Уж замуж... второй раз? - Малиновская Елена Михайловна

— Спасибо, все хорошо, — сухо произнесла я. — Чувствую я себя нормально. Но, как уже сказала, в голове полный сумбур.

— Сумбур, стало быть, — опять повторил мои слова Джестер и о чем-то глубоко задумался.

Любопытная у него манера вести разговор, однако. Такое чувство, будто он в принципе не отвечает даже на самые простые вопросы.

Неожиданно Джестер, словно приняв какое-то решение, поставил бокал на стол и подошел ко мне. Я невольно вжалась в спинку кресла, когда он присел передо мной на корточки так, что наши лица сравнялись.

Что это он задумал? Как будто поцеловать собрался.

И в самом деле, губы инквизитора оказались совсем рядом с моими. Я отчаянно вцепилась в подлокотники кресла, а руки Джестера вдруг оказались поверх моих.

Удивительно, но теперь его прикосновение не обжигало льдом. Я чувствовала обычное человеческое тепло.

А затем я угодила в плен внимательных глаз Джестера, и весь окружающий мир перестал существовать для меня. Мрак в его зрачках пульсировал в такт моему сердцу. Это биение одновременно и ужасало, и притягивало. Хотелось вечность наблюдать за танцем тьмы. И чувствовать, как все мои мысли и желания уходят, а в теле разливается непонятная слабость…

Однако все завершилось очень резко и донельзя неприятно. Внезапно все мое тело скрутила сильнейшая судорога. Словно я упала с небывалой высоты и лишь чудом не разбилась, хотя все мои кости превратились в крошку.

Боль была настолько сильной, что я не могла даже застонать. Все, на что у меня хватало сил, — это сипло и с трудом втягивать в себя воздух, молясь всем богам этого мира и своего родного, чтобы следующий вздох не оказался последним.

Закончился приступ так же неожиданно, как и начался. Я вдруг осознала, что мои суставы больше не выкручивает непонятная сила. Мгла подкатывающего забытья, сгустившаяся было перед глазами, отхлынула. И я обнаружила, что по-прежнему сижу в кресле. Правда, Джестера рядом уже не было. Инквизитор успел отойти и сейчас стоял ко мне спиной, с подчеркнутым вниманием изучал что-то за окном.

— Что вы сделали? — хрипло спросила я. — Что это было?

Джестер молчал так долго, что я решила, будто ответа не последует вовсе. Но ошибалась.

— Вам не повезло, баронесса Теоль, — наконец негромко проговорил инквизитор. — Причем крайне.

— Я уже поняла, — огрызнулась я.

Перенесенное настолько потрясло меня, что на какой-то миг я забыла про осторожность. Так и хотелось вскочить на ноги и как следует отхлестать негодяя по лицу. По-моему, только что он явно преступил грань дозволенного. А еще слуга закона!

— Прежде всего мне не повезло в том, что я познакомилась с вами, — продолжила я. Трясущимися руками подняла с пола бокал и почти осушила его первым же глотком.

Теперь я не чувствовала крепости напитка. Он был для меня словно вода. Но, увы, мои нервы успокоить оказался не в силах.

— И вы абсолютно правы. — Джестер с кривой ухмылкой повернулся ко мне. Добавил с сарказмом: — Наша встреча — это самое дурное из всего, что только могло случиться с вами.

«Ошибаетесь, — едва не возразила я. — Самым дурным для меня было то, что меня без спроса забрали из родного мира и засунули в чужое тело. Все остальные мои беды — лишь следствие этого».

Но в последний момент я прикусила язык, не позволив фразе сорваться с него.

Пожалуй, об этом лучше умолчать. По крайней мере, пока я не пойму, что от меня вообще хочет этот инквизитор.

— Вы спрашивали, что такое коррекция ауры, — произнес тем временем Джестер. — Отвечу честно. Вы ведьма, баронесса Теоль. И ведьма в самом неприятном значении этого слова.

Я раздраженно фыркнула. Вот приласкал так приласкал. С чего вдруг я ведьма? Для меня это понятие прежде всего ассоциировалось с какой-нибудь страшной злобной бабкой, которая ненавидит весь мир. Как говорится: сделал гадость — сердцу радость. А я совершенно не такая! Даже если не брать во внимание возраст и внешность, а основываться только на характере. Никогда в жизни я не делала никому ничего дурного. Не скрою, мыслишки всякие подлые порой проскакивали. Но моя агрессия всегда была способом защиты, а не нападения. Не трогай меня — и сам не получишь.

