Глоток — и обжигающая волна врывается в грудь. Потолок плывет в дымном мареве, а мне хочется хохотать. Может, не стоит сердиться на Эльку? Она ведь трех детей поднимает, вот и вертится, как может.
Глоток — и огни за окном качаются и плывут. Сливаются в большое озеро, застилают глаза, тянут ко мне щупальца лучей. И мне снова тепло и светло. Как в детстве: там, где вишня клонит ягодные ветки и дощатый бабушкин забор.
Не больше стакана? Это почему? Я жадно облизываю горлышко бутылки и делаю глоток. Снова и снова.
Глоток — и завтра кажется радужным. У меня все еще впереди: где наша не пропадала?!
Глоток — и тоска уходит. Хорошо, что Олег вовремя показал себя с плохой стороны. И что я нашла силы предъявить ему это.
Глоток. За что я там на Элю злилась?
Еще глоток. Голова идет кругом, а душа — вразнос. Хочется танцевать, только на ногах не удержусь. Не привыкла я пить, а особенно — столько и сразу.
Глоток — и кажется, что щупальца огней подступили ближе, а потолок надвигается на меня белой стеной.
Роняю голову на сложенные руки. Ухмыляюсь, будто сытый кот. Наступающий сон мягкий, молочно-белый и густой. Только бы проснуться завтра!
Вкус вишни — полный и чуть горьковатый — остывает на губах, а белый туман завоевывает кухню. И меня тянет в его седые объятия. Невыносимо.
Глоток… и сердце сжимает железная лапа. А ведь в магазине глаза волка не светились!
Правило № 3. Помни, с кем засыпаешь
— Не спи, красавица! — заискивающий голос кажется знакомым. — Проспишь мои деньги!
По щеке, порождая волну мурашек, скользит горячий язык. Прерывистое дыхание колет и греет кожу. Поцелуи очерчивают подбородок, спускаются по шее, и, минуя ключицу, застывают на груди. Чужой рот втягивает сосок и терзает его, покусывая. От горячих волн истомы, бегущих по телу, становится не по себе. Я тону в нежности, пьяная от порочных желаний.
— М-м-м… — задыхаясь, выгибаюсь навстречу. Все еще в полусне. Нет ничего приятнее, чем проснуться от ласк. Особенно когда они так настойчивы и нежны.
— Хватит спать. — Губы отрываются от груди, и нежную кожу обдает неприятный холод. — Мы можем провести время куда интереснее. Ты ведь не возражаешь?
Сильная и уверенная рука стискивает грудь, выкручивая сосок. Неровно вскрикиваю, когда ее сменяет язык, а пальцы отправляются блуждать по моему животу. Дразнящими прикосновениями спускаются ниже, властно раздвигают бедра и проникают между ними. Ласкают так, что снова хочется закричать и податься навстречу. Летать, трепетать, отдаваться…
Стоп! Что происходит?! Я же засыпала одетой! За… столом!
Вздрагиваю, и разгоряченную кожу щекочет мороз. От подступившего страха не дышится. Совсем. У меня уже полгода нет мужчины! Кто бы это мог быть?
Значит, пока я спала, кто-то проник в мою квартиру. Вытащил меня из-за стола, раздел, уложил на кровать и принялся насиловать, пользуясь моим беспомощным положением.
Новая догадка бьет по голове, и настойчивые прикосновения ниже пояса становятся почти неощутимыми. Да кто же так нежно насилует, будто юнец в первую брачную ночь, что до тела невинной невесты дорвался?!
Как же страшно открывать глаза!
Настойчивые, но нежные прикосновения распаляют, а я пытаюсь собрать мысли в кучу. Ни одна из версий не проходит проверку. Остается одно: мне это снится. Тогда почему все так реально: от душистого деревянного запаха до болезненного томления внизу живота?!
— Не стесняйся, крошка, — незнакомец прижимается ко мне, и я чувствую, что он готов продолжать. Напряженный, каменный, горячий. — Доверься…
Нет, это уже слишком!
Распахиваю глаза и в секунду понимаю, что я не у себя дома.
Комнатка совсем крошечная: вешалка для одежды у входа, нелепый пуф у стены и огромная кровать. Такая гигантская, что целая армия первосортных самцов поперек поместится! Надо мной висит деревянный потолок, перечерченный грубыми балками. Почти как в деревне, только изысканнее, аккуратнее. Квадраты света пляшут по доскам, складываясь пополам там, где потолок переходит в стену. Витиеватые цветы щурятся и строят рожи с подстаренных обоев.
