Дама выбирает кавалера (СИ) - Нотт Тэффи

Я закрутила платье жгутом, завязала в узел, чтобы оно мне не мешалось, и принялась отжиматься.

Даже если предположить, что супруги не живут вместе, то почему мадам Голицына не пришла выяснять отношения? Вряд ли хоть кто-то из светского общества столицы не в курсе, что я живу в доме графа. Да и на приёмах её не видно. Сомневаюсь, что такая яркая личность, как мне описал её Николай, сидела тихонько в уголочке и голоса не подала.

Я встала, оттряхивая ладони. Что-то здесь не так. Точнее, здесь всё не так.

К тому времени, как Голицын вернулся, я полагала, что совсем уж успокоилась. Но стоило графу показаться в гостиной, как внутри меня снова заклокотала ярость. Да что же такое…

Сергей Александрович же, наоборот, сиял слишком довольной улыбкой, завидев меня.

— Вера Павловна. — Он направился ко мне с понятным намерением обнять. И как бы я хотела раствориться в этих объятиях! Спрятаться в сильном плече и сделать вид, что ничего не произошло. Маленький ребёнок внутри меня метался и паниковал, умоляя не закатывать скандал. Но прагматичная часть меня втолковывала: так надо. Голицын, увидев моё суровое лицо, сбился с шага. — Что-то случилось?

— Садитесь. — Я качнула головой, застывая у клавесина и скрестила руки на груди.

— Да нет, спасибо, я постаю. — Граф тоже посуровел, останавливаясь перед креслом. — Вера, я не понимаю. У тебя лицо, будто умер кто-то.

«Почти», — чуть не ляпнула я.

— Не хотите Сергей Александрович ничего мне поведать о вашей супруге? — Скривившись, не стала ходить вокруг да около, я.

Граф тяжело вздохнул, отвёл взгляд. Неспешно оправил свой сюртук, коснулся цепочки часов. Меня это промедление начало не на шутку раздражать.

— Что вы хотите услышать про мою супругу? — В конце концов, спросил Голицын. Я чуть не задохнулась от возмущения и тут уж стало не до этикета.

— Что-о-о?! — Вспылила я. Очень хотелось графа чем-нибудь долбануть. Под руку мне попалась чернильница, стоявшая на клавесине. Тяжёлая и красивая, она по дуге полетела в Сергея. Тот увернулся, в ужасе глядя на то, как хрусталь разбивается о стену над камином, немедленно окрашиваясь некрасивой кляксой. — Ни «извините, Вера», ни «откуда вы узнали»?! — Продолжала бушевать я, шаря по гладкой поверхности дерева в поисках, чего бы ещё запустить в этого засранца. — У вас есть хоть толика совести?!

— Вера! Вера! — Голицын подлетел ко мне, хватая за запястья. По всей видимости, переживая за сохранность своей головы и вещей в доме. — Если ты перестанешь силиться меня покалечить, я тебе всё объясню! — Я дёрнулась в попытке освободить руки. Не тут-то было. — Конечно, мне нет прощения. Я готов молить тебя о нём на коленях, но сделает ли это мой поступок лучше?

Я застыла, глядя в темно-зелёные глаза. Ужасно красивые и предательски понимающие. Прямо вот обидно, что граф такой разумный. Я выдохнула сдаваясь. Отвела взгляд, стараясь не растерять всю свою решительность.

— Больше не будешь крушить дом? — Поинтересовался Голицын.

— Подумаю. — Буркнула я, но руки мои были всё же освобождены. Теперь Сергей взял мои ладони в свои и мягко поцеловал сначала одну, потом вторую руку.

— Дай мне попытку оправдаться. — Тихо попросил мужчина. — А там уже решай, что делать дальше.

Я капитулировала. Позволила Голицыну усадить себя в кресло, позвать Аглаю, чтобы принесла чая. Пока экономка несла угощение, граф ушёл на второй этаж. Когда он вернулся, у него в руках было какое-то письмо и длинная трубка. Он встал у камина, раскуривая свой длинный чубук, поглядывал на пятно и молча качал головой.

Когда мы снова остались одни, граф начал свой рассказ.

