Теперь все будет иначе (СИ) - "Cloude Guardian"

Том крутил проблему так и этак, прежде чем прислушался к совету Гарри и бросил морочить себе голову. В конце концов, дурной характер не делал из Северуса менее толкового специалиста в своей сфере.

В этот момент Розалинда Забини издала очередной картинный стон, заламывая руки, и на беглом итальянском снова стала объяснять что-то Блейзу. Гарри, вырванный из своих размышлений, повел их по новому кругу.

В том, что между родительницей и ее отпрыском нежная и редкая, понимающая любовь, сомневаться не приходилось. Блейз был маскулинным отражением собственной матери, и ей без сомнений это нравилось, хотя Гарри ожидал ревности от женщины такого склада характера — отравительница была воистину ядовитой и все в ней отдавало приторной сладостью. От ее низкого, урчащего, грудного голоса, волосы на руках шевелились сами собой. Поттер плохо разбирался в соблазне со стороны женщин, ему все больше приходилось опасаться мужчин, но Розалинда — темноволосая, с кремово-кофейной от природы кожей, с блестящими светло-серыми глазами, была женщиной действительно эффектной, и становилось ясно, за каким чертом уже восьмой мужчина велся на медовые речи Черной вдовы.

Даже ему пришлось приложить усилие, чтобы отвести глаза от смуглой матриархини ядовитого семейства. Смотреть на прекрасное не запрещено, но прекрасное часто может быть опасным. В случае же Гарри, угроза была и для самого прекрасного.

В этом же зале и не так далеко от камина, как могло показаться в самом начале оглядываний, сердечно прощался с Гермионой Антонин Долохов — он возвращался домой в Россию, чтобы встретить принятые там праздники и более позднее Рождество. Кажется, опыт общения с маглокровкой оказался для него положительным, а может подкупила некая простота выросшей с маглами девочки. Гарри закусил губу, чтобы сдержать смех, услышав, что эти двое снова о чем-то горячо спорят, но без гнева.

Тони, как Поттер успел за два года узнать, был «мужиком» самым положительным — серьезный, когда надо, он мог цеплять оппонента похлеще покойной Беллатрикс, но шалое, пьяное веселье, граничащее с безумием, обрывалось очень быстро, и тогда он становился опасным врагом. К счастью, от Беллы его отличала проливающаяся бальзамом на вскипающий в процессе пикировки мозг, адекватность.

Если Гермионе и пришлось за эти сутки браться за палочку рядом с ним, то только ради магической практики, идущей в подкрепление собственной правоты.

У Долохова было четкое старомодное убеждение, что мужчина должен быть мужчиной, что включало в себя истинно джентельменское поведение и снисходительное понимание женских капризов и женских же возможностей. Судя по тому, как упрямо Гермиона пыталась делать что-то самостоятельно, она уже столкнулась с этой его чертой и пыталась с ней бороться.

Гарри только головой покачал — он в первый раз тоже очень удивился, когда Том отодвинул-пододвинул ему стул, да и вообще некоторые заморочки этикета, которым неукоснительно следовали те же Малфои, заставляли его все время недоумевать. Этикетов и правок к ним было много, а Гарри был один, и предпочитал поменьше времени тратить на расшаркивания. Том, с видом мудреца наблюдающего за молодежью, с улыбкой возводил глаза к потолку, когда слышал подобные речи; прекратил только тогда, когда Гарри повторил его жест и отметил, что идею приказать заново побелить потолок можно было протолкнуть и иначе, а очаровательные джентельменские глупости по отношению к нему выглядят странно — он ведь тоже мужчина.

— Поухаживать за мной можно и по-другому, — поддел он тогда Гонта. Тот всерьез задумался. Традиции традициями, а ухаживания требовали немалого ума. И начинать следовало с малого и ненавязчивого. Хотя и это можно было понять весьма своеобразно, как у них и получилось.

После этого заявления, вечером Том с дразнящей полуулыбкой принес пыльную бутылку виски, обернутую лентой, и они лишили Гарри пробела в алкогольном образовании. Вид потертого двухместного диванчика возле камина еще долго заставлял Гарри вспыхивать — такое количество поцелуев и жадной ласки ему и в эротическом сне не могло присниться, хотя подростковое сознание подкидывало по ночам не менее чувственные видения. Было это незадолго до заключения последнего договора и принятия под свою руку рода Блэк, когда он уже знал, чего хочет, но не смел требовать и надеяться, радуясь и мимолетному вниманию человека, к которому он так сильно привязался.

