Песнь ледяной сирены (СИ) - Арнелл Марго

«Вот уж никогда бы не подумала, что духи зимы – модницы», – фыркнула про себя Сольвейг. Вдруг представилось, как сестры-метелицы прилетают в их с Леттой скромный магазинчик за новыми снежными нарядами. После того, как сестра найдется, и все останется позади.

Она запрещала себе думать о том, что исчадиям льда незачем похищать людей, чтобы потом оставить их в живых. Отказывалась признавать, что ответ сестер-метелиц может разбить ей сердце на осколки. Если думать так, можно легко утратить волю к жизни. Перестать верить, перестать бороться.

Сольвейг нужна была вера. Пусть даже вера в чудеса.

А потому она продолжала мечтать о вечерних концертах для Летты, о сестрах-метелицах в их ателье. Фантазии не мешали ее рукам прокладывать аккуратные строчки по ткани. Сольвейг отмечала дорогу к цели мелкими шажками, которыми ей служили стежки. Лунная или нет, нить действительно была очень тонкой, но крепкой. Она сложила лицевой стороной друг к другу два отреза снежных полотна, аккуратно их сметала. Иней кружевом пустила по подолу. Слишком хрупкий и тонкий, он не таял от прикосновений, что могло случиться с другими швеями – руки Сольвейг были достаточно холодны. Работа спорилась, и Хильда с девочкой поглядывали на нее с удивленным любопытством.

Через несколько часов подали обед: дверь-льдинка распахнулась, и ветер, что решился остаться безликим, протолкнул через порог ледяной поднос. Еды не так много, и вся – из прилегающих к снежным пустошам лесов: грибы, ягоды и кедровые орехи. А еще – шишки, хвойные иголки, какие-то странные и явно несъедобные листья и даже… ледяная лоза. На последнюю Сольвейг взглянула с хмурым неодобрением – кражу ожерелья с клыками тилькхе коварному растению она так и не простила.

При мысли о снежном страже сердце снова заныло. Еще одна утрата и эта уже, возможно, навсегда. Но тилкхе не умирают по-настоящему, они могут лишь потерять связь с хозяйкой-сиреной. И года спустя обрести новую связь, уже с кем-то другим.

«Он будет жить. Это главное», – сморгнув слезы, твердо сказала себе Сольвейг.

– Это все, что нам дают, – скривилась юная швея.

– Кажется, духи зимы толком не знают, что едят люди, – вздохнула Хильда. – Мы пытались им объяснить, а толку-то?

Сольвейг съела поджаренные Хильдой на огне саламандры грибы и горсть ягод вперемешку с орехами. Оставшиеся ягоды рассыпала по снежной ткани и аккуратно, за кожицу, прихватила нитью. Получился очень красивый узор, который разбавил белоснежную монотонность наряда яркими всплесками красного.

– Гляди-ка! – Хильда нависла над разложенной на полу тканью, уперев руки в бока. – Да ты у нас мастерица!

Сольвейг зарделась – давно не слышала от чужих людей такой искренней похвалы.

Когда день начал клониться к закату, первый наряд с широкой летящей юбкой, украшенной инеевым кружевом и красными ягодами, был готов. Девочка посмотрела на него с завистью (тоже вместо дней и часов считала платья до свободы), Хильда – с одобрением. Даже сестру-метелицу, что заглянула к ним, новый, с иголочки, наряд впечатлил – как и то, как быстро он был создан.

Швей развели по разным ледовым комнатам – быть может, чтобы сообща не строили планы побега? В той, что предназначалась Сольвейг, не было ни кровати, ни матраса – только перина. Пуховая на первый взгляд, она оказалась набитой мягким рыхлым снегом. Он не таял, зачарованный, но и заморозить ее не мог.

Как только метелица закрыла за собой дверь и запечатала замок прикосновением ладони, Сольвейг подошла к камину с пойманной в ловушку цепей саламандрой. Охая от обжигающей боли, попыталась ее освободить. Холод ей все равно не страшен, а бедные ящерки обречены на страдания и неволю. К разочарованию Сольвейг, ничего не вышло. Будь с ней голос сирены, заморозила бы цепи до основания, а после разбила бы их как обычный лед. А без силы Песни у нее оставались только хрупкие человеческие руки.

