Изъян в сказке: бродяжка (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

Она не знала, что будет «там». Ей не хотелось больше ничего искать, всё, что ей было нужно, это простая работа, крыша над головой и покой.

Коридор оказался длинным и извилистым, каменным, но неожиданно сухим, в отличие от своего мрачного собрата в Шеане. Вели их долго, трое стражников (причём только один в жёлтом плаще) шагали впереди, ещё трое — позади, да ещё и всем им сковали цепями руки. Если бы они задумали побег, размышляла Мэгг в каком-то странном состоянии отупения, то ничего бы не вышло.

Яркий дневной свет резал глаз. Их повели по улице — на площадь, конечно. Мэгг бывала на казнях и видела толпы людей, собирающиеся туда. В этот раз толп не было. Так, пара десятков зевак поглядывала на них, кто-то плюнул на землю, кто-то присвистнул — вот и всё.

— Зои, — шепнула Мэгг, не оглядываясь. — Почему нет людей?

Зои засмеялась кашляющим смехом и ответила тоже шёпотом:

— Делать им нечего — смотреть, как отстегают пяток шлюшек. Есть дела поважней.

Их вывели на деревянный грязный помост, поставили спинами к площади. Громадных размеров женщина с громадной корзиной выбралась откуда-то из-под пустующей виселицы, вытащила из-за пояса ножницы под стать себе, пощёлкала ими и быстро — щёлк-щёлк — обрезала волосы всем. Мэгг вскрикнула, когда пропал вес косы, но тут же закусила губу и опустила голову пониже. Теперь её не узнать. Она больше не похожа на ту, кого ищет отец Гай. Только плакать все равно хотелось.

Зои и ещё одну женщину не стригли. Потом вышел палач — рослый бородатый детина, без маски, с пучком зелени в зубах. Прошёл перед ними, почёсывая голое пузо, зашёл за их спины и (Мэгг повернула голову, чтобы видеть, хотя её и начинало трясти от ужаса при мысли о близком наказании). Первой была сводница. С неё сдернули платье, грубо поставили на колени, щёлкнул кнут — и она заорала. Ещё удар — палач ногой подвинул её в сторону, а стражник уже расковывал руки. Мэгг была предпоследней, и когда палач дошёл до неё, у неё подгибались колени. Без платья оказалось страшно холодно и мучительно стыдно, но от стыда не осталось и следа, когда кожу ошпарил кончик хлыста. Боль от клейма уже была слишком давно, забылась, ушла куда-то глубоко в сны и кошмары, а боль от хлыста была реальной, страшной. На смену жару пришёл холод — и снова как будто плеснули кипяток, а в горле оборвался ещё один вскрик. В бок пнули тяжёлым сапогом, но не нарочито болезненно и зло, а просто отпихнули, как бездомную собаку.

Она упала и тут же завозилась, силясь натянуть платье на горящую спину. Стражник расстегнул кандалы, и Зои рывком помогла ей встать.

У Мэгг всё шаталось перед глазами, ноги дрожали, и она едва поняла, как они спустились с помоста и почему пошли все вместе. Только оказавшись в какой-то тёмной и пропахшей благовониями гостиной, она начала осознавать, что спаслась.

Ей позволили забиться в угол и не трогали, и она, стараясь не задевать кровоточащие раны, вцепилась пальцами в постыдно короткие волосы и зажмурилась. «Всевышний, услышь! Всевышний, пошли мне тихую жизнь, молю тебя! Пусть всё будет хорошо!»

Она готова была на всё. Напроситься в храм и навсегда похоронить себя за его стенами, найти школу или какое-нибудь общество цветочниц, чтобы мыть там, убирать, готовить за скромную плату. Только чтобы никто не трогал её и не угрожал ей больше. С неё было довольно — и страхов, и опасностей, и угроз. Может, другим, тем, про кого Рей пел песни, нужны были приключения, вечная любовь и внезапные перемены, но она — из других. Она не хочет ничего — кроме тишины. Какой она была глупой, когда собиралась искать своих родных! И как мало потребовалось ей, чтобы осознать свою глупость.

— Эй, малахольная! — это была сводница, уже в чистом платье и даже, кажется, помывшаяся. — Прими-ка ванну, девочки нагрели на всех. Хозяйке тут ни вши, ни кровавые пятна не нужны.

