Покоренная Хвороком (ЛП) - Силвер Каллия

Она не сопротивлялась, когда он снова поднял её, без усилий унося в своих руках. Рядом с ним она была маленькой. Хрупкой.

И всё же она никогда не чувствовала себя более присвоенной.

Он отнёс её к ложу, и когда уложил, его движения не были грубыми. Они были намеренными. Обладающими. Почтительными.

Меха соскользнули с её плеч первыми, и он расстелил их под ней, словно гнездо. Затем его руки двинулись к чужеродному платью, прилипшему к её коже. Сначала оно сопротивлялось — податливое, странное, почти живое — но он медленно снял его, стягивая с её груди, рёбер, бёдер, его прикосновение было горячим и сводящим с ума.

Платье соскользнуло с её ног, и он отбросил его.

Она была обнажена под ним. Открыта.

И он просто смотрел.

Смотрел на неё, как будто она была самой невозможной вещью, которую он когда-либо видел.

Затем он двинулся вперёд, и его руки — эти шестипалые, мозолистые руки — пронеслись по её телу, скользя по плечам, достигая груди. Он задержался там, дразня медленными, намеренными поглаживаниями, извлекая из неё прерывистые, тихие звуки, когда играл с её сосками, поглаживая, кружа, слегка щипая.

Её живот. Бёдра. Бёдра. Каждое движение было актом присвоением.

Она не могла говорить, и в этом не было нужды. Его намерение было высечено в каждом движении, каждом вдохе.

Он владел ею.

И затем он улыбнулся.

Мрачная, дикая гримаса: знающая, доминирующая, окаймлённая жаром.

Она едва успела перевести дыхание, прежде чем он опустился ниже и прижался лицом между её бёдер.

Первое движение его языка заставило её выгнуться над кроватью.

Горячий. Шёлковый. Искусный.

Он пожирал её медленно, тщательно, и она не могла остановить беспомощных стонов, слетавших с её губ. Его рот был неумолим — пробующий, дразнящий, присваивающий — и он точно знал, что делать. Точно знал, как двигаться.

Давление нарастало быстро. Слишком быстро.

Она вцепилась в меха под собой, всё её тело дрожало, беспомощное под натиском наслаждения.

И когда пришёл разряд...

Он заставил разбиться её на мелкие части.

Бело-горячий жар.

Проникающий до костей.

Её крик эхом отразился от холодных стен, и он зарычал над ней — низкий, первобытный звук мужского удовлетворения.

Она лежала там, беспомощная, задыхаясь, трепеща.

И затем он поднялся над ней.

Он собрал её в свои объятия. Прижал к своей груди.

И вошёл в неё одним медленным, властным толчком.

Её дыхание прервалось. Её разум опустел.

Он не торопился. Он наполнил её полностью, абсолютно, и замер там, неподвижно на мгновение, прижавшись лбом к её лбу.

Шторм снаружи бушевал.

Но в этой комнате были только они.

Он всё ещё был внутри неё, глубоко погребён, пока её кульминация продолжала пульсировать сквозь неё, дрожь волнами прокатывалась по её коже.

А затем он начал двигаться... сначала лишь слегка.

И экстаз обрушился на неё снова.

Потому что он не был похож ни на что, что она знала — не был человеком. Его длина была покрыта этими чужеродными, извивающимися щупальцеобразными отростками: множество их, мягких и податливых, но при этом твёрдых и настойчивых. Они ласкали её изнутри, растягивая её, поглаживая каждую часть её тела, когда-либо знавшую наслаждение, и места, к которым не прикасались прежде.

Вожделение взорвалось в ней. Она не знала ничего, кроме него. Его прикосновения. Его жара. Его плотной, совершенной длины, когда он начал двигаться.

Он владел ею.

Он присвоил её.

И её тело ответило без колебаний, спиралью поднимаясь в другую серию кульминаций: сильнее, быстрее, нарастая с каждым толчком, каждым импульсом ощущения. Наслаждение достигало пика снова и снова, пока она не вскрикнула его имя — Кихин — безмолвно, беспомощно.

Он зарычал, низко и грубо, его руки крепко сжали её талию, удерживая её на месте, неумолимо.

