Разношерстная... моя (СИ) - Сергеева Александра

– Так и знал, что не к добру, – проворчал тот, впершись вслед за хозяином в его горницу. – Придется выпить.

– Не лезет, – отмахнулся Хранивой.

– А без того из тебя слова не выдавишь, – настаивал кат, вытаскивая из хозяйского шкапчика вычурную бутыль с обычным самогоном. – Чего там наши высокомудрые державники понапридумывали?

Старшѝна дождался, покуда он разольет по чаркам, взял свою и выпил прямо так, не закусив. Потом помолчал от души, наслаждаясь ночной тишиной вечно гомонящей на все голоса управы. Затем повздыхал и признался:

– Сдал я Твердиславе Яльку.

– Спятил?! – аж подпрыгнул кат.

– Нет, Едрен, не спятил. И не скурвился. Выхода у нас нету. Нам до зарезу нужно, чтоб она раздобыла для нас одну вещицу.

Кат не стал любопытствовать: какую – не имел такой пагубной привычки. Но загрустил отчаянно, скукожившись на лавке. Хранивой насторожился, но виду не подал. Поинтересовался, как можно спокойней:

– А ты, никак, испугался за нее? С чего бы? Иль знакомство с ней свести успел? По сердцу пришлась?

– Надумал Таймира к ней заслать? – напрямую спросил кат.

– Надумал. И зашлю.

– А коль не согласится?

– А куда он денется? Державнику его хотелки не к лицу. Для хотелок пусть ступает на все четыре стороны. С такими причудами ему и в дружине, куда он так рвался, места нету. Воеводы те хотелки не боле моего жалуют. Так что остается ему одно: либо в навозе ковыряться, либо на тракт обозы шерстить. А там его ждут – все глаза проглядели.

– Нет, ты скажи: с чего бы Яльке идти на поводу у Таймира? С какой такой стати уверенность, будто ему она не откажет?

– А вот не скажу, – усмехнулся Хранивой. – Обойдешься. Да и целей будешь, если что.

– Если у тебя не выгорит?

– Оно самое.

– Башкой ответишь?

– Ею.

– Не перегибаешь?

– Сама пообещала задушевно и неотвратимо.

– Чего-то наша государыня больно раздухарилась, – недовольно забрюзжал кат. – Прям гляди-ка ты: у нее толковые державники табунами тут бродят. И каждый второй так и просится в старшѝны Тайной управы. Насрать мне на ее угрозы! Пусть тока тронет тебя. У ней в управе, кроме дружинников, ни единой собаки не останется. Мы люди вольные: от кого захотим, от того и сбежим. А Яльки, коль та заартачится, не видать нашей матушке, как собственной задницы.

– Ты, как я погляжу, тоже нынче размахался не по делу, – подкусил его Хранивой. – Ишь как за Яльку-то впрягаешься. Видать, и вправду знакомство свел. Или о Благойле печешься? Смотри: свернет тебе Батя шею. И прощенья не попросит.

– Староваты мы с ним для петушиных боев, – в тон ему отбился кат. – Мы уж и в похлебку не сгодимся, разве крысам на подачку. А ты давай, хорохорься больше. Еще поглядим, батюшка старшѝна, как ты Таймира радовать станешь новой-то затеей…

– Какой затеей? – буркнул тот, неслышно появившись в дверях.

– Фу-у, поганец! – выдохнул кат, едва сердце встало на место. – Напугал варнак, аж душа в пятки…

– Какой затеей? – невозмутимо повторил племяш, уткнувшись недобрым взглядом в родного дядюшку.

– Чего домой не идешь, – проворчал тот, выигрывая время, дабы преподнести ему новость, как-нибудь ее… пригладив.

– С чего бы? – приподнял брови Таймир. – Я что, часто туда заглядываю? И не вздумай сейчас броситься в укоризны, не полощи мне мозги. Давай, рассказывай, чего вы там, в кремле измыслили. И причем тут я.

– Выпьешь? – с надеждой спросил Хранивой.

– Выпью, – не стал ломаться Таймир, подходя к столу. – Но, тебя это не здорово выручит. Я нажрался от пуза. В башку с первой же не вступит. И со второй. А третью я обойду, – пообещал он, берясь за чарку.

– А двину-ка я на боковую, – заторопился кат, внезапно припомнив, что на дворе ночь. – Вы уж тут сами друг дружку поубивайте. По-семейному. А я вам в видаки не нанимался. Мне на собственной дыбе висеть невместно.

