Отравленные морем (СИ) - Волгина Алена

В нижней части фундамента каменная кладка отсырела и кое-где раскрошилась, так как во время приливов эта часть здания скрывалась под водой. Выбрав самый сырой угол, Карита попыталась расшатать и выломать отсыревшие камни. Скарпа изнутри помогал изо всех сил. На то, чтобы справиться с первым булыжником, ушло три часа. Мы приуныли. Однако со вторым и третьим камнем дело пошло легче.

Я не хотела надоедать друзьям постоянными вопросами «Ну как? Сколько ещё удалось вытащить?», поэтому просто пыталась следить за их настроением. Это так увлекло, что скрежет ключа в двери прозвучал для меня словно гром среди ясного неба. Я подумала, что меня собираются тащить на допрос, и у меня чуть не отнялись ноги от ужаса. К счастью, это оказался всего лишь тюремщик, который принёс миску засохшей поленты и тощий тюфяк.

Понюхав еду, я скривилась: от миски пахло ещё хуже, чем на заднем дворе у трактирщика Бонифачо! Мне нужны были силы, поэтому я попыталась проглотить несколько ложек застывшей бурды, но то ли пища была слишком грубой, то ли мой желудок весь ссохся от страха, но поесть так и не удалось. Тюфяк тоже порядком вонял и был весь в подозрительных пятнах. В общем, я решила, что лучше посплю на голых досках, благо ночи стояли тёплые, да и бархатный плащ, предназначенный для Джулии, остался при мне.

Сразу после ухода тюремщика я послала мысленное предупреждение Скарпе, чтобы он спрятал следы подкопа, однако к нему никто не зашёл. Это настораживало. Если стража считает, что заключённый не нуждается в пище и питье, то какой приговор ему уготован? Сразу вспомнились слухи о тюремных «ночных душителях», неслышно проникающих в камеры с гароттой в руке, а потом вывозящих трупы в канал Орфано.

Внизу Карите с большим трудом удалось вытащить четвёртый камень. Я нервно кусала губы. Полосатая тень от решётки, медленно скользящая по стене, представлялась мне солнечными часами, которые отсчитывали последний день чьей-то жизни.

Когда вокруг потемнело, и тени совсем исчезли, я, не удержавшись, спросила у Скарпы: «Ну что?»

«Будь я кошкой, пролез бы», — коротко сказал пескаторо.

Близость свободы его воодушевила. К нему сразу вернулись энергия и прежнее ехидство. Но мне всё равно было тревожно, и чем быстрее сгущалась темнота, тем сильнее росло моё беспокойство. Тюрьмы в Венетте славились своей неприступностью. На моей памяти ещё никому не удавалось выбраться из их каменных ловушек! Всем существом я чувствовала мягкий плеск глянцево-чёрной воды в канале и мрачную неподвижность выраставших из него стен. Хватит ли сил у Кариты вытащить ещё несколько скользких булыжников? Наступил час отлива, и вода, отступая, открыла нижнюю часть стены, покрытую темно-зеленым илом.

Ближе к рассвету мне послышались внизу, в колодце, какие-то звуки. Я вскочила. Скрежет отворяющейся двери продрал по нервам. За ней возникло жёлтое пятно фонаря.

«Беги!» — мысленно прокричала я Скарпе.

«Слишком узко! Я не пролезу!» — послышалось в ответ. Призвав на помощь свой дар, я увидела, как он пытается придвинуть кровать обратно к стене, чтобы скрыть следы разрушений.

Меня охватило дурное предчувствие. От волнения я чуть не выломала решётку, закрывающую крошечное окно в моей камере:

«Нет! Беги прямо сейчас! Карита!»

Лязг ключей слышался уже возле камеры пескаторо. Я приготовилась к худшему, так как понимала, что никто просто так не придёт к заключённому среди ночи, желая скоротать часы до утра!

Темноту прорезал чей-то вопль, но кричал не Скарпа. Снова послышался скрежет и топот множества ног, будто внизу промчался целый табун. Замелькали огоньки факелов. Тот тюремщик, который зашёл в камеру первым, весь трясся, прижимая ладонь к лицу. Его пальцы были черными от крови.

— Ого! Это он тебя так?! — спросил кто-то. — Вот дьявол! Надо было ему все ногти вырвать!

Пострадавший отчаянно замотал головой:

— Да не он это! Не он! Там другое! Глаза горят, когти — во!

— А карлик-то жив?

Сразу несколько человек потянулись в камеру, теперь уже с большей осторожностью. Вскоре раздались изумлённые возгласы:

— Нет его здесь!

— Что, сожрали?!

— А это ещё что?

