Счастье в декларацию не вносим (СИ) - Снежинская Катерина

– «Вы можете забрать моё тело, но души не получите никогда!» – тоненьким голоском озвучила Эль всплывшее из глубины памяти. – «Согласен!»– ответила самой себе басом. – «Меня всё устраивает!»

Откуда она взяла этот бред, таможенница понятия не имела. Но, главное, василиск ни на злодея-соблазнителя, ни тем более на насильника никак не походил. Да и сама таможенница на дорогой приз не тянула.

В общем, ситуация настойчиво требовала осмысления в струе: «Какого демона тут происходит?»

***

А происходило на самом деле странное. Во-первых, василиск оказался честен и все желания таможенницы тут же исполнялись, стоило их вслух озвучить. Допустим, обратила девушка внимание на своё отражение в зеркале, заметила, что неплохо бы и переодеться, а потом глядь: на кресле-то полный наряд, включая нечто кружевное, глазу почти незаметное, должное, видимо, изображать нижнее бельё. Понятное дело, такое на грязь надевать бессмысленно, потому помыться бы стоило. И тут же сама собой открывается эдакая незаметная дверка, до этого момента удачно мимикрировавшая под обои, а за ней обнаруживается роскошная ванная комната.

И, главное, ни следа, ни тени, ни отзвука, ни запаха слуг!

Во-вторых, странным было поведение самой Эль. При виде того, кружевного и глазом неуловимого, она так смутилась, будто на площади голой оказалась. А увидев в ванной расписной кувшинчик для мыла в виде уточки, растрогалась до самых настоящих слёз и потом долго сидела, рыдая от умиления, прижимая кувшинчик к груди.

Тут и несчастная крысо-мышь вспомнилась. Нет, грызунов таможенница на самом деле боялась до одури, но мышеловок дома никогда не ставила – стоило только представить искалеченную животинку, так плохо становилось. Но чтобы от страха в прямом смысле на стены лезть, а за убийство мыши обзывать кого бы то ни было «извергом» или как-то так – это уже перебор.

В общем, неладное что-то творилось в семи мирах.

Но ванну Эль всё-таки приняла, одежду сменила, перекусила, чем неведомые духи послали, а именно салатиком из незнакомых, но вкусных фруктов, фруктовым же чаем, да тонкими как пергамент бисквитиками, и призадумалась над тем, что ей дальше делать.

Разумный вывод напрашивался сам собой: ничего. Ждать развития событий, анализировать, делать выводы и действовать, когда информации побольше наберётся. Но вот натура, чутка пришибленная неизвестным воздействием, заставляющим кувшинам умиляться, требовала немедленных решений и деяний, желательно грандиозных.

Правда, деяниям мешало ограниченное пространство. Нет, никто не запирал таможенницу. За спальней она обнаружила ещё одну роскошно обставленную комнату неизвестного предназначения, потом ещё одну, а из той двери сразу в две. Пошла налево, обнаружила выход аж в три, пошла направо – нашла коридор с целым строем дверей. Ну и вернулась, рассудив, что без карты или, по крайней мере, крошек, чтобы путь отмечать, плутать слишком рисковано.

Зато в спальне нашёлся прелестный, пусть и не слишком большой балкончик, спрятавшийся за портьерой. Ну а за его перилами начиналась красота.

Дом, при должной фантазии вполне способный сойти за замок, стоял на самом краю нехилого такого обрыва. Внизу, против всех ожиданий и правил, раскинулось не море, а милая долина с ровными квадратами желтоватых полей, рощицами, смахивающими на кусочки меха и городком, в котором, по всей видимости, и находилась гостиница, где Эль и компания остановились вчера. Или уже позавчера? Долина была зелена, но не слишком ярка, поля с рощицами пасторальны, городок в меру сказочен и игрушечен. И всё это на фоне великолепного заката, расчертившего небо всеми оттенками алого, жёлтого и фиолетового.

Ещё на фоне заката кружились, кувыркаясь и явно играясь… горгульи. Живые, но каменные: крылья их отражали уже тускловатые солнечные блики как не слишком тщательно отполированный гранит или там темноватый песчаник. Да и двигались твари тяжеловато, но в то же время вполне воздушно, не без изящества. Эль, опёршаяся локтями о перила, даже залюбовалась ими.