Таймир, как всегда, слушал внимательно, не проронив ни слова, покуда дядька не выдохся и не умолк. Затем чуток помолчал и отрезал:

– Не пойду.

– А теперь еще подумай, – посоветовал Хранивой. – И в этот раз головой.

– Подумал, – добросовестно исполнил его совет племяш. – Не пойду. Мне эта мелкая пакостница поперек горла. Год прошел, как видал ее в последний раз, а в душе все муть не осядет. Тошнит меня и от нее, и от ее загадок-перевертышей. Сгинула, и лешак с ней. Пусть хоть вовсе сдохнет, где с уворованным попадется.

– Ты не от сердца, – отмахнулся дядька. – С досады на нее лаешься. Думал объегорить малую, да все у нее вызнать. А она хоть и простушка – проще некуда – а тебя вокруг пальца обвела.

– А то я не вызнал? – ухватился за свою собственную правду Таймир. – И кто такая, и чего творит. И то, как со зверями ловко управляется…

– Эк, тебя задело-то, – одной насмешкой охолонил его мудрый дядька. – Ничего-то ты, дружок, не вызнал. Только одно: да, есть у нее власть над зверями. А может, и над людьми. Но вот, что это за власть? – он многозначительно прищурился и отрезал: – Провели тебя. Дали узреть кончик. А что за тот кончик вытянуть можно, нам и по сей день невдомек.

– Мне и неинтересно, – буркнул Таймир, вновь схватившись за бутыль с самогоном.

– А вот государыне нашей, ой, как интересно. Так интересно, что она готова всю Антанию перевернуть, но Яльку разыскать.

– Из-за братниного соглашения против Сулии?

– Из-за того, что она знает о самой Яльке. Многое знает: и кто она такая, и чего может. Как бы, не побольше нашего ведает. И девчонка ей нужна, потому, как нужна до зарезу.

– Виды на нее имеет? – нахмурился Таймир, так и не донеся до рта чарку.

– И немалые.

– Батя, – напрягся Таймир, поймав догадку.

– За него первого возьмется, – грозным шепотом подтвердил Хранивой. – Может, уж теперь людей по его душу собирает.

Доселе Таймир был уверен: дела ему до того старого разбойника нету. Но тут вдруг поднялся из-за стола и направился к двери.

– Погоди! – бросил ему в спину дядька. – Вот возьми.

Племяш поймал тяжелый кошель, заглянул в него, кивнул, увидав золотники. Упрятал кошель в поясную суму и вышел.

Батя не спал – из харчевни выпроваживали последних засидевшихся. Увидав державника, он не удивился и не прогнал нежданного гостя. Вышел из-за стойки мотнул башкой в сторону задней двери и оттянул служку, чтоб тот поторопился очистить трапезную. Затем провел державника по задкам корчмы в какую-то каменную сараюшку. У ее двери торчал скучающий крендель с самой бандитской рожей. Батя сделал ему знак убираться ко всем чертям. Дождался, покуда тот не исполнит приказ, а потом пропустил Таймира внутрь.

– А этого, зачем притащил? – почти и не удивился Юган.

Он сидел за низеньким столом и скоренько прикрыл рогожей то, что на нем навалено. Батя не ответил. Указал Таймиру на лавку, сел сам и впился в гостя хмурым взглядом:

– О Яльке пришел говорить?

– О ней, – не стал наводить тень на плетень державник.

И без обиняков выложил старику все, что услыхал от дядьки. Тот, ровно и не слушал, застыв бесчувственной деревяхой. А вот лицо Югана перекашивало все больше и больше. Наконец, вожак не вытерпел и спросил:

– А тебе-то, полусотник, до нее, что за дело?

– Ему есть до нее дело, – хрипло ответил Батя, вдруг как-то разом понурившись. – Ты ж не о том печалишься. Не успели мы с тобой тогда, семь годочков назад вытряхнуть из боярченка правду. Все гадали после: кто за таким делом стоять может? Вот и прознали. И от знания того кровью смердит за версту.

Юган положил руку на его плечо, пытаясь остеречь старика от оплошки. Батя лишь мрачно хмыкнул и проворчал:

– Того, что полусотник о ней знает, хватит, чтоб угробить нашу девоньку. А он смолчал.

– Смолчал он, как же! – окрысился Юган, злобно зыркая на Таймира. – Старшѝне все разболтал.

– У тебя от Бати тайны есть? – преспокойно поинтересовался тот.

– А причем тут… – начал, было, Юган, да осекся.

Державник был прав: и у него есть тот, кто заменил отца. Тот, перед кем он держал душу раскрытой.