Мужчина моей судьбы (СИ) - Ардова Алиса

Тогда он позволил себе надеяться… Нет. Он обрадовался, что все так сложилось, и теперь у него появилось право настаивать на скорейшей повторной помолвке. Да, она все еще горюет по погибшему супругу. Да, она пока любит другого и просто поддалась мгновенной слабости. Но Трэя больше нет, надо жить дальше, а он, Саллер, сумеет сделать ее счастливой. Окружит вниманием, заботой, а потом, со временем, когда боль потери немного утихнет, расскажет о том, что чувствует.

Он верил, у них есть шанс.

Девушка была такой податливо послушной, отзывчивой. Горела и плавилась как воск в его руках. Разве могла она после этого принадлежать другому? И все-таки принадлежала.

Его женщина…

Чужая женщина…

Когда она повисла на шее у Ольеса и осыпала лицо мужа поцелуями, плача и смеясь одновременно, герцогу показалось, что у него земля ушла из-под ног. Мири обожала своего Трэя, всегда только его одного, а Рэм для нее ничего не значил.

Беседа с Йором все расставила по местам. Усиление влечения, шутка скучающего чародея — вот, что толкнуло ее в объятия Саллера. А теперь все прошло, растаяло, растеклось иллюзорным дымом, осталась лишь искренняя привязанность, что объединяла Мэарин и кузена.

Как герцог не прибил тогда проклятого нелюдя, он и сам не знает. Холодно улыбнулся, выдвинул официальные претензии, особо подчеркнув недопустимость подобного поведения в дальнейшем, выслушал небрежные извинения с заверениями и сменил тему. Межмировой портал тоже оказался затеей Птархового эмиссара. Зачем он его открывал, Йор отвечать отказался, но заверил, что чтит договор и не призывал нежить, а всего лишь доставал нечто нематериальное… Пустячок, важный для него, но безопасности Риоса не затрагивающий.

Затем Рэм связался с его величеством, и дядя категорически потребовал немедленного его возвращения. Ониж угрожал войной. Обиженная на своего исконного союзника Сигилла неожиданно предложила Намарре поддержку, но вести переговоры соглашалась только с главой королевской службы безопасности. Когда-то герцог помог принцу-соправителю Кемрану в одном щекотливом деле, и с тех пор осторожные южане выделяли Рэма из всех намаррцев, предпочитая общаться только с ним.

Такой случай ни в коем случае нельзя было упускать, и Саллер подчинился. Взял клятву с Йора позаботиться об Ольесах, пока те находятся в Хауддане. Встретился с Трэем, убедился, что кузен по-прежнему любит жену, не обидит и готов простить ей все, что случилось. И ушел в Тагриф. С Мири увидеться не удалось, ее погрузили в целебный сон. Но, наверное, это и к лучшему. Он боялся, что, если хоть раз посмотрит на нее, не сумеет удержать показного равнодушия, выдаст свои настоящие эмоции и снова сорвется.

Долгие, трудные переговоры с хитрецом Кемраном и его пройдохой отцом. Совместная работа над составлением мирного договора, когда стороны, нехотя идя на уступки, тщательно следили за тем чтобы не прогадать. И все это время он каждую минуту, тщательно скрывая нетерпение, ждал хоть каких-то известий об Ольесах. В его столичном особняке все давно было готово к их прибытию: комнаты, прислуга, многочисленная охрана.

И Мэарин с Трэем вернулись. Только вот жить они решили не у герцога, а в своем собственном доме.

Она не хочет иметь с ним ничего общего. Птарх побери, как ни старался, герцог так и не сумел ее забыть, а вот она… Внушенное нелюдем вожделение прошло, и теперь Мири, наверняка, сожалеет… стыдится… не желает видеть.

Эта мысль окончательно свела его с ума.

Он прервал переговоры и тем же утром вернулся в Тагриф, заявив его величеству, что намерен присутствовать на встрече с Ольесами и убедиться, что с ними все в порядке. Дядя досадовал, ругался, злился, но герцог настоял на своем.

