Печать на устах. Рыцарь (СИ) - Романова Галина

Лорд Ровилар уже почти задремал, но треск сучьев и сдавленное мычание заставили его вскочить. Наместник не поверил своим глазам – на него из чащи леса, опустив голову и мотая мордой, надвигался огромный уникорн.* Матерый самец с налитыми кровью глазами шагал прямо на него. Увернуться было невозможно – резкое движение спровоцирует зверя на немедленную атаку. А оставаться на месте и замереть – ещё более верный способ попасть ему под копыта. Ибо зверь учуял воду и устремился к ней напрямик, ломая кусты и мыча.

(*Уникорн – родственник единорога. Отличается массивным телосложением, раздвоенными копытами и свирепым нравом. Плотояден. )

Но за пару секунд до того, как зверь налетел и повалил Наместника, кто-то встал на пути у чудовища. Резкий тычок опрокинул лорда Ровилара, который от неожиданности упал навзничь и оцепенел, вытаращив глаза на незнакомого тощего парня, не просто заступившего дорогу огромному зверю, но и ухитрившемуся поймать того за рог и пригнуть его голову к земле!

Уникорн взревел от боли, досады и ненависти. Он попытался стряхнуть странную помеху с рога, но незнакомец держался крепко. Упираясь в землю ногами, он одной рукой крепко обхватил рог за основание, а другой пытался поймать ухо зверя, чтобы вывернуть ему шею и прижать голову к земле.

Уникорн рванулся, вставая на дыбы, и ноги незнакомца оторвались от земли. Его мотало на шее чудовища, как тряпку. То, что он ухитрился схватиться за ухо зверя, только ухудшило ситуацию – его противник рассвирепел окончательно. Он забил по воздуху передними ногами, очевидно, пытаясь зацепить дерзкого двуногого копытами.

- Ко мне! – с запозданием прорвало Наместника.

Преданные уже были тут. Три стрелы, выпущенные из луков с близкого расстояния, пробили уникорну шею, ещё одна зацепила висящего на морде зверя парня, но тот не разжал рук. Раненое чудовище заметалось, топча кустарник. Вслепую оно врезалось в дерево, потом круто развернулось, поддав задом. Кровь текла из ран от стрел и изо рта сплошным потоком. Зверь начал кашлять кровью, задыхаясь – одна стрела пробила трахею. Еще несколько стрел в бока и живот довершили дело. Истекающий кровью уникорн сделал пару скачков вправо-влево, но ноги его уже слабели. Дышать с каждым мигом становилось всё труднее. Какое-то время он ещё боролся, пытался устоять на подгибающихся ногах, но постепенно силы оставили огромного зверя, и он растянулся на траве. Булькающее дыхание в последний раз вырвалось из груди.

И только тогда судорожно цеплявшийся за его голову незнакомый эльф осторожно разжал побелевшие от напряжения пальцы.

Перед глазами все кружилось. Было трудно дышать – несколько раз чувствительно приложив его о стволы деревьев, беснующийся уникорн сломал противнику пару ребер. Руки и плечи ныли, по спине текло что-то горячее. Усилием воли Охтайр попытался отогнать волну слабости. Его душил гнев на самого себя – ведь он должен был лишь стоять в стороне. Почему, зачем, какая сила толкнула его заслонить Наместника собой? Этот лорд убил его мать, искалечил мальчику жизнь. Зачем ему спасать своего врага? Не потому ли, что такая смерть была слишком легкой и не принесла бы удовлетворения?

Лорд Ровилар во все глаза смотрел на тощего окровавленного парня, который прилагал отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах. Судя по внешнему виду – бродяга, а судя по татуировке - сирота. Но откуда он тут взялся? В конце Смутных Веков такие оборванцы время от времени выходили из леса к поселениям – бежавшие из плена воины, просто пережидавшие опасное время в глухом чаще мирные жители. Но война-то давно окончилась. А этот, судя по возрасту, в те времена был ребенком. Где же он жил все эти годы?

- Ты…

Только он дотронулся до его плеча, как парень стал падать.

- Держите его!

Двое Преданных тут же подхватили тело, не давая упасть, и Охтайр, вынырнув из забытья, попытался скинуть с себя чужие руки:

- Нет…

- Осторожнее! Он ранен!

- Пустите. Я… в порядке.