Во многом их подобные начинания были неловкими и пропитанными неуверенностью во взаимности. Здесь не было положения сильного и слабого, которого подчиняли. Был только желающий и не смеющий давить Гонт, был страшащийся быть использованным и брошенным Гарри. Они словно боялись, что попытка погубит то, что у них есть, и потому все, что было сделано, обговаривалось скорее, как нечто без обязательств. Привязанности на таком не вырастить и они оба понимали это одновременно с облегчением и вместе с тем — с усиливающимся напряжением.

Это была буквально запретная ласка, с места и в карьер. После этого они обходились более изящной культурной программой, а Гарри, чувствуя, как тело рядом с Томом охватывает жар, старался научиться держать себя в руках, не желая навязываться в своем состоянии жажды чувственных удовольствий. Это были чуть ли не первые его робкие подвижки в сексуальной сфере, и иногда он стыдился того, что знает и умеет так мало. Для Гарри подростковый период вообще был крепко сплетен с бесконечным ужасом — мало было испытаний его воли и кошмаров, так еще и собственное тело бунтовало, слишком быстро росло, слишком многое чувствовало, спонтанно откликалось на странные вещи.

В пятнадцать, имея поблизости Темного Лорда в роли подстраховки и находясь в состоянии почти болезненного безволия, перманентной усталости от жизни, он и думать забыл о типичных для подростков радостях.

Он лишь тогда понял, что эмоциональная связь может быть куда многогранней, и дружба отнюдь не всегда становится мостом для удачных взаимоотношений. Иногда и просто понимание, пусть и от врага, может стать решающим. В конце концов, прежде всего, к Тому его привязало хорошее отношение и неуловимое ощущение власти, зависимость его слов и реакций от ставших порывистыми действий мужчины.

В пятнадцать он старался не злоупотреблять теми ниточками, которые их связывали, боясь, что за старые обиды придется расплачиваться кому-то невинному. После, когда по-настоящему больно ему сделали члены Ордена Феникса, даже мучаясь от боли, он смыкал губы, не давая порывистой гриффиндорской натуре наворотить дел. Хватало и того, что на шахматной доске должников в глазах Темного Лорда, пригодных для расплаты, стояло вдвое больше фигур, чем было определено изначальной раскладкой игры.

У их чувственной зависимости были и минусы. Детство с кусочком церковных догм вытолкнуло на поверхность определение греха, но Гарри задавил в себе стыд и вину — любить не грешно, быть любимым не грешно, а походы в церковь для него закончились тогда, когда он выдал, что церковные чудеса — это волшебство. Дурслей перекосило и в церковь они больше его не водили.

Том как-то сказал, что магический мир остается языческим по своей сути, но слишком много пришлых провели однобокое деление магии на темную и светлую. Хотя христианство любую магию вносило в список недопустимого. Пророки в религии чаще всего дорого платили за свои силы — что церковь не могла понять, она сажала на цепь или предавала анафеме.

— Амортенция — приворотное зелье. Темное. Приворот — это пусть и навязанная, но любовь. Светлое. Навязывание — это насилие. Темное, — Том как-то забавлялся, зачитывая анализ какого-то средневекового мага, взявшегося анализировать приземленную классификацию зелий по свето-тени и на этом провалившегося.

— Любое зелье и заклинание можно использовать двояко. Даже Круциатус можно употребить для пыток, а можно для возвращения чувствительности парализованным конечностям. Магия — это больше, чем армии классификаций и упорядочиваний. Это как попытки министерских шавок от здравоохранения поделить целителей сугубо по одному профилю и закрыть все смежные области, а между тем, они все тесно взаимосвязаны. Лучший целитель Мунго, Гиппократ Сметвик, знает около десятка различных профилей на уровне Мастера, еще по стольким же у него Подмастерье. И это с учетом постоянно пополняющейся копилки опыта, развития колдомедицины и бесчисленных палок в колеса, — Том улыбался, явно готовясь сказать что-то еще. — Магловская религия в магическом мире, это такой же сюр, как провозглашение власти чистокровных моими устами. Нужны были союзники — и я поманил их этим. Но только никто из них не знал, что их водит за нос полукровка, даже если цель вернуть магическому миру величие у нас была одна на всех. Или вот тебе еще пример — я, Темный Лорд по магии, связан по рукам и ногам с неким Лордом Света, которому начитывал лекции о многогранности магии, и в итоге, именно магловское образование этого Лорда позволило устранить острые углы первоначальной программы в машине перемен! Ведь сам я пятьдесят лет избегал контактов с миром маглов.