Потомок древних королей (СИ) - Шатохина Тамара

В той самой комнате для завтраков Влад стоял лицом ко мне, прижимая к себе женщину. Вернее, незамужнюю девицу, судя по длинным черным косам, спускающимся до колен вдоль спины. Она обхватила его за шею, прислонившись лицом к груди. Он одной рукой обнимал за тонкий стан, другой гладил по спине, по косам. И его улыбка… Он улыбался так тепло и светло, так мечтательно и нежно, как, я думала, что улыбается только мне. Выдохнул легко, отстранил ее слегка от себя, чуть повернул голову, улыбаясь, наклоняясь к ее лицу, потянулся… сейчас поцелует… Ударила рукой по воде, закричала раненым зверем, завыла от горя, не соображая ничего, только чувствуя… Мороз прошел по коже, сжались мышцы живота…что я делаю? Опомнилась, прижала ладони, прислушиваясь со страхом — болело. Болело в животе и в душе — рвало на части, убивало… Позвала мысленно Деда и осела на бережок…

Детей я не потеряла, но испугалась сильно — они теперь все, что есть у меня. Дед ругал, носился со мной, как с писаной торбой. Притянул на плече лекарку с лесного поселения, не отходили от меня вдвоем. И мне стало легче, отлежала несколько дней и встала. Нельзя ни болеть, ни страдать — плохо для детей. И боль в душе пройдет потихоньку, всегда проходит. Тем более, когда винить некого, кроме себя…

Упиваясь обидой, обвиняя в непонимании и горя желанием наказать, я совсем упустила из виду то, что он может чувствовать то же. Я предала мужа и сейчас получала по заслугам. Потому что он точно надеялся, что я откажусь от той возможности выбора, что не смогу с другим. Что нет ничего и никого важнее для меня, чем он, даже дети, а я… И нет мне прощения за это, вот и заняла мое место другая — чище, лучше… иначе не смотрел бы он на нее такими глазами, не тянулся бы так… Дороги назад не было.

Нужно думать что-то об этой осени, что-то решать. Уже золотился лист на деревьях, леса в предгорьях желтели всплошную, кое-где полыхая красным. Скоро упадут первые заморозки, и живность посунет на сушу. Заставить их остаться на болотах я смогу, но тогда зиму они не переживут. Думала сейчас только об этом. Сейчас мой дом здесь и нужно установить мир в нем — для будущих детей, для их безопасности. Жить для них, раз свою жизнь я загубила.

Решение нашли вместе с Дедом.

В один из дней большая змеюка проползла по краю болота со стороны предгорий, влезла в проход и просунулась через него в запретные леса. Светляки вывели ее к заставе. Мы долго ждали, пока один из стражей станет доступен и не виден своим. Потом рывок… и спеленатый змеиным телом воин сунется в нашу сторону. Опасность была только в том, чтобы сердце парня выдержало такой страх.

Говорила с ним сама, под личиной мужика с бородой, говорила басом — дед был сильным ведуном. Объяснила что к чему, добилась того, что он пришел в себя, даже спорил. Кричали друг на друга:

— Да ты, мужик, с ума выжил! Они годами жрали нас, мои товарищи сгинули тут, и ты хочешь, чтобы я поверил? Чтобы других уговорил выпустить смерть с болот?

— И ты сгинешь, и еще тьма других, если разом не прекратить это. Я не прошу вас стать для них кормом. Скройтесь на время, спрячьтесь… следите. И сами увидите, что траву они жрут! Траву!

Договорились все же… он обещал доложить обо всем начальству. Обсудили вместе, как сделать лучше, сошлись-таки на моем предложении. Глаза воину завязали, и змея доставила его за проход.

Потом мы поняли, что там решили попробовать поверить. Они тоже устали считать свои жертвы. После первых заморозков я вместе со светляками смотрела, как по проходам сунет моя болотная живность, ползут гады. Стражники и ведуны следили, отступив, но находясь в полной боевой готовности. Не доверяли полностью, готовы были вступить в бой, если что. Но этой осенью никто не погиб. Ни один воин, ни одна зверушка.

