Хроники города номер Три (СИ) - Соколова Мария

В то же время охранники приносят табуретку, кусок хлеба, миску с серой кашей и кружку воды. Безвкусно, но спустя двое суток без еды моему желудку и это в радость. Рихард стоит у стены и внимательно на меня смотрит.

— Кайл, — тихо произносит он, подойдя ко мне поближе. — Скажу прямо – ты по уши в дерьме. Забудь про его дочь. Брайан сотрёт тебя в порошок, если не отступишь. Но мы можем изменить всё. Помни, ты нужен мне. Нужен этому городу. Подумай ещё раз, парень. Если присоединишься, то умножишь наши шансы в несколько раз – за тобой пойдут те, кто до сих пор сомневаются.

Звук бьющегося стекла возвращает в реальность. Я сворачиваю к своему дому — обшарпанному четырёхэтажному безликому строению. Ключ с трудом проворачивается в замке, впуская меня в тесную квартиру.

Не раздеваясь, беру со шкафа запыленную коробку из-под сахара – в ней хранятся все мои сбережения. Неожиданным бонусом всплывает моя нелюбовь к вечеринкам. Последние шесть лет я почти не тратил деньги – ни на выпивку, ни на модную одежду, ни на женщин. Только на мечи, еду и эту жалкую крышу над головой. Встречи с Линой в богатом районе – удовольствие не из дешевых. Все эти рестораны, кино, коктейли стоят как несколько смен на -9 уровне. Неудивительно, что большинство обитателей трущоб никогда не заходят в престижный район, разве что только на государственные праздники. И лишь для того, чтобы увидеть выступления известных певцов и получить шанс выиграть ценные подарки от богачей из совета. Надо же властям как-то народ на площади собирать и массовую любовь к стране демонстрировать.

Пересчитываю помятые купюры, пытаясь сразу прикинуть, на сколько их хватит. В целом, неплохо – на полгода шикарной жизни, и даже на год, если не мотать деньги направо и налево. А за это время я успею дважды попытать удачу на турнирах, и тогда, надеюсь, вопрос денег уже закроется навсегда.

Следующий день проходит по привычному расписанию: душ, скудный завтрак, поход в управление и спуск в шахту на зачистку -6 уровня. И хорошо, что не ниже… В таком состоянии я и -6 еле вытянул – тварь едва ступню не отгрызла. Повезло, что мой ботинок ей по вкусу не пришелся, да потом вдобавок еще и в зубах застрял. Хотя, конечно, идти обратно босиком оказалось особым удовольствием.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда голограф вдруг оживает – звонит Марк, зовёт в бар на самой окраине. Предлагает выпить, поболтать, обсудить планы на будущее. Соглашаюсь, хоть и удивляюсь странному выбору места. После шахты пиво не помешает, да и завтрашний поход в караоке нужно обсудить. У друга больше опыта в таких вылазках. Накидываю куртку, проверяю кинжалы на поясе – у внешней стены лучше быть готовым к любому повороту, не самые дружелюбные там люди обитают.

Встречаемся у последнего работающего фонаря, рядом с полуразрушенным складом с провалившейся крышей, и, поздоровавшись, направляемся к бару. С каждым кварталом улицы становятся всё мрачнее.

Дома — сплошь заброшенные развалины, окна заколочены, а в темных углах прячутся тени с потухшими глазами. В воздухе стоит густой запах дыма, нечистот и мусора.

Чтобы хоть немного снять напряжение, начинаем болтать о вчерашнем походе в кинотеатр. Марк смеется, вспоминая, как Софи утащила его в туалет.

— Да и вы с Линой тоже отжигали, — подмигивает он. — Это было нечто. На вас весь зал смотрел, когда вы целовались.

— Ага, конечно, прям все обернулись и весь фильм на нас пялились, — бурчу я, усмехаясь. — Лучше скажи, а твоя Софи не боится, что её отец вас накроет?

— Боится, — Марк мрачнеет. — Но мы справимся. Любовь, знаешь… заставляет рисковать. А ты как? Рёбра, рука? После тюрьмы хоть к врачу сходил?

— Сходил. Сказал, заживает как на собаке. Рентген сделал, мазью вонючей намазал, подсказал, какие упражнения делать, чтобы быстрее восстановление шло.

— Хорошо. Но ты будь осторожнее, Кайл. Если вас заметят – боюсь, добром это не кончится.

