Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

Уходят.

Иная хмурится.

Стоны умирающих фейри были бы музыкой для ее ушей, если бы она не была знакома с этой особой формой тишины.

Она хлопает себя ладонью по плечу, нащупывая жгучий прокол, и хмурится, когда кончики пальцев соскальзывают с раны с запахом крови ее драгоценной хозяйки ― глаза расширяются, когда она понимает, что в нее стреляли.

Железом.

Она поворачивается к зарешеченному входу и устремляет взгляд на стоящего за ним фейри, вооруженного арбалетом.

Он целится в нее.

Стянув с головы черный капюшон, мужчина сбрасывает плащ, под которым оказываются черные кожаные штаны и свободная белая рубашка, частично расстегнутая у шеи.

Иная рассматривает его длинные светлые волосы и лазурные глаза. Из свернутого пергамента, зажатого между его губами, он выпускает дым, который клубится вокруг его лица.

Красная и коричневая бусины свисают с мочки уха.

Больше всего на Иную производит впечатление то, как уверенно он держится ― прислоняется бедром к краю тоннеля, словно наслаждается видом.

Раздувая ноздри, Иная наклоняет голову и глубоко втягивает воздух, улавливая запах его кожи и дыма. Такой же густой запах у кинжала, все еще спрятанного в ножнах.

Вены на ее висках и горле вздуваются, челюсть дрожит от нахлынувшей ярости.

Рекк Жарос.

― Это ты убил нашу Эсси, ― рычит она, в ее голосе слышится резкий диссонанс музыкального голоса и дикого нрава.

― Рыженькую малышку? ― Рекк вытаскивает оружие из прутьев и бросает его на землю. Зажав курительную палочку между губами, он глубоко затягивается, и его следующие слова вырываются с густым облаком белого дыма. ― Она визжала, как задушенная птица, когда я вонзил клинок ей в живот.

Иная усмехается, бросаясь к решетке.

― Stisssteni tec aagh vaghth-fiyah, ― выплевывает Рекк сквозь сжатые губы, словно слова прожигают дорожку в его горле, прежде чем вырваться на свободу.

Пламя вырывается из оставшихся факелов, и теперь его языки клубятся вокруг Иной, вздымаясь вихрями, слишком близко к ее уязвимой коже, сжимая ее в огненный кулак, из которого невозможно вырваться. Только если рядом будет целитель плоти, чтобы залечить ожоги, которые она от этого получит.

Сжав руки в кулаки, она следит за каждым движением Рекка ― за пульсом на его шее, за тем, как смещается его худое тело, когда он отпирает засовы и с важным видом входит в пещеру, за резкими чертами лица, освещенными пламенем, за кровавыми шпорами на задниках его ботинок, грохочущими при каждом его шаге.

Его глаза сверкают садистским удовлетворением, пока он рассматривает Иную, а затем кровавое месиво, в которое она превратила его товарищей.

Он прищелкивает языком, светлые брови поднимаются.

― Впечатляет.

Иная рычит, наклоняясь опасно близко к ревущему пламени, пот выступает у нее на лбу и вдоль позвоночника. Оскалив зубы, она жаждет его крови. Она жаждет почувствовать, как ее зубы впиваются в его плоть.

Рекк зажимает дымящуюся палочку между губами, снова затягивается, затем отбрасывает окурок и вытаскивает хлыст, закрепленный на его бедре. Взмах руки ― и черная плеть пронзает пламя, заключая Иную в жесткие объятия, прижимающие ее руки к бокам, а ноги ― друг к другу. Словно заключая в кокон из шелковых нитей и готовя к пиршеству.

Она падает на колени, с хрипом выдыхая воздух, а Рекк направляет свое пламя на факелы, висящие вдоль стен. Он освобождает ее от огненного вихря, но не приближает к свободе, которую она потеряла.

Она проиграла.

Рекк срывает красную вуаль, открывая ее лицо. Его глаза округляются, когда она рычит сквозь стиснутые зубы, дергаясь в своих путах.

Она.

Проиграла.