ГЛАВА 34

Прошла осень, пришла зима. Я провела ее в селении в предгорьях. Подружилась там с жителями, уже неплохо понимая их язык — он не так уж сильно отличался от нашего. Помогала лекарям, чем могла, сама училась у них. Купалась в теплых источниках в глубине пещер, пряла вместе с женщинами, подрубала края пеленок, чтобы не грубо, сооружала теплые карманы из мягкой валяной шерсти. Мастерила маленькие одеяла из больших, которые привезла с собой. Набивала плотно матрасики для колыбели мягкой сухой травой, смотрела, как искусно вырезали из дерева эти колыбели для моих детей. Показывала хозяевам новые узоры в вышивании, делилась способами приготовления мяса и рыбы.

Эту зиму я не скучала. Некогда было. Когда стало много свободного времени, а я часто проводила его в купальнях, решилась посмотреть еще и на Юраса. Где он, что с ним сейчас? Все же я переживала за него, сочувствовала, вину свою знала. С ним все было хорошо — жив, на вид здоров, нес службу, служил в страже, как и раньше.

К весне я уже ходила переваливаясь, как уточка, замирая, прислушиваясь с улыбкой, когда они толкались и ворочались внутри. Сердце сладко сжималось, и я ни о чем уже не жалела. Никто больше не был нужен, только они. Живот был большой, и я соорудила ему поддержку из полотна. Болела спина, я боль не снимала. Нужно знать, что со мной происходит, а эта боль нормальная, обычная.

Пришел срок и дети попросились в мир. Рожала легко, все же двое деток не дали вырасти друг другу слишком крупными. Первым родился Всемир. Потом, совсем легко — Зарочка. Женщины обмыли их в теплой воде, обрабатывали обрезанную пуповину, укутали в пеленки, подкладывая мягчайший сухой мох под попки. К вечеру стало подходить молоко. Все было хорошо, и после родов я поднялась быстро.

В середине последнего весеннего оборота луны перебралась с детьми в свой дом на остров. Вместе со мной жила Марочка, чуть вытянувшаяся за этот год. Помогала стирать пеленки, смотрела за малыми, пока я скакала по поляне с саблей. Мне нужно было привести в порядок тело после своей тягости. И плаванье в целебной воде пещер, танец с саблей, езда на лошадях шли мне на пользу.

Молока доставало, хотя детвора высасывали меня начисто. Хоть и ела, сколько влезало, и пила отвары и настои, молоко только-только наливало грудь до кормления. Я худела, в маленьком зеркальце, что подарили мне, видела, что стала выглядеть старше, взрослее.

Маленькие радовали, грели виноватую душу, придавали другой смысл и направление всей моей жизни в будущем. И трезвое осознание того, что сотворила это своими руками, тоже вразумляло. А чего я хотела, что век ждать будет? Верную да честную может и ждали бы, да и то… это же мужики. Как заболит там у них что-то… Было, конечно — плакала ночами, мучилась, тосковала, но старалась не погружаться во все это — боялась потерять молоко. И сопящие рядом дети отвлекали, успокаивали, оправдывали.

В один из дней конца лета услышав вскрик Марочки, выскочила из дома. В теплые дни мы выносили подстилку на траву, и малые лежали на ней под солнышком, сучили ручками и ножками, уже улыбались и держали головки, агукали… Огромная змеюка нависла над обоими, заторможено вытаращив глаза со страшным вертикальным зрачком. А Мир гулькал, протягивая ручки к ней, пуская пузыри, и его серые глазки светились серебром.

Я замерла, сделала шажок, готовясь броситься, прикрыть собой… боясь, что она от этого кинется на них. И не веря в такое — это была моя живность, знакомая уже, понятная мне, послушная. Заулыбалась и радостно завизжала Зарянка, полыхая синим взглядом. Змеюка осторожно опустила голову ниже, дала притронуться к своему носу. Я отмерла, зашипела: — Вон! Уйди, гадина, исчезни.

Змеюка обижено шевельнула хвостом, отползла. Первым взвыл Мир, потом Заряна. Тянули ручки за ней, плакали горько. Тогда я впервые увидела серебряный и синий свет в их глазах. Мы обсудили все с Дедом, решили, как быть. И вскоре нянек у моих королей прибавилось. Белки, зайчата — все по очереди перебывали в няньках и игрушках. Мы играли вместе, учились ходить, говорить, смеялись, росли…

К следующему лету Мир топал по траве, таская за собой какую-нибудь гадюку или ужа. Бедные твари висели обреченно, даже не пытаясь сопротивляться, ожидая, когда же ему надоест?