Тихо переговариваясь, мы доходим до бара – огромного старого ангара для гражданских самолетов. Над входом мигает неоновая вывеска: «Последний рейс». Внутри все как обычно в подобных заведениях – шум, крики, драки. Но сердце сжимается от дурного предчувствия. Слишком много людей… И внезапно яркий луч прожектора пронзает полумрак, освещая сцену в глубине зала, и на помост выходит Рихард. Его голос гремит, словно гром, перекрывая шум взбудораженной толпы. Сотни людей, может, и тысяча, в мгновение замолкают и слушают его речь, затаив дыхание. Истребители, шахтёры, рабочие с заводов и фабрик – в их глазах пылает затаенная ярость, точно у хищников, предвкушающих долгую охоту.

Я поворачиваюсь к другу, чувствуя, как злость бурлит в венах.

— Какого черта, Марк?! Ты говорил, мы просто выпьем! Это что за подстава?

— Кайл, не кипятись, — он поднимает руки, будто сдаётся, но в голосе ни намёка на слабость. — Это важно. Ты должен понять, за что мы боремся. За наше будущее, за миллионы людей по всему миру! Думаешь, в нашем городе плохо? Оказывается, это не предел. Рихард говорит, что люди в других местах едят помои и продают своих детей в рабство!

— Да пошёл ты! Я ухожу. Хватит с меня твоих игр.

— Стой! — он хватает меня за рукав. — Ты должен это услышать! Ты должен увидеть, сколько людей готово бороться! Если уйдёшь… я расскажу Лине правду: про тюрьму, про Брайана. Всё!

Я замираю, поражённый словами друга. Да он что, совсем охренел? Шантажировать меня? Руки так и тянутся врезать ему, разбить его самодовольную, наивную морду, но вокруг бурлит толпа, прижимая нас всё ближе к сцене. Уйти – значит привлечь ненужное внимание. Сквозь стиснутые зубы выплёвываю:

— Ты труп, Марк. Я останусь. Но не смей думать, что я теперь с вами.

Голос Рихарда, усиленный динамиками, заполняет все пространство, а народ все прибывает через распахнутые настежь двери. Какой же это дебилизм! Если вдруг рядом окажется патруль – здесь всех без суда и следствия на месте расстреляют…

— Нас в рабочем районе – полмиллиона! А их, богачей? Несколько жалких тысяч! Сотни лет они загоняют нас в шахты, на заводы, заставляют работать за гроши! Мы подыхаем, а они жиреют на наших костях! Но хватит! Этому пришёл конец! За нами – сила! За нами – справедливость! В наших руках — шанс вернуть то, что принадлежит нам по праву! Мы отберём их богатства и разделим по заслугам! Наш город – это только начало! За нами восстанут другие, и мы построим новую страну, где каждый будет свободен!

Толпа неистово ревёт, точно зверь, готовый сорваться с цепи. Я стою, скрестив руки, но его слова, против моей воли, проникают в сознание, цепляясь за что-то в глубине души. Рихард продолжает говорить, и его голос набирает силу, как разрушительный ураган, сметающий все сомнения.

— Они говорят, что твари – наше наказание за слабость предков, а шахты – наша судьба! Но я скажу вам правду: твари и шахты — их оружие! Они держат нас в страхе, чтобы мы не осмелились поднять головы! Но мы поднимем! Мы зальём шахты бетоном, и твари сгинут навсегда! Мы построим школы, больницы, дома — для всех, а не только для избранных! Мы уничтожим их систему слежки, их патрули, их власть! Они боятся нас, потому что знают: мы сильнее! Они держат нас в клетке, но мы сломаем прутья! Мы — не рабы! Мы — люди! И мы возьмём своё!

Он делает паузу, и зал взрывается оглушительными криками, а кулаки взлетают в воздух, подобно знамёнам протеста.

Рихард не просто говорит — он разжигает тлеющие угли ненависти в бушующее пламя. Его шрамы, его голос, его взгляд – всё в нём кричит о борьбе, о надежде, о жажде мести. И люди вокруг готовы пойти за ним даже на смерть – они верят ему. И это пугает до одури.

Ведь я знаю: его мечты – это реки крови, его равенство – это гнусная ложь, его победа – это гибель миллионов, когда твари прорвутся в города.