Сольвейг вздохнула с сожалением и легла на перину. Бедные Хильда с юной швеей… Выбор у них не прост, и каждый вариант не без изъяна: или заснуть на холодной, но мягкой перине, или на согретом, но ужасно твердом каменном полу у камина. Сольвейг заставила себя отрешиться от всех прочих мыслей и закрыла глаза. Ее и свободу вдали от Полярной Звезды, в их домике, наполненном музыкой скрипки и мелодичным голосом Летты, разделяла такая малость!

Одиннадцать платьев, сшитых из снега, инея и льда.

Глава шестнадцатая. Вендиго

Паутина, как живая, пробежала вверх по ноге, опутывая броню-«кокон». Пришлось осадить ее огненным прикосновением. Выпрямившись, Эскилль натолкнулся на мертвый взгляд незнакомца, плотно закутанного в кокон из серебристой паутины. Даже его рот был заклеен тонкими нитями, а в глазах, выделяющихся на бледном лице, застыл ужас.

В ворох мерзлой паутины едва не вляпался и Нильс. Аларика, держась на расстоянии от кокона, с хмурым видом его изучала.

Такую паутину – тонкую, кружевную, холодную на ощупь и похожую на прочную ледяную сеть, не оставляют обычные членистоногие. Эскилль с содроганием вспомнил инеевых пауков, которые встретились ему в одном из патрулей. Огромные, доходящие до середины бедра, с белой шерстью на лапах, они плевались холодным ядом, парализующим жертву, а затем опутывали паутиной и как в прочном мешке утаскивали ее в свои пещеры.

Замотанному в кокон бедолаге не повезло встретить инеевых пауков. Впрочем, в своей беде он был совсем не одинок. Слишком часто в последнее время в Ледяном Венце находили человеческие останки, опутанные инеевой паутиной.

Эскилль мрачно переводил взгляд с новехонькой, но уже окровавленной брони на висящие на шее защитные обереги, а с них – на перевитый ледяной лозой добротный меч. История повторялась: очередной убитый в Ледяном Венце пришел сюда не случайно. Не заблудился, не был обманут духами зимы. Пришел сам. А перед этим выковал меч у кузнеца (или вынул из сундука фамильный, принадлежащий деду или отцу). Так думать Эскиллю позволяло довольно хилое телосложение жертвы Сердцевины и мозоли от рукояти на вывернутой кверху ладони. Перед ним был не охотник и не страж.

Но он все-таки пришел в самое сердце леса, кишащего и исчадиями льда, и духами зимы.

Зачем?

На озвученный вопрос ни Нильс, брезгливо смахивающий с себя остатки инеевой паутины, ни Аларика, задумчиво глядящая вдаль, не ответили.

Эскилль расстелил на снегу сделанную им карту. Не слишком аккуратную: как бы ни была тонка зачарованная кожа его перчаток, рисовать в них непросто. А без них велик риск, разволновавшись, превратить в пепел результаты долгих часов работы.

На карте, где были отмечены уже изученные ими места, сличенные с маркерами на деревьях, Эскилль поставил новую метку – найденное ими тело в коконе-шкатулке.

– Думаешь, он тоже станет исчадием льда? – спросила Аларика. – Твоя вера сулит такой исход?

– Да, – хмуро отозвался Эскилль. – И за это Хозяина Зимы я ненавижу даже больше, чем за то, что он превратил Крамарк в остров вечной мерзлоты.

– Хочешь сказать, наш остров не всегда был таким? – скептически отозвался Нильс.

– Святое пламя, тебе сказки в детстве не читали? – всплеснула руками Аларика.

Он смешно скривился.

– Никогда не любил сказки.

Эскилль недовольно бросил им обоим:

– Это не сказки. Это история нашего острова, хоть и полузабытая за давностью лет.

– Брось, ты же не можешь всерьез утверждать, что в Фениксовом море и впрямь спит Феникс, а сверженный им Хозяин Зимы когда-то заморозил целый остров и… что? Впитался в землю, как вода?

Эскилль усмехнулся – Нильс явно лукавил, делая вид, что легенды Крамарка ему не известны. Или и впрямь знал лишь ту, что повествовала о противостоянии воплощений двух противоположных стихий – огненной и ледяной.

– А ты думаешь это, – Эскилль обвел руками пространство, – и есть весь наш мир? Снежные пустоши с ледяными скалами и россыпью городов, огороженные Фениксовым морем?

Нильс пожал плечами.