Никаких принцесс (СИ) - Сакрытина Мария

Я почти решаюсь - и репетирую в голове - сказать всё это Дамиану, но тут (вместе с очередным раскатом грома) раздаётся рёв горна, и на сцену выпархивают красивые и абсолютно одинаковые девушки в платьях, очень напоминающих моё, только голубых, и начинают танцевать среди синих лент, рассказывая, как им нравится быть русалками. В это время зал потихоньку успокаивается, только по галёрке всё ещё бродит один упрямый лоточник, выкрикивая что-то про пирожки, пока одна сердобольная старушка не угощает его яблоком. После лоточника уносят, а пирожки достаются довольным зрителям даром.

Танцуют девочки под какую-то дикую авангардную музыку, помесь рока и джаза (трубач очень старается). Потом вперёд выталкивают маленькую русалочку - действительно очень маленькую, я не сразу отличаю её от остальных девиц - не в пример крупнее её, хотя она очень высоко подпрыгивает, говоря, что рвётся на поверхность, потому что там красиво. И всё это декламируется пятистопным ямбом, высокопарным стилем, что в театральных декорациях смотрится, по меньшей мере, странно.

Ко второму действию я понимаю, что где-то уже видела эту историю. А к третьему вспоминаю, где. К четвёртому у меня болят уши, и я безумно завидую Ромиону, который мудро остался дома.

Оставшееся до антракта время я наблюдаю за Дамианом, потому что это куда интереснее представления. Дамиан, временно забыв о своих волнениях по поводу репутации, подаётся вперёд, облокачивается о перила и смотрит на сцену так восхищённо - особенно, когда там появляется русалочка в своём фривольном платье, - что мне не раз и не два хочется одновременно и захохотать, и стукнуть его по лбу, чтобы не пялился. А когда русалочка спасает принца и наблюдает на берегу, как его увозит другая принцесса, этот чёрный демонолог, у которого монстр живёт не под кроватью, а висит над ней в виде коврика, ещё и плачет.

Я очень жалею, что мне нельзя брать в этот мир технику: фотоаппарат бы очень пригодился. Расчувствовавшийся демонолог - зрелище трогательное и ломающее стереотипы. Особенно, когда после объявления антракта, Дамиан вздрагивает, быстро вытирает лицо руками и бросает на меня тревожный взгляд: видела?

Я тактично изучаю потолок ложи.

Зрители во время антракта не расходятся: они скупают всё имеющееся у лоточников пиво, сладости и «детям мороженое». Немного обсуждают представление. Чуть-чуть - прелести актрисы-русалочки. Потом поворачиваются к королевской ложе, глазеют на меня, на побледневшего Дамиана. И решают, что эта тема им интереснее.

Я со вздохом облокачиваюсь о перила и принимаюсь смотреть, как за кулисами рыжий котёнок играет с шёлковым шнурком. И потому пугаюсь, когда Дамиан неожиданно кладёт мне руку на плечо и, когда я удивлённо оборачиваюсь, крепко обнимает и целует. И тихо шепчет, прижавшись лбом к моему лбу: «Мне всё равно. Я люблю тебя - и только это важно». Получается немного пафосно, но сейчас я не рискую пошутить на этот счёт.

Обсуждения наших отношений за стеной ложи становятся ещё яростнее. И минут через пять к нам стучится и без приглашения входит какой-то высокий лысый мужчина лет пятидесяти, толстоватый и сразу занимающий собой всю ложу.

- Ваше Высочество, - сально улыбается он мне. Потом отвешивает что-то вроде поклона и кивает Дамиану. - Я...

Имя звучит два раза - первый раз оно совпадает с громовым раскатом. А второй получается смазано и странно, как шипение недовольного кота, так что смысл я не улавливаю. А вот Дамиан, кажется, понимает, потому что бледнеет ещё сильнее, а лицо становится изумлённо-восторженным, как у ребёнка, которому показывают чужую красивую игрушку.

А потом этот странный всё-ещё-незнакомец объясняет, зачем он пришёл. Мы с Дамианом его якобы вдохновили на написание нового шедевра. И не могли бы мы приехать к нему, ну, скажем, завтра, чтобы подробно рассказать, как мы дошли до жизни такой, читай, влюбились.