— В наше время многие женщины обладают магическими способностями, — мягко продолжал Джестер. — В этом нет ничего удивительного или постыдного. Но обычно представительницы прекраснейшего пола тяготеют, так сказать, к светлой стороне искусства невидимого. Большинство из них становится целительницами, изучает растительный и животный мир. Но некоторым не везет. Их дар подпитывают силы тьмы. Увы, вы относитесь к числу как раз последних.

— Я никому и никогда не вредила, — поспешно возразила я, ощутив, как от последних слов инквизитора сжалось сердце.

— Я верю вам. — Джестер спокойно кивнул. — Однако вот в чем загвоздка, баронесса Теоль. Никто не может гарантировать, что в один прекрасный, а точнее, ужасный день все переменится. Вы верите в законы кармы?

— Э-э… — неопределенно протянула я, силясь сообразить, как ответить на неожиданный вопрос.

Законы кармы? Нет, я понимаю, что это значит. Мол, все зло, некогда совершенное тобой, однажды вернется бумерангом. Но при чем тут я?

— К сожалению, порой за грехи предков приходится отвечать их потомкам, — добавил Джестер, уловив мою растерянность. — Тиальда Трей совершила в своей жизни множество злодеяний. И далеко не все из них были оплачены ее смертью.

Я угрюмо насупилась. Да уж, чем дальше — тем страшнее.

Пожалуй, мне все-таки придется признаться в том, что я не имею никакого отношения к роду Трей. Эдак меня и на костер отправят.

Ух, права была настоящая Тереза, когда сбежала из этого мира! Видимо, умная девочка понимала, к чему все идет.

— Вы уже продемонстрировали, что определенные способности к ментальной магии у вас имеются, — проговорил Джестер. — Неоспоримые доказательства этого имеются на ауре Агнессы. Полагаю, вы согласитесь, что из всех видов колдовства этот — наиболее опасный для окружающих. Очень приятно заставлять людей поступать так, как вам надо. И это затягивает. Сначала прибегаешь к этому способу убеждения изредка, лишь в самых серьезных случаях. Потом все чаще и чаще. Но вот беда. Любое заклятие подчинения истощает волю человека, на которого оно было наложено. Чем чаще он оказывается под чужим воздействием, тем реже вспоминает о собственных стремлениях и мечтах. Со временем надобность в чарах вообще отпадет, потому что несчастный превратится в подобие ожившей марионетки. Ни чувств, ни желаний, ни-че-го.

И замолчал, пытливо уставившись на меня.

Я то сжимала, то разжимала кулаки. Ладони были настолько потными от волнения, что нестерпимо хотелось вытереть их о подол платья. Но я понимала, как некрасиво это будет выглядеть со стороны, поэтому терпела.

Дела у меня обстоят хуже некуда. Чем дольше говорил Джестер, тем больше я уверялась в мысли, что от будущего не стоит ждать ничего хорошего. Выбор в общем-то невелик. Или тюрьма, или костер.

— Я больше не буду, — жалобно протянула я, осознав, что пауза несколько затянулась. Затараторила: — Честное слово! Больше никогда и ни за что! Я и понятия не имела, что это настолько серьезно. Да что там — я и не думала, что способна на такое.

— Не думали? — с сарказмом повторил мои слова Джестер, не поверив столь жалким оправданиям.

— Конечно! — с жаром воскликнула я, силясь убедить его. — Иначе вышла бы замуж за нелюбимого по настоянию отца?

— За нелюбимого? — опять переспросил Джестер, но в его голосе на сей раз прозвучало открытое недоверие. — Как это?

— А вот так, — огрызнулась я. — Петер имел неосторожность сыграть с моим отцом в карты на желание. И проиграл, в результате чего был вынужден взять меня в жены.

По всей видимости, ситуация показалась Джестеру не постыдной, а забавной, потому как в его серых глазах заплескался смех.

— И ничего веселого в этом нет, — отрезала я. — Считаете, приятно навсегда связать свою жизнь с человеком, который сделал вам предложение лишь из-за нежелания чернить репутацию невыполненным словом?