Что же получается? Меня похитили?!
— Какого черта?! — вскрикиваю я и сажусь на кровати, ненароком угодив коленкой во что-то твердое. Боль бежит к кончикам пальцев. Взвыв, поджимаю ноги.
— Ай-й! — на другой край кровати, раскидывая шлейф кудрявых волос, перекатывается хлипкое мужское тельце. Судя по тому, что тельце закрывает ладошками лицо, мой удар пришелся точно в подбородок.
— Какого хрена? — вырывается изо рта. Хочется сказать грязнее, да разобраться бы для начала, что произошло.
— А-а-ай, — отвечает тельце жалобно.
— Сейчас доайкаешься!
— Уф-ф-ф, ну за что?
— Это весь твой словарный запас?! — выкрикиваю я до боли в связках.
— Что я не так сделал-то?! — тело елозит ногами, скатывая белье. — Зря цацкался с тобой?
Протираю глаза — нет, не сплю. Для верности за руку себя щипаю. Боль отрезвляет. Надо смириться: это не страстный сон, а страшная явь. Я стою без одежды в незнакомой комнате, и мной пытается завладеть какой-то хиляк!
Нет уж, не бывать этому!
В ярости срываю с кровати простыню. Ткань трещит и стонет, обнажая полосатый матрац. Наспех обматываюсь лоскутом, заслоняя наготу.
— Объясни-ка мне, — начинаю, едва сдерживая желание накостылять тельцу по первое число, — что здесь происходит?!
— З-зачем же так, Элен? — тельце трет подбородок, так и не показывая наглого личика. — Я же обещал, что в первый раз исполню все твои капризы! Сказала бы, где я оплошал, да и все!
— Куда ты меня притащил? — вопросы рвутся наружу, и я уже не могу себя контролировать. — Ты знаешь, что на чужую территорию не суются без приглашения?
— Но это же не твой дом, Элен, — жалобно голосит незнакомец. — Твой дом — в глуши, за кольцевым объездом. Поди, уже лес на его месте вырос.
— Но ты же меня уволок оттуда?
— Элен, да что с тобой? — незнакомец поднимает лицо, переворачивается на смятой постели, не стесняясь наготы, и я понимаю, отчего его голос показался мне знакомым.
— Олег?! — от неожиданности едва не падаю на пол. Вглядываюсь в лицо мужчины, не в силах поверить глазам. Он самый, гад. Хитрый прищур из-под густых русых бровей, дерзкий изгиб тонких губ да волосы мышиного цвета, что он стрижет почти под корень, дабы не стали заметны кудри.
Стоп. С середины августа его патлы никак не могли до плеч отрасти! Или это не Олег, или…
— Откуда мое имя знаешь?! — лицо незнакомца становится озадаченным. Он начинает суетиться, наспех прикрываясь одеялом и остатками простыни.
— Но мы же… — начинаю подбирать слова.
— Ты из Олы? Признавайся, девка!
— Кого девкой назвал?! — крик переходит в истошный вопль.
Может, это какая-то ошибка?! Цепляю краем глаза зеркало на стене: нет, как есть, истина! Отражение-то мое, разве что, чуть стройнее, но это, должно быть, стекло искажает. Светло-русые волосы ниже плеч, глаза пугающего льдистого оттенка, гладкая молочная кожа. Уж себя-то я всегда узнаю!
— Ты из Олы сюда примчалась?! — повторяет Олег, заворачивая остатки простыни вокруг бедер. Кровать жалобно скрипит, когда он отрывает хлипкий зад от матраца. — Признавайся! Только там меня так… тьфу!
— Олег, Олег, о чем ты вообще?! — ярость переходит в страх, возбуждение — в дрожь ужаса. Отступаю к стене, придерживая лоскут у груди. — Какая Ола?! Я из Саранска!
— Даже Империи не знаешь, девка, — Олег сплевывает и надвигается на меня. Мелкий, а с гонором исполина. — Нет такого города!
— Империи? — упираюсь голыми лопатками в стену. От страха и недоумения колотит. — Города такого нет? Что за розыгрыш?
— Кто подослал?! — Олег подлетает ко мне и смыкает ладонь у меня на запястье. Кожа трещит от боли. Пытаюсь оттолкнуть его — не поддается. Вот тумбочка дубовая: мелкий, а жилистый. Куда уж мне, хилячке…
— Уйди, брачный аферист! — дергаю руку, но цепкие пальцы не отпускают. Лишь глазенки Олега загораются едким пламенем, едва слышит последнее слово.