— Я действительно несколько лет назад впервые связал себя узами брака. Если быть до конца откровенным, то идея женитьбы пришла в голову не мне, а Его Величеству Павлу. Ему, видите ли, казалось, что я дурно влияю на его сына и меня надо как-то приструнить. — Сергей со вздохом постучал трубкой о край камина, затянулся и выпустил сизый дым. — Не буду кривить душой, моя избранница мне понравилась. Тогда мне почему-то, казалось, что взять в жёны любимицу всей столицы — хорошая идея, но ты не представляешь, как я ошибался. — Взгляд Голицына был направлен куда-то вдаль, будто он воскрешал в памяти воспоминания. — У нас с Авдотьей как-то с порога не заладилось. Сначала она наотрез отказалась ехать со мной в Москву, заявив, что здесь у неё жизнь, а там она не собирается сидеть в поместье и вышивать. Потом начались скандалы и здесь. Она раз за разом подрывала моё доверие, всеми силами пыталась показать, что наш союз — не её воля и как сильно ей не хочется быть рядом со мной.

Я слушала внимательно не перебивая. В голове моей легко вырисовывался образ эдакой легковесной кокетки, которая предпочитала тихому, семейному ужину разъезды по приёмам и балам. Интересно, сколько ей лет?

— В конце концов, случилось так, что мы с почившим Павлом Петровичем не нашли согласия. Мы с супругой были вынуждены отправиться в путешествие по Европе, подальше от императорского гнева. — Голицын вновь поморщился. — Но стало только хуже. Оказалось, что без возможности сбежать от меня на очередной приём или чаепитие, Авдотья совершенно невыносима. В год, когда на престол взошёл Александр, я вернулся в Россию, а моя законная супруга осталась в Дрездене, откуда написала мне откровенное послание о том, что брак наш был вынужденной мерой и жить со мной она больше не намерена. Меня такое положение дел более чем устраивает. Терпеть эту женщину в своём доме я больше не желаю.

Граф, наконец, отложил свою вонючую трубку и протянул мне сложенное конвертом письмо. Прямые строчки в нём были написаны изящным почерком, по-французски. Мне достаточно было вскользь прочесть написанное, чтобы понять, что Голицын не врёт.

— Только вот, видите ли, Вера Павловна… — От волнения граф вновь перешёл на «вы». — Всё это быстро стало достоянием общественности. Думаю, не без стараний моей драгоценной сестры, которая любит Авдотью всем сердцем. Ничего удивительного, они одного поля ягоды. А я резко стал персоной нон грата в Петербурге. Почти все встали на защиту моей супруги, возомнив меня тираном и деспотом, от которого бедная девушка сбежала аж в Дрезден к собственной сестре. — Сергей пожал плечами. — Да и чёрт с ними. Меньше ненужной суеты, всех этих неизбежных светских обязанностей и глупых разговоров ни о чём. Только вот что…

Голицын посмотрел на трубку, прикидывая закурить снова или нет, но в итоге так и не притронулся к ней.

— С момента моего возвращения в Россию, я добиваюсь от Его Величества развода. Он мой друг, если будет позволено так сказать об императоре, и знает о наших с Авдотьей Ивановной размолвках лучше многих. При мне он читал это злополучное письмо. — Сергей кивнул на бумагу у меня в руках. — Но снова и снова он использует мою мольбу, как возможность попросить меня об очередной услуге и просьбе. Как будто без этого я мог его ослушаться. — Мужчина нахмурился и посмотрел на меня. — Но в этот раз всё будет по-другому. Миссия в Японию… Александр клялся, что после того, как я вернусь, он ходатайствует перед Синодом о нашем разводе. И в этот раз я не уступлю.

Голицын, наконец, отлепился от камина и подошёл ко мне, медленно присел на колени перед креслом, взял мою руку, заглядывая в лицо.

— Вера Павловна, я клянусь, если я вернусь, тем более, если я вернусь с хорошими новостями, а с вашей помощью, так оно и будет, императору ничего не останется, кроме как удовлетворить моё прошение. — Он с чувством сжал мою руку. — И если тогда Вы не передумаете, не найдёте кого-то, кто придётся Вам по душе более… — Голицын запнулся. — Если Вы согласитесь быть моей супругой, перед людьми и Богом, Вы сделаете меня счастливейшим мужчиной на земле. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину перед Вами и Вашим братом.

Ком в горле не позволял произнести мне ни слова. Хотела предложения руки и сердца? Вот, Вера, держи, кушай, не подавись. Я смотрела на мужчину перед собой, чувствуя, как вся злость и обида на него растворяется в бескрайней нежности. И чувствовала себя бесконечно виноватой. За то, что хоть и на краткий миг, но он сделал меня самой счастливой женщиной на земле, а я его просьбу исполнить не могу. Более того, не в силах даже объяснить, почему, когда он вернётся, меня уже не будет здесь.