Я так и думала, что он это скажет.
Антракт
Обращение — это судьба хуже смерти. В каком-то смысле это смерть — смерть той версии себя, которую ты больше никогда не увидишь. Рожденные вампиры не могут этого понять, да они обычно и не склонны к этому. Для них смятение Обращенных — признак слабости. Змея, в конце концов, не оплакивает свою кожу.
Чего они никогда не поймут, так это того, как много эта кожа забирает с собой.
Человек цепляется за свою человечность каждую секунду своего превращения. Она должна быть оторвана от него, стежок за стежком. Обращение — ужасный процесс. Это почти убивает. Человек теряет недели, месяцы из-за болезни, находясь в приступе бреда. Человек мечтает о своем доме. Мечтает о своих ошибках. Мечтает о семье, которую, как он еще не знает, никогда больше не увидит.
Он едва помнит последствия кораблекрушения, когда выходит из этого тумана.
Король находится рядом с ним, сидит на краю его кровати и наблюдает за ним с таким отстраненным интересом, какой проявляют к новому питомцу.
Он предлагает кубок, и мужчина судорожно делает глотки, жидкость льется по его подбородку. Он никогда не пробовал ничего такого чудесного — такого сладкого, такого насыщенного, такого…
Король забирает кубок.
— На сегодня достаточно, — говорит он с сильным акцентом, похлопывая мужчину по плечу и убирая кубок в сторону.
Мужчина вытирает лицо тыльной стороной ладони и растерянно смотрит на оставленные красные пятна.
Он еще не понимает, что с ним произошло.
Он отводит в сторону свою руку и свое замешательство. Его семья, думает он. Как давно он здесь? Границы времени размыты. Кажется, что кораблекрушение было целую вечность назад.
— Спасибо, — выдыхает он. — Спасибо за гостеприимство. Но мне нужно идти.
Король улыбается и ничего не говорит.
Возможно, он его не понял, думает мужчина. Он далеко от дома. В какой стране он оказался? Когда-то он знал, но теперь…
Это не имеет значения. Этот человек не говорит ни на каком языке, кроме языка простолюдинов, на котором он вырос.
— Мне нужно идти, — снова говорит он, медленно, каждое слово выверено, указывая на окно — окно с видом на море.
Король по-прежнему не отвечает. Его улыбка слегка становится шире, обнажая кончики острых зубов.
Вид этих зубов навевает воспоминания о ночи, когда он чуть не умер…
Хочешь ли ты жить?
Ужас нарастает. Мужчина игнорирует его.
— Пожалуйста, — говорит он.
Но король только погладил его по затылку.
— У тебя больше нет дома, — говорит он с некоторой жалостью, слова пронизаны сильным акцентом. — Ты существуешь только здесь.
Спустя годы мужчина мало что вспомнит из этого разговора. Но эти четыре слова останутся, даже когда все остальное будет давно потеряно: «Ты существуешь только здесь».
Это станет правдой. Король дал человеку новую жизнь, но загвоздка в том, что эта жизнь принадлежит только ему.
В этот момент мужчина понимает, как сильно изменилась его жизнь.
Он трясет головой, пытаясь встать, но король легко толкает его обратно на кровать. Человек слишком устал и у него кружится голова, чтобы бороться, хотя он пробивается сквозь головокружение всеми оставшимися силами…
Но когда король предлагает ему свое запястье, запах ошеломляет его.
— Это будет не так уж плохо, — говорит король, прикладывая голову мужчины к своей коже.
Глава
18
Райн
Я практически сбежал из этого замка.
На несколько недель сбежал из этого места. Целые недели прочь от этих каменных стен, людей и затхлого запаха благовоний, который слишком сильно напоминал мне о событиях двухсотлетней давности. Это был подарок, который я когда-либо получал. Это было лучше, чем любой день рождения.
Кейрис останется управлять делами короны, а Вейл продолжит руководить сражениями Дома Ночи. Казалось, он испытывал некоторое облегчение от того, что у него есть повод остаться.
Кетура и несколько ее самых доверенных солдат пошли с нами. Я пытался отговорить Мише, но это, конечно, было бесполезно. Она произнесла около двух предложений, прежде чем оборвать меня и сказать:
— Хочешь, я дам тебе закончить, прежде чем скажу, что не слушаю? Я телохранитель, помнишь?
С другой стороны, может, это и к лучшему. Лучше быть с нами, чем там, в одиночестве.
Септимус, конечно же, настоял на том, чтобы приехать самому, взяв с собой своего помощника и небольшой отряд Кроворожденных стражников.
Лахор был одним из самых отдаленных городов Дома Ночи. Он располагался на самом краю восточного побережья, с трех сторон окруженный водой. Воистину в глуши. Одно только путешествие заняло почти две недели. Мы передвигались тихо, используя преимущества наших ограниченных сил для быстрого передвижения, дни проводили в непримечательных трактирах, где никто не задавал вопросов, или во временных лагерях на дороге. Крылатые среди нас летали, а Кроворожденные следовали верхом на лошади. Я летел вместе с Орайей, и это было так же неловко, как и в прошлый раз. Невозможно было сосредоточиться на чем-либо, когда ее учащенное сердцебиение пульсировало прямо перед моими глазами, ее стальной сладкий аромат щекотал мои ноздри, а ее тело было напряженным рядом с моим и все это были отвлекающие напоминания о том, чем мы были друг для друга раньше, и как далеки мы были от этого теперь.
Мы перемещались по пескам пустыни, по ровным волнам, залитым бледным лунным светом. Когда я впервые приехал сюда, после того как прошел через самый тяжелый период Обращения, я все еще ясно помнил, как споткнулся об окно в своей комнате в замке Некулая. Я прижался к стеклу, не отрывая глаз от далеких дюн.
Я подумал: черт, это место не имеет никакого права быть таким красивым.
Я никогда не видел красоты во всех типичных атрибутах привлекательности вампиров. Их внешность, их золото и серебро, их стиль.
Но как бы я ни хотел ненавидеть эти дюны, я не мог этого сделать.
Несколько дней мы летели над пустыней — песок, песок и песок, прерываемый изредка городами и поселками, и редкими озерами или реками, окруженными зеленью.
Но когда мы приблизились к Лахору, эти гладкие золотистые волны были разбиты внезапными впадинами битого камня. Сначала несколько, потом все больше и больше, пока земля под нами не стала похожа на далекий скомканный пергамент — все твердые углы и острые края, прорезанные только одной дорогой. Никакого движения внизу от других путников, только далекие бродячие стаи адских псов и демонов.
Лахор был именно таким местом. Таким местом, без которого мир просто жил дальше.
Ни у кого не было особых причин приезжать сюда. Кроме нас.
КОГДА МЫ ПРИЗЕМЛИЛИСЬ, Орайя сделала такое лицо полного отвращения, что я пожелал сохранить его для следующего раза, когда у меня не было бы слов, чтобы описать, как сильно мне что-то не нравится.
— Впечатлена родиной своих предков, принцесса? — спросил я ее.
Морщинка над ее носом стала более выразительной.
— Что это за запах?
— Трава випруса. Она растет здесь на скалах у воды, — сказал я. — Она быстро разрастается и гниет, как только соприкасается с воздухом, поэтому всякий раз, когда начинается прилив…
— Фу. — Мише издала звук, похожий на звук кошки, выплевывающей комок шерсти. — Отвратительно.
— Было бы еще хуже, если бы ты могла это видеть. Это похоже на внутренности. А потом оно сморщивается, как…