Я смотрю на Дамиана - тот молчит, по-прежнему с восторженным лицом. А толстяк разливается соловьём, что после этого история наших злоключений осчастливит читателей, вдохновит на подвиги и всё в том же духе, такое же позитивное. Минут десять мне вешают на уши эту лапшу, потом толстяк спохватывается, говорит, что в его романе один из нас, конечно же, умрёт, зато это будет очень поучительная смерть, очень трагичная и красивая, и мы можем выбрать, чья именно.

Я терпеливо жду, что Дамиан его выгонит, но он слушает молча, как зачарованный, поэтому на фразе «вашу историю буду ставить в театрах, и она станет куда популярней этих слезливых драм исписавшегося Златоуста», я встаю, подхожу к толстяку и вежливо прошу его заткнуться. И выйти. Заодно и на дверь показываю. А то вдруг он забыл, в мечтах о популярности и радужных перспективах.

- Вы отказываетесь? - удивляется толстяк.

На всякий случай я повторяю - короче и понятнее. Очнувшийся Дамиан пытается вмешаться, но меня уже не остановить - я толкаю на себя кресло и совсем не дружелюбно объясняю, что я с этим креслом сделаю, если кое-кто сейчас не уйдёт.

Толстяк уходит, но напоследок объявляет грозно, что он про нас всё равно ещё напишет, но теперь это нам совсем не понравится.

- Виола! - слабо выдыхает Дамиан, когда я запираю дверь ложи. - Это же... - и тот же набор шипящих звуков.

- И?

Дамиан смотрит на меня и пытается сформулировать - долго, ещё минут пять. Оказывается, этот толстяк - местный гений литературной мысли. Пишет только трагедии, про любовь - всё женское население обливается слезами, когда этот доморощенный Коэльо осчастливливает их ещё одним шедевром. Дамиан уверяет, что глаголом жжёт этот «Шипящий» получше драконов, а чувства, им описанные, такие яркие и душещипательные, что слёзы прямо сами наворачиваются. Особенно, когда в последний книге он убил главную героиню...

На этот месте я Дамиана прерываю и аккуратно интересуюсь, где это он узнал такие подробности? Дамиан краснеет, и я понимаю, что этот Коэльо - его кумир. И да, Дамиан читает слезливые мелодрамы.

- Дамиан, нам нужно серьёзно поговорить.

- Да, Виола...

- Я могу сделать для тебя очень многое, но если этот толстяк напишет о нас свою трагедию, я ему лично докажу, что рукописи очень даже горят.

Дамиан моргает, смущённо смотрит на меня и кивает.

А я придумываю коварный план: потренироваться с флером, изменить таким образом внешность, прийти к этому литературному гению и рассказать ему трагедию про нас с Ромионом. И сразу сказать, кто из нас умрёт. Конечно же, Ромион. И так бы подгадать, чтобы этот шедевр вышел аккурат накануне местного первого апреля.

Ромион меня не простит, но чёрт возьми, это будет весело. К тому же, музу этого гения надо чем-то занять. А то ведь напишет...

Остаток спектакля я смотрю на Дамиана и пытаюсь понять, как суровому демонологу могут нравиться такие вот слезливые истории.

Тем временем действие на сцене немного разбавляет хлынувший ливень, но так как с платьицем актрисы творится то же, что стало бы с моим, не забери я у Дамиана его плащ, то на сцену зрители смотрят лишь усерднее.

Скажу честно, даже мне делается интересно - в конце, на том месте, где русалочка решает выброситься в море и не убивать своего возлюбленного. В этой версии она так картинно рыдает с кинжалом в руках, голая и мокрая, что мне даже становится её жаль.

И да, в этой версии корабль принца тонет вместе с ним и его молодой женой. А русалочки, готовой спасти возлюбленного, больше нет, потому как она уже стала пеной морской. Все умирают. Занавес.

- Мне кажется, конец там был немного другой, - задумчиво говорит Дамиан, глядя, как потрясённые зрители понемногу покидают зал.

- Угу. И я даже знаю, кто его изменил.

Дамиан удивлённо смотрит на меня, но сказать ничего не успевает: в дверь стучатся и, когда я открываю, готовая прогнать назойливого писателя к чёрту на рога, вместо него мальчишка-лакей передаёт мне приглашение пройти за кулисы. Лично мне, Дамиан может остаться, потому что королева Изабелла желает видеть только принцессу Виолу.