Бог Волков (ЛП) - Дуглас Вероника

Потому что этот город — сам ад.

Я схватила свой скромный ужин на заправке, когда в дверь вошел дородный мужчина. Его магическая подпись пахла гниющей землей с оттенками жимолости. У всей стаи в Дирхейвене был этот запах, хотя у самцов он был сильнее. Раньше я находила его успокаивающим, но теперь он был приторно сладким и навевал плохие воспоминания.

Я приготовилась к моменту узнавания, но он просто обошел меня, когда я, опустив голову, протиснулась в стеклянную дверь.

Когда дверь захлопнулась, я услышала, как он спросил мужчину.

— Кто эта дворняжка? Я уловил легкий запах Дирхейвена, — презрение и злоба практически слетели с его языка.

— Местная девчонка приползла из города.

— Мэджик-Сайд должен оставить свой мусор при себе, хотя я был бы не прочь трахнуть ее, прежде чем отправить обратно.

Мои кулаки сжались вокруг пластиковой кофейной чашки и чуть теплого буррито в моей руке, и я бросила быстрый взгляд на этого придурка. Шести футов ростом, двухсот фунтов веса, он был мускулистым, но мягкотелым, с пивным животом, выступающим над поясом. Я, вероятно, могла бы уложить его за десять секунд.

Волчица внутри меня зашевелилась, затем лениво удалилась. Это того не стоит, Сэм.

Я бросила убийственный взгляд на придурка и направилась к своему грузовику. Дирхейвен пробуждал во мне худшее. Мне нужно было бы сократить это путешествие настолько, насколько это возможно.

Через десять минут я вырулила на улицу, где жила моя мама. Стая все еще не починила дом после прошлой зимы и не заделала никаких повреждений от снежной бури.

— Какой смысл платить взносы, если ничего никогда не починят? — пробормотала я, припарковываясь перед грязно-белым домом на колесах моей мамы. Солнце выцвело на зеленой окантовке вокруг него, и сорняки пробивались сквозь бетонную подъездную дорожку и тротуар.

Я взглянула на картонную папку на пассажирском сиденье: десять страниц компромата на местную альфу. Возможно, это просто билет моей мамы из этой адской дыры — на этот раз навсегда.

По моей спине пробежали мурашки, и на мгновение я замерла. Кто-то наблюдал?

Я оглядела улицу. Никто не стоял в тени, и занавески на окнах не шевелились. Это снова было всего лишь мое воображение.

С тех пор, как я вернулась из Страна Грез, жуткое ощущение, что за мной наблюдают, стало частью моей повседневной жизни. Я всегда проверяла, но никогда никого не было. Вероятно, это был просто посттравматический синдром из-за того, что я была на грани смерти.

Я расправила плечи и почесала шрам на плече — еще одна новая нервная привычка. Сунув конверт из плотной бумаги под мышку, я схватила свои вещи и вылезла из грузовика.

Скрипнула дверь, а затем раздался нежный мамин голос:

— Саманта?

Я выбросила остатки своего буррито в металлическое ведро, затем взбежала по лестнице в протянутые мамины объятия и крепко сжала ее.

— Привет, мам.

— Привет, сладенькая, — прошептала она, целуя меня в волосы. — Рада тебя видеть.

От нее пахло примулой и садом, и ее теплые объятия сразу же сняли напряжение, о котором я и не подозревала.

— Как ты? — я держала ее на расстоянии вытянутой руки, рассматривая ее хрупкую фигуру.

Когда-то грациозная, она увяла за последние два года. Когда мастер зелий в Доксайде заверил меня, что с лекарствами проблем нет, мне пришлось смириться с новой маминой реальностью. Ее болезнь прогрессировала, и она больше не могла жить самостоятельно.

Предполагалось, что оборотни не должны так болеть. Мы исцелялись практически от всего.

Инстинктивно я дотронулась до своего плеча. Темный Бог вцепился в меня когтями, и хотя рана зажила, нападение оставило шрамы, которые горели всякий раз, когда я думала о нем.

— У меня все хорошо, — она слабо улыбнулась. — Здесь все хорошо.

Ложь. Здесь не было ничего хорошего, кроме нее.

Она провела меня внутрь. Несмотря на болезнь, маме все еще удавалось поддерживать порядок в доме. Коричневая ваза с подсолнухами украшала тускло-бежевую кухню.

