Добыча хищника (СИ) - Романова Елена

– Не искушай меня, Эля, – от его интонации по моему телу проносится волна жара и устремляется вниз живота.

– Шевелится можно?

– Еще слово, и я действительно тебя отшлепаю.

Он склоняется и целует меня.

Ох… я жалею только о том, что этот поцелуй скоро прервется. Мои руки приподнимаются, и я сжимаю пальцы в кулаки, помня о предостережении.

– Тай, я… – выдыхаю коротко, – уже хочу прикоснуться к тебе. Можно?

Его взгляд падает вниз на мои обнаженные ноги. Он поддевает пальцем ворот моей футболки и тянет вверх, заставляя тоже встать на колени. Теперь мы лицом к лицу и, кажется, полностью принадлежим друг другу.

Его «да» пронзает мое сознание раскаленной иглой, и мое дыхание учащается.

Тянусь к его лицу под грохот собственного сердца. Мои пальцы прикасаются к его подбородку и скользят по слегка колючей щеке. Под моей ладонью – весь смысл жизни.

Тайгет резко тянет воздух сквозь стиснутые зубы, и я отдергиваю руку.

– Тебе не нравится?

Он кусает нижнюю губу:

– Продолжай.

Я прикасаюсь смелее.

– Так? – веду пальцами по его шее вниз.

– Да, – его кадык дергается, он закрывает глаза.

Демонстрация его наслаждения сводит меня с ума.

Мои ладони оказываются у него на груди, а затем прикасаются к животу.

– Твою мать…

Его пресс напрягается, четко очерчиваются косые мышцы – он резко перехватывает мои руки и укладывает меня на спину, а сам нависает сверху в одной из самых страшных своих ипостасей. Его взгляд, в котором бьется яростная всесокрушающая жажда, заставляет меня замереть.

Тишину комнаты разрывает лишь наше хриплое дыхание.

Тай несдержанно впивается мне в губы, а затем сладко лижет мой рот, и это хорошо настолько, что я едва могу сохранить выдержку.

Порхание бабочек в животе слишком быстро перетекает в адское томление, требующее умелых мужских ласк.

Его ладонь замирает под моим подбородком – Тай коротко шипит от ощущения кровотока под своими пальцами. Мой бешенный пульс лучше самых громких стонов.

Я снова стискиваю кулаки, потому что опять хочу касаться его.

– Спокойнее, Эля, – звук его голоса напрочь лишает меня разума. – Не шевелись.

Он выпрямляется надо мной и смотрит сверху вниз с желанием, способном пробудить блудницу в любой женщине. Поздно думать о нравственности и долге. Поздно беспокоится даже о собственной безопасности.

Тай расстегивает ремень, и я зажмуриваюсь и прикрываю глаза предплечьем. Сердце бьет с оглушительной силой.

– Я не запрещал тебе смотреть…

Не слушай, Эля.

Не смотри.

Не влюбляйся в него без памяти!

Не падай в эту бездну окончательно.

Горячие губы снова накрывают мой рот. Широкая ладонь прикасается к моему бедру и скользит выше, под футболку.

Я не дышу и покрываюсь мурашками. Мое тело реагирует остро – я готова к нашей близости. На самом деле, я уже растворяюсь в грезах и почти улетаю в чертов космос от одного лишь предвкушения.

Тай снимает с меня футболку и накрывает собственным телом. Плотно прижимает к полу, позволяя почувствовать…

О, черт…

Он убирает пряди растрепавшихся волос с моего лица, освобождая себе доступ к мои распухшим от поцелуев губам:

– Спокойнее, Эля. Расслабься, – его язык касается моего подбородка. – Я попробую тебя… вот так, – слегка прикусывает мою нижнюю губу, и в следующую секунду слизывает выступившую капельку крови и умопомрачительно стонет.

– Пожалуйста… Тай… я…

Кажется, теперь он просто обожает мои губы, не желая освобождать их из плена болезненных поцелуев.

Я чувствую напряжение его мышц и тяжесть его тела. Он просовывает ладонь мне под ягодицы, укладывает удобнее, подминая под себя, и я чувствую его горячую, твердую плоть… Боже…

Сглатываю.

Страх так плотно мешается с желанием, что я крупно дрожу и забываю обо всех предостережениях, касаясь его разгоряченной кожи.

Его движения стремительно теряют мягкость. Но даже его грубость мне нравится. Нравится в нем все. И хорошее, и плохое.