Мэгг не стала спрашивать, что за хозяйка, только покорно поплелась, куда сказали, и едва не заплакала от счастья, увидев небольшую медную ванну, наполненную горячей и почти чистой водой. Она погрузилась в воду, чувствуя, как унимается боль, намочила остатки волос, нашла на краю мочалку и стала отчаянно тереться, желая вместе с грязью смыть воспоминания об улице и о тюрьме.

А потом о ней как будто забыли. Никто её не гнал, но ничего особого не требовали. К концу вечера она поняла, что попала в бордель. Здесь работало пятнадцать девушек — вернее, они себя называли «девушками», но самой младшей едва исполнилось двенадцать, а самой старшей было, на взгляд Мэгг, больше сорока пяти (и у неё не было зубов). В гостиную и в комнаты Мэгг ходу не было, но она свободно ходила по чердаку, кухне, прачечной. Сводница, которую, как выяснилось, звали мадам Дебю, изредка, если замечала Мэгг, давала ей какое-нибудь задание. Вообще говоря, сводницей она была только отчасти — в основном она крутилась по хозяйству и следила, чтобы «девочки» были накормлены, если не досыта, то хотя бы так, чтобы не падать от голода, чисты и одеты. Тем, кого постригли, быстро соорудили парики — Мэгг, конечно, никто такой не предложил.

— Передохну тут и утеку, — сказала Зои на третий день. Мэгг подумала, что «утечёт» вместе с ней, но не успела. Одним утром Зои просто исчезла. Мадам Дебю принялась проверять невеликие драгоценности, но ничего не пропало, и она сказала, смахнув слезу: «Вот что такое истинная благодарность!»

Подумав про благодарность, Мэгг стала помогать поварихе, прачке и поломойке. Ей давали немного еды, выделили почти целое, только с несколькими прорехами на юбке платье, а как-то вечером повариха даже намазала ей спину пахучей мазью, после которой подживающие рубцы перестали кровить, зато стали ужасно чесаться.

Мэгг перестала молиться о том, чтобы найти какое-то место, зато стала просить Всевышнего, чтобы он позволил всему оставаться так, как есть. Пусть в борделе, но она стала тем, кем желала стать: невидимкой.

Было ли ей скучно? Ни на одну минуту! Ни на миг она не подпускала в свой разум мысль о том, что где-то есть другая жизнь, и решительно гнала от сердца даже самую крошечную тоску.

А потом всё изменилось.

День был точно такой же, как все предыдущие. Мэгг встала рано и бросилась на кухню — помочь с водянистой кашей, потом проварила большие красные простыни в медном котле с краской — чтобы не выцветали, наскоро перекусила и занялась мытьём полов в гостиной (утром туда можно было выходить: бордель закрывался до четырёх часов, и гостей не было).

Она скоблила доски между пёстрыми коврами, как вдруг услышала женский резкий голос:

— Кто это? Я её не помню?

Она ниже наклонила голову, делая вид, что полностью поглощена своей работой, но голос велел:

— Девушка, ты! Встань-ка.

И Мэгг оказалась лицом к лицу с немолодой, но явно благородной женщиной. Только приглядевшись, Мэгг смогла разглядеть на её лице следы пудры, а на волосах — краску. Ещё у неё не было перчаток, и эта маленькая деталь оказалась самой красноречивой — женщина не была леди.

— Ты кто такая? — спросила женщина. Мадам Дебю, стоявшая у неё за спиной и очень грубая на её фоне, силилась не то подмигнуть, не то скривить какую-то многозначительную рожу, но Мэгг не могла угадать её ужимок, поэтому ответила:

— Магарет, — и запоздало вспомнила, что в бумагах она «Маргарет». Может, не заметят?

— Выпрямись, не горби спину, — велела женщина, и Мэгг поспешно подчинилась.

Женщина обошла её кругом, бесцеремонно дотронулась до коротких, неровно обрезанных волос, ухватила за подбородок, поворочала её голову из сторон в сторону («Как лошадь рассматривает!» — подумалось Мэгг, но она даже не попыталась вырваться и уклониться от этого грубого изучения).

— Если бы не цыпки на руках и не эти лохмы, я сказала бы, что ты из благородных. Ну-ка, скажи мне толком, откуда ты взялась и что здесь делаешь.

— С позволения сказать, госпожа, — промямлила Мэгг, — я здесь убираюсь и немного помогаю по хозяйству. Госпожа Дебю не гонит меня, я многого не прошу — только немного еды и угол.