― Совсем не то, чего я ожидал, ― хмуро бормочет Рекк. Он протягивает руку, касаясь костяшками пальцев ее щеки. ― Мне кажется, это позор ― скармливать драконам такое красивое и могущественное создание… Щелкнув зубами, она хватает его за палец и кусает.

Сильно.

Рекк рычит, пытаясь выдернуть руку. Оставшиеся солдаты с ревом бросаются к своей рычащей пленнице, а она с яростью голодного зверя вгрызается в костяшку пальца.

Он вырывается, и откушенная фаланга падает ей в рот.

Рекк отшатывается и подносит дрожащую руку к лицу, по ней стекает кровь. На землю.

Капает.

Капает.

Она выплевывает палец, растянув губы в кровавой улыбке.

Рекк моргает, уставившись на окровавленный обрубок, а затем запрокидывает голову и разражается хохотом, издеваясь над звуком до тех пор, пока тот не становится сломанным и усталым.

Улыбка Иной гаснет.

Рекк снова встречается с ней взглядом, сжимает свою окровавленную, изуродованную руку в кулак, отводит назад и с размаху бьет кулаком по лицу.

Ослепительный взрыв боли, прежде чем тьма поглощает ее.

ГЛАВА 16

На окраине Незерина холодно, но чтобы яйцо мунплюма вылупилось, оно должно оставаться здесь, в холоде, пока не начнет качаться. Тогда я должна обложить его кусками льда и ждать, пока вылупившийся птенец освободится от скорлупы.

Я должна сделать все это сама, потому что Хейден не может. Потому что я нашла его спящим на дне расщелины, он обнимал украденное им яйцо мунплюма и не мог пошевелить ногами.

Я разбудила его. Сказала ему, что приведу Махми и Пахпи. Он сказал, что я умру, если сама отправлюсь домой. И что его яйцо тоже умрет.

Это меня очень встревожило.

Сани не могут проехать так далеко, поэтому я построила снежную хижину, чтобы Хейдену было тепло и безопасно, пока он спит. Потом я сделала три ходки в хижину вылупления и перевезла все наши вещи.

Я снова разбудила Хейдена и сказала ему, что очень-очень постараюсь вытащить его на холод, когда вылупится мунплюм, чтобы он мог с ним сблизиться. Он дотронулся до моего лица и сказал, что любит меня и рад, что я забралась к нему в сани, а затем снова погрузился в глубокий сон.

Он много спит. Я начинаю бояться, что однажды он не проснется. Что его грудь вдруг перестанет двигаться.

От этой мысли у меня самой болит грудь. Мне хочется плакать.

Но я не буду. Я отказываюсь. Я должна быть сильной для Хейдена, потому что он не может быть сильным сам.

Но если он не проснется, я решила, что не поеду домой. Я не смогу посадить его на сани и не оставлю его здесь, в холоде и темноте, одного. Он ненавидит быть один, и он действительно ненавидит темноту. Я скучаю по Махми и Пахпи.

ГЛАВА 17

Я погружена в ледяной сон, мягкий, как тонкий хвост, обвивший моё тело, плывущее по течению небытия.

Прекрасного, гипнотического небытия.

Пока что-то не щелкает рядом с моим ухом, вырывая меня на поверхность и бросая в болезненный крик реальности.

Горячей, причиняющей боль, тяжелой реальности.

Мои лодыжки закованы в кандалы, и весь мой вес приходится на запястья, которые связаны вместе и вытянуты вверх, а плечи грозят выскочить из суставов. Правое плечо пронзает острая боль, причиной которой, без сомнений, является гвоздь или что-то похожее, все еще застрявшее в кости.

Но эта боль ― лишь капля в море боли, которую я испытываю. Болит каждая мышца моего тела, как будто меня выжимали под разными углами, а потом встряхивали, как тряпку для мытья посуды. Даже челюсть и десны болят так, словно я грызла что-то твердое и тягучее, пока мое сознание находилось где-то далеко от невыносимой боли в моем сердце.

Я провожу языком по зубам и чувствую, что в узкой щели между моим клыком и соседним зубом застрял вязкий кусочек… чего-то.

Покрывшись мурашками, я решаю, что лучше не знать, что это такое.

Мне удается приоткрыть только одно веко, второе разрывается от боли, глазное яблоко пульсирует.