А дальше…

Он написал ей несколько писем — перечитывал, уничтожал и брался за новое. Но так и не отправил ни одного. Что сказать чужой жене, которая счастлива в браке и наверняка стремиться поскорее забыть «недоразумение», приключившееся с ней в Хауддане? Как объяснить то, что чувствуешь, чтобы не показаться бесцеремонным болваном, не понимающим слова «нет», или надоедливым поклонником, выпрашивающим крохи внимания? После истории с Лейфри графиня, наверняка, теперь шарахается от всех, кто проявляет к ней повышенный навязчивый интерес.

«Как добрались?.. Все ли у вас в порядке?..»

Дань вежливости. Привычные слова, за которыми пустота — они и близко не передавали того, что он испытывал.

«Мне очень жаль»…

Неправда, он ни мгновения не сожалел о том, что произошло. И молить о прощении не собирался.

«Я был глупцом, что отпустил вас. Не потрудился узнать своею невесту поближе и потерял…»

Но какое ей дело до переживаний бывшего жениха? Слишком поздно. Слишком.

«В том, что произошло, нет вашей вины…»

С чего он взял, что она винит себя? Птархов нелюдь, скорее всего, рассказал ей, как подшутил над ними, и успокоил, что странное влечение к неприятному раньше герцогу быстро пройдет… Может, уже прошло…. И она не виновата в том, что страсть самого Саллера, жажда обладать ею не только не угасли, но стали почти навязчивыми.

Он шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы — как это невыносимо: знать, что женщина, которую считаешь своею, никогда ею не станет.

Его Мири…

Нет, чужая…

«Если вам что-то понадобится, я…»

Она никогда ни о чем его не просила, а сейчас тем более не станет. Обратится к супругу, как и полагается замужней женщине, а уж тот, в случае необходимости, сам придет за помощью к Саллеру.

В итоге он, порвав очередную записку, написал Трэю — коротко и четко, по существу. Лишь в конце позволил себе передать поклон Мэарин. Что бы там ни было, а он переспал с графиней, не стоит оскорблять кузена еще больше, проявляя явный интерес к его жене. Отправил письмо, вызвал Карноса и распорядился усилить негласную охрану Ольесов, круглосуточное наблюдение за их домом, а также немедленно докладывать о любой подозрительной активности вокруг графской четы. Осталось пережить встречу в кабинете его величества.

Саллер давно научился придавать лицу нужное бесстрастно-отстраненное выражение, и сейчас это радовало, как никогда. Только нацепив привычную непроницаемую маску, он позволил себе взглянуть на женщину, чье присутствие в комнате ощущал так напряженно и остро.

Она выглядела уставшей и какой-то растерянной, он с трудом сдержал порыв подойти, обнять, заслонить от Атольфа с Бертаном, чей жадный интерес к хэленни уже заранее раздражал до зубовного скрежета. А потом в глаза бросились активированные брачные татуировки, и боль, которую он при этом ощутил, ошеломила его самого — словно сердце заживо вырвали из груди.

«Все правильно… Они женаты и любят друг друга… Рано или поздно это должно было случиться», — мысленно повторял он раз за разом. Но убедить себя не удалось. Боль не проходила, только росла, а вместе с ней из глубины души мутной волной поднималась ярость.

Хотелось убить Трэя, а с ним за компанию дядюшку, кузенов — этих и тех… других — всех до единого, подхватить ее на руки, унести далеко-далеко, туда, где они опять останутся вдвоем, и доказать, что она принадлежит только ему. Убеждать снова и снова. Пока окончательно не поверит и не согласится.

Его Мири…

«Моя…»

Желание оказалось таким навязчиво-сильным, что он боялся лишний раз посмотреть в ее сторону, и, как только все закончилось, поспешно ушел. Впереди ждала нелегкая беседа с королем и возвращение в Арану. Подальше отсюда, от разъедающих душу противоречивых эмоций. Если бы он мог — сбежал бы на другой конец света. Но пока и Сигилла сойдет.

Разговор с его величеством, действительно, получился напряженным.

— Ты сам от нее отказался, — Танфрад раздраженно ходил из угла в угол. — Так не мешай теперь мальчикам. Такой шанс… Нельзя его упускать. Хэленни в правящей семье Намарры — этот козырь мгновенно заставит онижцев отступить и умерить амбиции.

Сам от нее отказался…

Сам…

Пусть так. Но он никому не позволит ее заставлять, принуждать силой или хитростью.