Безликий (СИ) - Соболева Ульяна

— Мне плевать, кто его понял, а кто нет. Меня волнуют иные проблемы сейчас.

А перед глазами она голая на алтаре с ногами распахнутыми, извивается от боли, но даже не стонет смотрит глазами бирюзовыми в окно на потолке, на звезду паршивую свою, и мне хочется каждому жрецу когтями глаза вынуть за то, что видят её тело … за то, что развонялись похотью на всю залу, глядя на мою женщину. Я и сам ощущал, как яйца сжались, как трясти начало от безумия этого. Может, если возьму не так с ума сводить будет. Станет обычной женщиной с дыркой между ног, как и у всех других, опостылеет, надоест. Проклятье! Убить ее надо было прямо там. Достать меч и на этом алтаре на куски порубить. Вот что должен был сделать Рейн дас Даал. Сын Альмира и велеар Валласа.

— Думаешь, Од и правда заплатит за неё? После такого позора?

Можно подумать, мне нужна плата. Я не продам её даже за горы красного золота. Она моя. Я так решил. И Саяр понимает это. Понимает, но режет меня, как ножом по старым шрамам, напоминая, зачем я здесь, и кто я такой. А я и без него помню. Остро помню. Болезненно. Только ничего с собой сделать не могу.

— Мы пойдем на Лассар войной, и это уже не имеет никакого значения. Нам не нужен выкуп от Ода — мы заберем все, что у него есть и так.

— Тогда бери ее, исполняй ритуал, а потом следи за своей скайей, Рейн, жизнь Одейи с этого момента и гроша ломаного не стоит.

Я резко обернулся к Саяру и стиснул челюсти, глядя ему в глаза.

— Никто не посмеет тронуть моё.

— Здесь нет. А в дороге кто знает? Я бы обезглавил ее и отправил отцу труп и голову в сундуке. Тебе проблем меньше, и противник на эмоциях наделает глупостей.

— Еще одно «бы» от тебя, и в сундуке будет лежать твоя голова, Саяр, чтоБЫ не решал за меня и много не думал.

Он не боялся, только в зрачках мелькнуло нечто похожее на жалость, и мне захотелось врезать ему под дых, хорошо врезать, как когда-то на тренировках, чтоб не смотрел на меня, как на то жалкое убожество, каким я был в первые годы своей новой жизни с новым лицом.

— Она останется со мной, Саяр. Я знаю, что он не выкупит её. После того, как с нее срезали метку и поставили клеймо рабыни Валласа, он не даст за нее и гроша ломаного. А если бы и дал…Я бы не вернул её ему. Она — моя!

— Это я уже понял. В глаза твои посмотрел там в Долине и понял, что месть это самое последнее, о чем ты думаешь, когда Одейя Вийяр находится рядом с тобой. Когда вынес её из леса, и твоя кожа дымилась… а ты даже не заметил.

Я изнутри дымлюсь. Я обуглился за эти годы до костей. Думал, мертвый уже давно. Увидел её и начал оживать. В адской агонии, с болью в каждой клетке моего тела, истекая кровью из раскрытых, старых шрамов, но я почувствовал себя живым. Что значат ожоги в сравнении с этим? Ее не станет, и я опять превращусь в труп, оживающий лишь в полнолуние.

— Ты сам знаешь, что нас слишком мало, Рейн. Ничтожно мало против многотысячного войска Ода. Тебе нужны союзники. Те, кто готовы объединиться с тобой против велеара Лассара.

— И ты даже знаешь кто, не так ли?

— Я недаром провел столько времени при храме астреля Ангро, да, упокой Иллин его душу. До сих пор не могу поверить, что она это сделала и все еще жива.

— Она будет расплачиваться за эту ошибку всю жизнь, Саяр. Все то время, пока будет возле меня. Так кто может стать моим союзником?

— Свояк Ода. Они сильно повздорили в свое время, и у него есть дочь. Лассарка. Знатная лассарка. Лориэль. Поезжай первым делом в Талладас, Рейн, и женись на ней. Этот союз принесет к твоим ногам весь запад и войско Рона дес Туарна.

— Знакомое имя.

— Конечно, знакомое, ведь ты отрезал голову его сыну, когда тот женился на твоей ниаде.

Я сделал глоток вина из кубка и поставил его на стол, всматриваясь в темно-бордовую жидкость и мерцающие в ней блики свеч.

— До Талладаса почти три недели пути по этой погоде.

— Отправь гонца пусть выезжает к тебе навстречу вместе с дочерью и астрелей прихватит. Предложи ему выгодную сделку, он не сможет бороться с искушением поставить Ода на колени после того, как тот отрезал Талладасу все торговые пути.

