Добыча хищника (СИ) - Ромова Елена Александровна

Он коротко вскидывает взгляд – его пальцы становиться грубее, они прочерчивают витиеватую линию до моей талии.

– Правда?

Он так искренне удивился, что я смутилась. А в следующую секунду мои глаза увлажнились, и я отвернулась.

– Я – просто безделушка для тебя? Ты просто… забавляешься со мной?

– Кажется, ты задала слишком много вопросов, Эля, и задолжала мне желание.

Я закусила дрожащие губы.

– Ты сказал, – нет ничего глупее, чем расплакаться, но я плачу, – что, когда заберешь все у меня и станешь всем для меня, убьешь. Ты до сих пор планируешь это сделать?

Его вторая рука легла мне на талию – он притянул меня ближе, склонился и уперся лбом мне в грудь. Я почувствовала, его рванное горячее дыхание. Он прижался губами к моему животу, и даже сквозь рубашку я ощутила жар его поцелуев.

– Шесть, Эля… Шесть бусин – шесть ночей.

Я закрыла лицо руками, позволив себе слабость. Мои плечи дрогнули.

– Тебе больно? – он поднял голову.

– Нет. Не дождешься, – размазывая слезы по щекам, огрызнулась я. – Давай свое желание.

Я исполню его в лучшем виде, как злой джин из бутылки.

Он вскинул бровь и медленно поднялся. Теперь между нами едва ли можно просунуть ладонь – так близко мы друг к другу.

– Не двигайся.

– Не двигаться? – переспросила я, проклиная себя за то, что позволила ему видеть себя в момент отчаяния. – Запросто. Сколько угодно.

В первые секунды я всерьез думала, что Тайгет просто испытывает мое терпение, однако, не трогая меня руками, он наклонился к моему лицу и скользнул губами по моей щеке к уху:

– Закрой глаза.

– Что ты собираешься де…

Он мощно притягивает меня к своей груди. Ладонь ложится на затылок.

Он раздвигает мои губы своими и впервые целует глубоко и дразняще-медленно. Его язык касается моего, и я вскрикиваю, будто от боли. Наше дыхание соединяется, движения скользят плавно и сладко, будто все вело к этому с самого начала. С первой нашей встречи в ловушке, я как будто желала узнать вкус его губ, его темную суть, все его помыслы.

Я, как послушная девочка, следую его приказу – не двигаюсь. А внутри все кричит от противоречия.

Наш поцелуй влажный, горячий и бесстыдный.

Впервые мы целуемся так – без тормозов.

Его рука сжимается у меня в волосах, а другой он прикасается к подбородку – я чувствую, как нежно он направляет меня.

Я цепляюсь за ткань собственных брюк, яростно сжимаю и почти хнычу от желания прижаться к своему чужаку и почувствовать, как звенит каждая мышца в его теле.

– У тебя еще остались вопросы, Эля? – хрипло проговорил он мне в губы: – Пора бы задать какой-нибудь из них…

Он вдыхает запах моей кожи, тяжело сглатывает.

– О, Халар, больше, чем убить ее, я хочу быть с ней вечно, – его губы снова накрывают мои.

А в следующую секунду он выпускает меня из своих объятий.

Безмолвно мы усаживаемся каждый в свое кресло. Я забираюсь прямиком с ногами и подтягиваю их к груди. Мы остаемся каждый со своей правдой. Дышим громко и глубоко. Пламя в камине обличительно трещит.

Я нашла свой блокнот обиженно валяющемся под собственной задницей.

Весь мой мир, кажется, стремительно летел туда же.

– Ты… – я даже смотреть не могла на этого мужчину, он теперь и навсегда моя самая большая страсть и самая ужасная ошибка. – Ты… общаешься с остальными? Своими собратьями?

Ему тоже нужно время, чтобы прийти в себя, хотя его поза очень уверенная.

– Нет.

Я заставила себя смотреть в блокнот, потому что вид его рук, лежащих на подлокотниках кресла, ввергал меня в пучину разврата.

– Почему?

– Потому что это излишне. Мы способны ощущать и чувствовать друг друга, как части целого.

– Они знают, что… что с тобой случилось…

– Знают ли, что я нарушаю правила? Это ты хотела спросить?

– А ты нарушаешь правила?

– В некотором роде. Ты ведь еще жива, – его грудь все еще вздымалась от неровного дыхания. – Пока это еще ни о чем им не говорит.

– Это может повлиять на их ирахор?