Чтобы осмотреть рану на спине – она оказалась легкой, стрела прошла косо, лишь срезав длинный лоскут кожи и пропахав в мясе борозду – ему заломили руки назад, лишив возможности сопротивляться. Стиснув зубы и мысленно ругая себя на все лады, он вытерпел и осмотр, и попытку промыть царапину вином и водой, и тугую повязку. Боль помогала отвлечься и не давала расслабиться. Она же служила словно наказанием за неоправданное и необъяснимое милосердие.

Когда его поставили перед Наместником, Охтайр еле сдержался, чтобы не плюнуть ему в лицо. Но убийца его матери – своей родственницы! – смотрел так спокойно и открыто…

- Ты спас мне жизнь. Кто ты?

- Охтайр, - это было все, что он мог сказать. Имя своей матери он, к стыду и ужасу, давно уже забыл. Не ответишь же: «Сын женщины, которую ты убил»!

- Откуда ты взялся, Охтайр?

- Издалека.

- Ты спас мне жизнь, - повторил лорд Ровилар. – Что я могу сделать для тебя?

- Все, что могли, вы для меня уже сделали, - шевельнулись непослушные губы.

Что ответил на это Наместник, он слушал, как сквозь вату, не веря своим ушам. Его забирают в поместье. Наместник предлагает ему отдохнуть и восстановить силы в его дворце, а потом, когда его спаситель оправится от раны, его имя внесут в списки Преданных.

Комната была погружена во тьму – снаружи уже была ночь – но перед лицом волшебницы порхал крошечный огонек. Когда распахнулась дверь, его отнесло прочь воздушной волной и чуть не погасило.

На пороге возник темный силуэт. За его спиной мрак казался осязаемым, таким плотным, словно за порогом ничего не было.

- Госпожа? – прозвучал знакомый голос.

Огонек рванулся ближе, увеличиваясь в размерах до маленькой птички. В его свете строгие черты лица Охтайра казались чересчур резкими, орочьими.

- Все в порядке, госпожа, - произнес он.

- В порядке? – Видящая горько фыркнула. – Ты это слышал? Он отправил меня в отставку! Приказал покинуть часовню, в которой я служила столько лет! Назначил пенсию, словно какой-то… бывшей фаворитке! Ни одна моя сестра не подвергалась такому унижению! Что скажут в Ордене, если узнают?

- Они ничего не узнают, госпожа. И это – лишь часть плана!

- Моя отставка?

- Ваше изгнание!

Лицо старой женщины потемнело. Она вскинула руку, сложив пальцы в щепоть:

- Вот как ты заговорил?

- Не надо, госпожа, я на вашей стороне! Вы сломлены, унижены, оскорблены, ослаблены… Пусть они поверят в это! Пусть порадуются… напоследок. Когда вы нанесете удар, будет поздно!

- Но зачем это тебе?

В зеленых глазах зажглись огоньки:

- Вы всё прекрасно знаете, матушка!

Нет, конечно, она знала не все. Привыкший не доверять никому, Охтайр не спешил делиться с кем бы то ни было своими мыслями и чувствами. Именно поэтому он не прижился в когорте Преданных – никто не хотел доверять молчаливому вечно на что-то сердитому одиночке. И кое-что о себе так никому и не рассказал.

Поначалу он был сердит на себя – месть не удалась, казалось, жизнь потеряла смысл, ибо, принеся клятву верности, он обязался защищать жизнь и честь того, кого больше всего на свете желал бы видеть мертвым. Но некоторое время спустя, успокоившись и как следует все обдумав, он решил, что более удобного случая отомстить ему вряд ли представится. Мало убить врага – надо было восстановить справедливость. А у маленького мальчика, который в ту страшную ночь мало, что понял и ещё меньше запомнил, было свое понятие о том, что это такое.

Долгое время месть оставалась всего лишь навязчивой идеей. Охтайру удалось втереться в доверие к отцу и сыну – Раваниру и Ровилару – но на этом всё застопорилось. И лишь недавно, с возвращением Дехтирель в отчий дом, идея начала приобретать конкретные черты.

Лаэмир был просто счастлив. Миновало каких-то две с половиной недели, а он не просто в когорте Преданных, но успел отличиться на турнире и удостоился чести присутствовать на пиру! Более того, он все-таки вручил венок девушке, которая с недавних пор была предметом его мечтаний. До сих пор, закрыв глаза, он представлял ее радостное и растерянное лицо. Можно было надеяться, что теперь она запомнит очарованного ею рыцаря.