— И они подыхали с голода все эти годы. Озверевшие от бедности обнищавшие велеары, мечтающие о былом величии и мести обидчикам, — закончил я и усмехнулся.

— Но есть риск, Рейн, если они узнают, кто на самом деле обрек их на это, то нас похоронят прямо в стенах Лурда.

— Или мы похороним их всех, — сказал я и сжал бокал с такой силой, что стекло разлетелось на осколки, — и захватим Талладас первым.

Говорю с ним, а перед глазами ее спина с клеймом волка и глаза, полные боли с ненавистью. Баордка должна привести её в чувство, не то казню суку старую. Четвертую и свиньям на корм мясо гнилое баордское, его даже мои волки жрать не станут.

— Луна близится. Ты готов к ее приходу, мой дас?

Я не ответил, выдернул несколько осколков из ладони и смотрел как затягивается кожа…Регенерация в эти дни бешеная…сила волка наполняет меня и течет по венам кипятком, заставляя терять контроль и бешеным усилием воли сдерживать зверя в клетке до того мгновения, когда смогу отпустить. Только она его дразнит, манит. Запахом своим на дыбы ставит. Только одного сейчас хочет — покрыть свою самку. Прихватить за затылок и покрыть бешено.

— Готов. Более чем. И мы это используем при переходе через долину и болота. Баорды не сунутся, если зверь рядом будет.

— Доверяешь мадоре?

— Нет. Я никому и никогда не доверяю, но она единственная, кто может провести нас через топи короткой дорогой и миновать Туманные воды.

— Или, наоборот, завести вглубь их и погубить.

— Гайлар не даст ей этого сделать.

— Слышал, ты отправил ее к ниаде залечивать раны…и она до сих пор не вышла из её покоев. Поэтому хлещешь вино и ломаешь бокалы, Рейн? Печешься о своей ниаде? Не возьмешь её ночью, с утра все поймут, что ты блефовал. Народ ждет окровавленных простыней и криков боли. Ты выбрал себе в наложницы ту, что жжет плоть ядом. А они ждут наказания для дочери Одна Первого, и, если ты в очередной раз проявишь слабость, они усомнятся в тебе, Рейн.

Я расхохотался. Громко, оглушительно. Он действительно думает, что меня остановит клеймо на спине ниады? Ее боль или моя? В свое время я вырезал на телах шлюх узоры пострашнее этого, трахал и кончал в момент их смерти, а потом равнодушно смотрел, как уносят тело, и садился за трапезу или раскладывал на столе карту Лассара, в очередной раз продумывая, какой дрогой смерти я пойду на Ода Первого, оставляя за собой руины и пожарища. Иногда я не кончал неделями, не мог, меня заклинивало, и я изматывал и себя и партнерш, чтоб испытать оргазм резал кожу на своей груди, пока долбился в тело очередной девки, воющей подо мной фальшивыми стонами, или прижигал себя сигарой, другой рукой сжимая им глотки до хрипа. Непорочные девственницы, шлюхи, любовницы. Их было столько, что я не смогу сосчитать за всю свою вечность. Я не помнил их лица, тела, взгляды. Я помнил, что все они просачивались сквозь время, не оставляя после себя следов и воспоминаний. Только эта зацепилась, да так, что иногда хочется вывернуться наизнанку и покромсать себя изнутри, чтоб её во мне не осталось.

Мне плевать, залечит мадора её раны или нет. Мне плевать на яд в ее плоти. Особенно сейчас, за две ночи до Луны, когда каждая из моих затянется в мгновение ока. Я. ХОЧУ. ЕЁ.

Глаза налились кровью, и Саяр попятился назад, ощущая, как накаляется воздух от присутствия зверя. Нас здесь уже трое. Велеарский советник всегда чувствовал в какой момент я начинаю терять контроль.

— Мой дас, простите, — он склонил голову, готовый упасть на колени, а я понял, что цвет моих глаз изменился и Саяр уже не видит меня…он видит волка. Завоняло страхом и потом. Даже несмотря на то, что знал — его не трону, он не мог совладать с природным инстинктом испытывать ужас перед чудовищем.

Оттолкнул Саяра и вышел из комнаты. Игры кончились, Одейя, я хочу свой приз. Я его заслужил, мать вашу, за все эти годы. И меня не волнует, хочешь ты меня или нет. Не волнует ни ненависть в твоих глазах, ни ужас, ни презрение. Я хочу твою плоть. На душу мне сейчас глубоко наплевать!