Судя по проклятьям, донёсшимся снизу, они обнаружили лаз в стене.

Когда спустя некоторое время тюремщики вспомнили обо мне и гурьбой ввалились в мою каморку, я могла только всхлипывать от смеха, сжавшись в комок на полу. В душе у меня всё ликовало: «Он сбежал! Он смог! У него получилось!»

Первый стражник, увидев меня, даже попятился:

— Чего это с ней?

— Может, перепугалась?

Я до боли прикусила ладонь, чтобы не расхохотаться в голос.

— Припадочная! — буркнул тюремщик, схватив меня за плечо и пытаясь вздёрнуть на ноги.

— Ты осторожней! Говорят, она ведьма!

Меня снова потащили куда-то по узким лестницам и коридорам. Втайне я надеялась, что на этот раз посчастливится угодить в сырое подземелье, где мне было бы проще общаться с Каритой — вода близко.

Увы, новая камера оказалась под самой крышей. Это была унылая комната, вытянутая, как пенал, с низким потолком, нависающим над головой. На кирпичных стенах кое-где сохранились следы побелки. Зато в дальнем конце комнаты было маленькое окно с решёткой, сквозь которого виднелся клочок ночного неба.

На миг я забыла даже о присутствии тюремщика, жадно глотая ночной воздух. Только сейчас я поняла, каким смрадом дышала до сих пор! Меня отрезвил только грохот захлопнувшейся двери. Оказывается, человека может осчастливить даже такая малость, как глоток свежего воздуха, если надолго лишить его этого!

В тюрьме можно потерять многое. Здоровье, зубы, а то и некоторые конечности, не дай бог… При одном воспоминании об ужасном пыточном колодце у меня заранее ныли все кости. Но прежде всего ты теряешь чувство собственного достоинства. Ты смиряешься, когда с тобой обращаются как со скотиной. Привыкаешь радоваться мелочам. Куску хлеба без плесени, плошке воды, глотку воздуха из крошечного окна под крышей… За один день в этом ужасном месте я превратилась в дрожащий комок страха!

Стиснув руки, чтобы не дрожали, я сурово приказала себе:

— Разве этому тебя учили на Мираколо? Как говорили монастырские сёстры: «Что бы ни пришло к тебе из моря, ты должна с достоинством встретить это». Здесь, в Карчери, водятся свои чудовища — возможно, ещё пострашнее морских, но их тоже следует встретить с честью…

У стены вдруг послышался шорох, заставив меня нервно прислушаться. Неужели крысы? Говорят, в Карчери водились крысы размером с собаку! От моего хвалёного достоинства тут же не осталось и следа: взвизгнув, я проворно забралась с ногами на койку.

Что-то пролетело через комнату, невидимое в темноте. Мои щёки обдало воздухом, и не успела я опомниться, как что-то родное, тёплое со смехом прикоснулось к моему сознанию, а мне в руки свалился крупный комок перьев, бьющий крыльями и совершенно счастливый от встречи.

Глава 17

Для Энрике Арсаго плавание на военной галере было в новинку. Первые дни его просто ошеломили: тесно, душно, от гребцов несёт потом, в уши вонзаются резкие звуки флейт, задающих темп гребле, и отрывистые команды комитов. Галеры шли быстро, без остановок, на ночь обычно причаливая к берегу. В первый день они плыли на юго-восток, держа курс на Зару. Крейсерская скорость эскадры была не слишком высокой, так как «Анжело» иногда отставал, но они неуклонно продвигались вперёд. Поначалу Энрике старался держаться рядом с Алессандро, но потом стал проводить время то на одном, то на другом корабле, с тайной мыслью сойтись поближе с синьорами Реньером и Альбицци.

Поручение дона Сакетти не давало ему покоя. Он не понимал, в чём можно заподозрить синьора ди Горо, кроме разве что излишнего рвения и преданности делу. Но чем больше Энрике задавался этим вопросом, тем отчётливее понимал, что совсем не знает Алессандро, хоть они и были знакомы с самого детства. Алессандро никогда не стремился раскрывать душу, а здесь, в море, и вовсе превратился в другого человека, причём этот незнакомец производил слегка пугающее впечатление. Он часы напролёт проводил на корме возле румпеля, отдавая приказы рулевому. Энрике, затаив дыхание, следил за ним, и ему казалось, что Алессандро прислушивался ко всему: как шуршит ветер в парусах, с каким звуком плещется вода, обтекая корабельный корпус. Это действительно походило на волшебство! Казалось, что он мог предсказать намерения морской стихии, ориентируясь лишь по виду пенных гребней и лёгких росчерков облаков в небе, и всё это он использовал, чтобы проложить оптимальный курс.