Я ощущаю сумасшедшую потребность ему отдаться – мне почти больно, какая-то часть меня жаждет быть наполненной.

– Девочка… – его голос хрипит.

Несколько сладких, коротких поцелуев, и Тай обездвиживает меня, прижимается губами к уху и шепчет:

– … замри…

Он разводит мои бедра шире, с нескрываемым наслаждением входит в меня и, когда я шиплю от боли, останавливается.

Его взгляд затуманивается от удовольствия.

Теперь каждый его поцелуй – посягательство. Каждое его движение – безжалостное присвоение. И он, пожалуй, теряет голову…

Его ладони становятся влажные, на лбу блестит испарина, он стискивает зубы и сдерживает себя, не желая сорваться.

– Тай…

Звук моего голоса действует на него, как спусковой крючок. Он ослабевает контроль.

На секунду.

Всего секунда, и я принадлежу ему всецело.

Он входит в меня. Сразу и полностью.

Я коротко вскрикиваю, и Тай вновь останавливается, опускает голову и тяжело дышит.

Его пальцы впиваются в ворс ковра – он дрожит и облизывает губы, его ресницы прикрыты, мышцы на руках и груди играют под лоснящейся от пота кожей. Он делает еще одно движение, вынуждая меня ахнуть.

– … как же, сука, приятно, – шипит тихо.

Меня пронзает его взгляд – он резко вскидывает ресницы. Янтарь в его глазах отливает кровью.

Еще одно движение, и Тай смотрит мне в лицо напряженно.

Он собирает в кулак мои волосы на затылке и начинает неспешно двигаться, давая мне привыкнуть.

– …вот так – да, – обхватывает пальцами мой подбородок и целует: глубоко, жарко, безжалостно.

Его движения задают ритм. Наше дыхание вторит этим толчкам.

«Я исполнителен», – в отношении него это верно на все сто процентов. А может и больше. Он исполнителен в каждом движении.

Я ловлю раскаленный воздух губами.

Боль уступает место терпкому наслаждению. Мы соединяемся тесно, горячо и потрясающе сладко.

И я не хочу ни о чем жалеть.

Мне слишком хорошо, чтобы даже думать об этом.

***

Постоянный свет стал извечным сопровождением любой деятельности для Севастьянова. Он забыл, когда спал в темноте. Стыдно признаться, но темноты он боялся до чертиков. Еще с детства. А теперь, в своем почтенном возрасте, он убедился окончательно – во мраке живут самые настоящие чудовища.

Он проснулся от требовательного стука в дверь.

Севастьянов мог поклясться, что задремал всего на секунду. Он потянулся за очками и свесил ноги с дивана, который стоял у стены в его рабочем кабинете.

По ту сторону двери уже отчаянно ругались. Ругались грязным солдатским матом, принадлежность которого можно было определить сразу – к Севастьянову пожаловал Петр Шилов. В отсутствии дам полковник никогда не стеснялся в выражениях.

Распахнув дверь, Алексей Станиславович надел очки и, наконец, слабое зрение позволило ему увидеть подполковника Шилова, выражение лица которого говорило само за себя – случилось нечто ужасное.

– Эля? – спросил Севастьянов, вдруг испытав, как холодное беспокойство проникает ему в кровь и разносится по всему телу.

– О девочке нам ничего не известно, – без утаек выдал Шилов. – У нас ЧП. Наш объект уничтожил другого чужака.

– Уничтожил?

– Убил.

– Боже, – Севастьянова хватило лишь на вдох. – Они могут убивать друг друга… – он скрылся вглубь комнаты, чтобы взять экранирующий комбинезон. – Их регенерация не действует друг на друга, следовательно, мы были правы. Из крови Эли можно извлечь компоненту, чтобы научится их истреблять. Господи, мы должны продолжить исследования!

Он снова вышел в коридор, тщательно приглаживая седые волосы, растрепавшиеся во время сна.

– Как насчет крови других девушек с меткой? Мы могли бы… – произнес Шилов, но Севастьянов позволил себе бестактность, прервав его на полуслове.

– Другие не подойдут. Слишком мало времени скихр воздействовал на их организм, чтобы они могли навредить чужакам. За пять лет мы тщательно исследовали кровь различных женщин, получивших метку. Дело в том, что Эля – особенная девушка. Она продержалась с меткой почти шесть дней. Но сейчас без скихра ее кровь не имеет для нас экспериментальной ценности.