. Наверное, из-за моей походной одежды и шакрама на спине. Тех, которые морщат носы, становится все больше и больше, и я осознаю, что бегу по дворцовому саду, как не подобает делать приличным будущим королевам. Они должны порхать в роскошных нарядах, застенчиво хихикать и не интересоваться делами всего остального мира, ведь решения всегда принимают мужчины.

Я не стану такой королевой, пусть Корделл и не мое королевство. Я знаю только, каким солдатом всегда хотела быть — энергичным, бдительным, пылким, отчаянно желающим стать частью Винтера. Неужели Ноум примет все меры для того, чтобы я оставалась беспомощной марионеткой — красивой белой статуэткой, идеально вписывающейся в декор одного из его альковов.

Я думаю обо всем этом так, будто уже смирилась с той жизнью, которую мне навязали. Понимаю, что нет выбора и теперь такова моя роль. Но я по-прежнему не хочу и в душе насмехаюсь сама над собой.

Мысли эти безостановочно крутятся в голове, и я бесцельно брожу по прелестному саду, делая вид, что это место мне не претит. Не выдержав, я перепрыгиваю через ряды кустов, образующих живую изгородь, протискиваюсь сквозь полосу тесно засаженных растений и оказываюсь в чудесном-пречудесном месте. Вокруг стоят звуки битвы: крики солдат, звон мечей и свист рассекающих воздух стрел. Мужчины, одетые и полураздетые, бьются друг с другом с оружием в руках или на кулаках на отгороженных веревкой круглых участках. За их спинами тянется длинная конюшня с распахнутыми дверями, слышится тихое лошадиное ржание. Туда и обратно снуют мужчины с оружием и доспехами. Это тренировочная площадка Корделла. Место для тренировки с метательным оружием расположено слева: на нескольких деревянных шестах установлено не менее двух дюжин мишеней. Кто-то метает кинжалы и ножи, кто-то стреляет из старых добрых луков, но больше всего солдат оттачивают стрельбу из арбалетов. Обилие сверкающего металла вызывает у меня такой же восторженный тихий смех, какой вызывало у Розы и Моны мое бальное платье.

Я чувствую, как шакрам давит между лопаток, буквально моля меня о том, чтобы я присоединилась к всеобщему веселью. Что я и делаю. Вхожу на участок для тренировки, достаю шакрам, замахиваюсь и пускаю его. Лезвие стремительно летит вперед, делает срез на кончике деревянного шеста и возвращается в мою ладонь.

— Мира?

Я поворачиваюсь, и шакрам льнет к ладони, которую покалывает от желания бросать и бросать его, пока я не избавлюсь от обуревающих меня все эти дни эмоций. Но я стою столбом, прищурившись, чтобы скрыть реакцию, вызванную Тероном, и не пялиться откровенно на его обнаженную блестящую кожу. На нем нет рубашки, и мышцы на его груди красноречиво демонстрируют, что мужчины Корделла проходят самые суровые тренировки.

Терон отходит от группы стоящих у конюшни солдат, и те слегка разворачиваются к нам, приоткрыв рты, видимо, от неожиданно прерванного разговора. Они все покрыты потом и вооружены: в руках и на поясах мечи и ножи. Терон ничем не уступает им. Он убирает меч в ножны на поясе, и от его радостной улыбки мои и так уже зардевшиеся щеки вспыхивают еще больше. Окружающие нас солдаты перестают тренироваться. По их склоненным набок головам я понимаю, что они не привыкли видеть женщин на своей площадке. Или не привыкли к тому, что эти женщины поражают их мишени.

— Превосходное творение Отема, — кивает Терон на шакрам. — Моя тетя после свадьбы отправила нам целую партию таких. Это твой выбор оружия?