Он брал её снова и снова — без колебаний, без пощады — только чистое доминирование, подавляющее и свирепое.

Она потеряла счёт времени.

Она потеряла себя.

Звук шторма снаружи, холодные стены, её собственные мысли — всё исчезло. Было только его тело. Его жар. Его ритм. Шокирующее наслаждение от этих извивающихся щупалец, сводившее её с ума.

Он двинулся ещё быстрее — нечеловечески быстро — врезаясь в неё с ритмом, который был сокрушительным и точным. Каждый толчок поднимал её выше, в царство за пределами всего, что она когда-либо представляла.

Её тело содрогнулось. Ещё одна кульминация. Затем ещё одна.

Она не могла дышать. Не могла думать. Она была его.

И затем... наконец, он замер.

Долгий, гортанный стон вырвался из его горла. Глубокий. Неприкрытый. Первобытный.

И он присвоил её полностью.

Сильвия вскрикнула, её руки обхватили его, когда её финальная кульминация разбилась, увлекая её в сладкое, совершенное забвение.

Она не знала, где кончается она и начинается он.

Только то, что она никогда, за всю свою жизнь, не была настолько одержима.

Глава 40

Сильвия спала.

Её щека покоилась у него на груди, тёплое дыхание касалось его кожи. Кихин лежал неподвижно, обнимая её, его крылья были небрежно наброшены поверх мехов, словно тени. Спальная каюта была тусклой и тихой, буря снаружи наконец начала стихать, исчерпав свою ярость.

И всё же он не мог в это поверить.

Эта человеческая девушка.

Это хрупкое, прекрасное создание.

Он собирался обучить её. Приручить. Его первая мысль была о том, что он сможет сформировать её характер, сделать послушной, возможно — забавной, в лучшем случае.

Вместо этого она разрушила его.

Наверное, это было неизбежно. Какой самец — какое существо вообще — смогло бы устоять перед её запахом? Он был опьяняющим, сводящим с ума, словно наркотик, впитывающийся в кожу и мысли. Дар, которого он никогда бы не ожидал от вида, который считал смехотворно примитивным.

И она была готова. Даже жаждала. Её тело отзывалось на него, принимало всё, что он давал… и просило большего.

Теперь, когда её тепло было прижато к нему, он понятия не имел, что будет дальше.

Он её хозяин?

Или что-то другое?

Он повторял её имя про себя.

Сильвия.

Всего лишь человек. И всё же она повергла его на колени. На проклятой планете.

Когда он был уязвим, с треснувшей бронёй, без гарантии спасения.

Она даже обеспечила им путь отсюда.

Каким-то образом она смогла включить связь и выйти на Дулаахат — ровокского наёмника, которому он задолжал достаточно, чтобы тот ответил. Кихин доверял ему больше, чем большинству. Ровоки были жестоко честны и безусловно верны, если им заплатили, а Дулаахат знал: Кихин расплатится.

Теперь им оставалось только выжить до прибытия.

Налгар придут снова. Он знал это нутром. И когда они придут — он будет готов. Но прежде он вытащит её в безопасное место.

Сильвия была его.

Его сладостью. Его добычей. Его наградой.

И он снова возьмёт её. Снова и снова. Он заставит её петь для него, стонать, как прежде, ломаться в его руках, полностью принадлежать ему.

Он даст ей дом. Свой дом.

Он построит пространство, которое будет радовать её, наполнит его вещами, от которых она будет улыбаться. Он научит её своему языку — хватит догадок, хватит тишины между ними.

Пока что он достанет переводчик, возможно от торговцев мажаринцев, но в итоге она будет говорить на его языке. Свободно. Чётко.

И он поймёт каждое мягкое слово, шепчущееся в темноте.

Он лежал совершенно недвижимо, медленно, почти почтительно гладя её по волосам. Спокойный. Победивший. Битва снаружи поблекла до пустого шума по сравнению с триумфом обладания ею.

И всё же…

Её запах всё ещё окружал его, пронизывая каждый нерв огнём. Он мог бы снова взять её. Легко. Но она вымотана, и он не станет ломать то, чему желает поклоняться.