Бровь Тая изогнулась, больше от гордости за мою сообразительность, нежели от удивления.

– Да.

– Значит, шанс спастись у нас есть?

– Не думаю.

– Потому что ты и сам еще ничего не решил? – спросила я. – Если бы все зависело от тебя, ты бы дал нам шанс?

– Не рационально.

Я вздохнула и потерла лоб, чувствуя раздражение от того, что он так рьяно упрямился.

– Что значит верхняя ступень?

Его позабавило, что я запомнила его пояснения про «татуировку» на его руке.

– У нас нет иерархии. Верхняя ступень отражает мою исполнительность и приверженность ирахору.

Я поджала губы. Уверена, он был очень исполнительным до встречи со мной.

– Когда я освободила тебя из ловушки, ты не думал отомстить за то, что тебя там держали?

– Нет.

– Почему?

– Меня не интересует месть. Я беспристрастен.

– А ко мне?

– К тебе – нет.

Я опустила голову, комкая страницы блокнота. На самом деле, я давно уже не заглядывала в него.

– Могло ли так случится… гипотетически… в теории, – и я прикрыла веки, – что мы смогли бы быть вместе? Просто, как мы. Как ты и я?

Когда тишина между нами стала неприлично тяжелой, я вскинула взгляд – соседнее кресло пустовало.

Еще слишком рано для рассвета.

Еще слишком рано, чтобы расстаться с тобой, Тайгет Касар…

Глава 20

Суров вошел в кабинет Шилова так, будто в лаборатории случилось что-то непоправимое: выражение его лица в этот момент соответствовала знаменитому «дерьмо случается», а в отношении Константина оно случалось слишком часто.

Хлопнув дверью, он прошел к столу полковника и выдавил:

– Могу войти, товарищ-полковник?

– Ты уже вошел, – растерянно вскинув взгляд, ответил Шилов. – У тебя что-то случилось?

Глаза Сурова были стеклянными, будто ему пару минут назад явили голову Медузы Горгоны.

– Когда это закончится? – Константин умел держать себя в руках, но сегодня эта чудо-способность почему-то отключилась, как по щелчку пальцев.

– Что закончится?

Суров облокотился на стол кулаками, нависнув над Петром. Тот вскинул взгляд, оценивая угрозу, как вполне реальную. Суров, этот танк, был широкоплечим, высоким и смертельно опасным. Учитывая его семейные драмы, еще и полностью отмороженным.

– Слушай, я не для этого тебя сюда вернул, – слегка стушевался Шилов. – Она сама попросила – это раз. А, во-вторых, ты знаешь, как с ними работать, – он мотнул головой в сторону двери и покрутил у виска пальцем, подразумевая чокнутых ученых.

– Сама? Кто «сама»? – с трудом сглотнул Константин.

– Сура, – поморщился Шилов, раздражаясь. – Ну не будь идиотом, тебе сколько лет? Чего ты от меня хочешь?

– Что бы ты не подкладывал девочку под ублюдка.

Шилов пожевал губами, устало выдувая воздух из ноздрей.

– Ты на это взгляни, – он взял папку с края стола и протянул Сурову. – Садись, Кость. Ознакомься.

Пыл Сурова поубавился.

Да, он все еще был взбешен, но не настолько, чтобы проигнорировать приказ. Скрежеща зубами, он опустился на стул и резко выхватил папку.

– Что это?

Шилов принялся раздражающе постукивать по столу пальцами, будто успокаивая в себе негодование от топорности сидящего перед ним друга.

– Цифры, Сура. Отчеты.

– И?

– Они нас выкашивают похлеще, чем чума в средние века. От них нет лекарства, понимаешь? Нет никакого спасения. Ни-че-го, – он сжал руку в кулак, – только она, твоя девочка. И даже, если он ее трахнет или даже убьет, а мы будет смотреть на это из первого ряда, я сделаю вид, что ничего не случилось. Пока она дает нам информацию о чужаках, она будет с ним каждую чертову ночь. Это ясно тебе, подполковник Суров? И ты можешь сколько угодно ныть или совестить меня, говорить про справедливость и милосердие, мне плевать. Я сделаю все, чтобы выжили люди, – он провел по короткому ежику своих волос: – Сегодня мы потеряли две тысячи человек личного состава, а сколько они растерзали девок я не имею никакого понятия. Ты забыл, Кость, что стоит на кону? У команды Севастьянова был шанс. Вы потратили в пустую два месяца. Сказать, сколько человек погибло за это время?