Как только дверь закрылась, мама начала расспрашивать меня о каждой детали моей жизни. Работа. Любовники.

— Нет, мам, никого нет, — сказала я в третий раз.

— Ну, это только вопрос времени, когда ты встретишь свою пару.

От горечи у меня перехватило горло. Как она могла поверить в это после того, как мой отец бросил ее, когда она была беременна мной?

— Я знаю, мам, — я с надеждой улыбнулась, заученно копируя ее лицо. — На все воля судьбы.

Моя мать видела только то, во что хотела верить, и я не винила ее. Это был ее способ цепляться за надежду, когда все остальные в повороты жизни угнетали её.

Самым отвратительным было то, что я рассказала всем в Мэджик-Сайд, что мои родители были предначертаны судьбами — история, выдуманная задним числом, в которую мне было самой проще поверить за пределами Дирхейвена.

Я села за маленький обеденный столик и поставила на стол бутылочку с ее лекарствами.

— Я хочу, чтобы ты переехала жить ко мне в Мэджик-Сайд.

Выражение ее лица застыло, и я уловила запахи ее шока и страха. Способность чувствовать эмоции была одним из преимуществ того, что ты оборотень, или недостатком, в зависимости от ситуации.

Она отвела взгляд.

— Сэм, я… я не могу. Ты знаешь, что я не могу уйти.

— Ты не можешь или не хочешь? — мои слова прозвучали более резко, чем я намеревалась, но, возможно, это то, что ей было нужно. — Ты не должна жить в страхе из-за того, что я сделала десять лет назад.

У нее перехватило горло, когда она сглотнула.

— Это мой дом, дорогая. Моя стая, мои друзья здесь. Я не могу их бросить. Кроме того, Уайленд никогда не позволит мне уехать.

Жар пополз по моей челюсти при упоминании имени альфы.

— Это скоро изменится, — я положила папку на стол и, постучав по ней, сказала: — Это твой билет из этой адской дыры. Ты можешь переехать жить ко мне в Мэджик-Сайд, где я смогу позаботиться о тебе. У нас там лучшие врачи и мастера зелий. Я уверена, мы сможем найти лекарство…

Моя мама хлопнула ладонью по столу.

— Саманта, прекрати. Это абсурдно. Я не хочу знать, что внутри этой папки, но я предполагаю, что это шантаж. Ты знаешь, что сделает Уайленд, если ты загонишь его в угол?

Я откинулась на спинку металлического стула.

— Он попытается спасти свою задницу.

Она покачала головой.

— Может, ты и близко знаешь Брента, но Уайленд — другой породы.

Я вздрогнула. Брент был жестоким ублюдком, за которого я должна была выйти замуж десять лет назад, и сыном Уайленда. Может, этот трус и принадлежал к другой породе, но он был таким же злым, как и его отец.

У меня был ужасный вкус на мужчин.

Моя мать начала навязчиво наводить порядок в доме.

— Уайленд гордый и злобный. Он скорее уничтожит всю стаю, чем подчинится. Я не могу допустить, чтобы это случилось с моими друзьями.

Стул заскрежетал по линолеуму, когда я вскочила на ноги.

— Эти так называемые друзья, где они? Почему они ничего не сделали, чтобы помочь тебе?

Единственным звуком были кастрюли моющиеся в раковине. Ее молчание было слишком знакомым, и это означало, что разговор окончен.

Она одумается. Она должна.

Я закинула сумку на плечо и направилась в свою старую спальню. С крючков свисали альпинистское снаряжение и роликовые коньки, а на стенах все еще были приклеены обвисшие плакаты с изображением Дерби Герлз. Я попыталась вернуть одну из них на место, но она просто свернулась обратно.

Было время, когда жить здесь было нормально — даже комфортно. Но это не потому, что все было хорошо. Мне просто не с чем было сравнивать. И Брент, этот ублюдочный кусок дерьма, вырвал мне сердце.

Именно тогда я поняла, что, что бы мне ни обещали, я сама по себе.

Моя волчица зашевелилась у меня в груди, когда старый гнев закипел, и мне пришлось подавить желание выпустить когти. Сейчас мы обе были намного более порочными, чем тогда.