И любовалось до тех пор, пока две твари не сцепились между собой прямо в воздухе. Находились монстры далековато, поэтому никаких звуков до таможенницы не доносилось, да и тёмные силуэты видно было плоховато – смотреть-то против солнца приходилось. Зато вот вниз, на землю, от дерущихся совершенно определённо летели осколки камней.

Тут-то девушка припомнила, что Полуночье считали миром довольно опасным и, наверное, не зря. Только вот вернуться в комнату таможенница не сумела. Потому что стоило ей обернуться, как она едва не налетела на горгулью, которой успел украситься балкон.

Выглядела тварь вполне прилично, то есть была неподвижна, каменна, в трещинках, пятнах лишайника, с мхом, проросшим из складок крыльев и между когтями на лапах, в тёмных потёках от воды. Только вот глаза, неожиданно голубые, даже какие-то лучистые, смотрелись совсем неприлично, в смысле, выглядели чересчур уж живыми.

– З-здравствуйте, – промямлила Эль, очень остро чувствуя поясницей перила.

– Хай! – непонятно отозвалась горгулья, причём – и это показательно! – рта она не открыла, да и вообще ничем не шевельнула.

Девушка даже оглянулась, но никакого чревовещателя рядом не оказалось. Разве что он в воздухе висел прямо под балконом?

– Чё стремаешься? – выдала горгулья с явно вопросительной интонацией.

– Что, простите? – бекнула Эль.

– Да не бугагай, кисазая, – добродушно отозвался по-прежнему совершенно неподвижный монстр. – Всё ништяк же! Прикинь, мне сегодня старшие ачивку подогнали, так что трипую по-полной, хайп мне не сдался.

Девушка попыталась переварить услышанное – не переваривалось. Даже и в уши-то не лезло, осыпалось пустыми звуками.

– Чего? – осторожно поинтересовалась таможенница.

Горгулья заморгала, едва слышно, но всё-таки поскрипывая веками – звук вышел таким, будто два камня друг о друга потёрлись.

– Ну типа это… Ля! Сло-ожна, – протянул монстр, тяжело шевеля складками на лбу. – Типа: не боись, детка, всё здорово. Мне эта… Хорошо мне, потому как… э-э… Ну, в звании меня повысили. Сама понимаешь, мнэ-э… Скандал не нужён. Кароч, не трону я тебя, не кипишуй.

– Не кипишуй? – уточнила Эль.

– В смысле, не сокращайся, – со скрежетом зевнула тварь.

– Не буду сокращаться,– пообещала таможенница, оценивая длиннющие – в её палец, никак не меньше, клыки.

– Ты чёй-та тут кантуешься? Твоя ж блетхата к северу отсюда.

– А? – вежливо переспросила девушка.

– Ну я ору с тебя! – вяло возмутилась горгулья. – Говорю, чего ты здесь-то забыла? Твоя-то хибара далеко.

– Ты знаешь, где я живу?

– Точняк, – подтвердил монстр. – Мы с жопокрылыми деалки ворочаем: они нам хабар, мы им блестяшки – все в ажуре. Тока они чёта рамсы попутали, какой день рыло не кажут, а флейты-то горят. Не, ты не думай, я не сильно-то агрюсь, но ведь утырки же, скажи![1]

– А теперь всё то же, но только на рагоском, – попросила таможенница.

Между прочим, говорила горгулья чисто, только со странным пришепетыванием, но легче от этого не становилось. Некоторые отдельные слова Эль даже понимала, но общий смысл ускользал, как мокрое мыло.

– За-за-за, – монотонно заявил монстр.

– Чего?

– Смеюсь, – пояснила горгулья, с раздирающим уши скрежетом почесав когтями под крылом. – Ты этим жопокрылым передай…

– Кому?

– Ну этим, – тварь слабо пошевелила крыльями, осыпав на пол балкона каменное крошево, – купидонам. Кароч, передай, что за такой кидняк бро могут и…

Что могут сделать «бро», горгулья пояснить не успела. Или не успел? Так или иначе, но увидев василиска, вставшего в дверном проёме, монстр как-то сжался, мигом потеряв всю усталую вальяжность.

– Пошёл вон, – почти прошипел агент.

– Слушаюсь и немедленно повинуюсь, мой господин, – тоже почему-то шёпотом ответило чудовище, изобразило что-то вроде поклона и слетело, громко хлопая крыльями, будто мокрыми простынями на ветру.