Муж мой - враг мой (СИ) - Ясная Яна

—  Хорошо. —  Нисайем вздохнула пусть и по-прежнему без энтузиазма, но уже и без яростного внутреннего сопротивления. —  Я свяжусь с тэей Керолайн.

Умница!

Нисайем задумчиво и забывчиво царапнула ноготками мою грудь и продолжила:

—  Когда она решит, что она заберет к себе, и маг оценит объем работ, я подойду к тебе со сметой. —  Это было похоже скорее на вопрос. — И потом нужно будет подобрать постоянного специалиста, который обеспечит растениям в оранжерее и в замке достойный уход...

Тэя явно не была уверена, может ли она подходить ко мне со сметой, и я кивнул:

— Приходи, конечно, если пожелаешь, но особой необходимости в этом нет. Ты вполне можешь самостоятельно распоряжаться средствами. —  Я подумал и позволил себе мелкое ехидство: — Кстати, эсса Мириам — один из лучших магов-флористов в округе... И уж точно, она не занята!

В одеяльном коконе на короткую секунду замерли. И, кажется, даже перестали дышать.

Потом моя жена решительно подняла голову, отстранилась, насколько это было возможно, и смерила меня взглядом. Выразительным. Многообещающим. И с удивительно фальшивым сочувствием произнесла:

—  Бедные растения. Как жаль, что они все погибнут!

Мою попытку обнять её герцогиня Вейлеронская встретила испепеляющим взглядом, а смех —  острым локтем.

Вернуть грозную воительницу на место —  себе под бок — удалось не сразу. Но радует уже то, что она не вспомнила о своей спальне!

Отдышавшись от возни и распутав сбившиеся волосы, благородная тэя вспомнила, о чем мы говорили:

—  Еще нужно будет выбрать время и зайти к Дайан, она восстанавливает белое платье и просила обязательно прийти на примерку.

Жена озабоченно свела брови.

Дайан —  это третья девица, которую жена забрала из родительского замка, вспомнил я. Модистка-белошвейка.

—  Что она говорит? —  уточнил я, запуская пальцы в волосы супруги, которые она с таким трудом призывала к порядку.

—  Ругается, —  смущенно сморщила нос та.

Я не сдержал смешок:

—  А что она говорит о перспективах ремонта?

—  Обещает, что дате возложения даров никому и в голову не придет, что это платье было повреждено. Сделает всё, как было —  хотела сделать даже лучше, но я запретила из конспирации!

Я снова улыбнулся.

Семейная идиллия.

Ленивая беседа о завтрашнем дне, обсуждение планов с шутками и невинным фехтованием остротами: “Вам опять нужен новый гардероб, тэя!” —  “Ваша светлость, клянусь, что не менее половины платьев буду зелеными, но можно, вторую половину заказать разноцветную?”.

Возня и поптыки уйти в ванную комнату, а оттуда к себе, обреченные на провал изначально. И ванную комнату тэя идет, но возвращаемся мы оттуда в мою же постель.

Ворчание о том, что ей нужна камеристка, и мои уверения, что я справлюсь не хуже —  после которых супруга заливается краской.

Сонная возня, когда моя жена укладывается долго и решительно устраивается поудобнее, а потом незаметно для самой себя проваливается в сон.

Я поглаживаю ее поверх плеча и чувствую, что улыбаюсь.

Ничего, ребенок, я тебя еще приучу. Приручу.

Рано или поздно, но ты привыкнешь мне доверять, и в ответ на мой вопрос сама будешь интересоваться моими планами. А потом и вовсе делиться всем без вопроса.

Глава 12

А утром я вдруг поняла: ревизия, о которой я говорила накануне ночью мужу, на которую возлагала такие большие надежды, это —  всё. Конец моей семейной жизни.

Я найду артефакт, и… Всё. Дальше —  развод и возвращение к отцу.

Я сидела в герцогской постели в полном одиночестве, (его светлость изволили отбыть еще раньше), и пыталась представить, как это будет.

Через пару дней мы с эссой Линед закончим подбивать учетные книги, и назначим дату. Одним днем не управимся, конечно —  Страж велик.

В замке уже сейчас все шуршат, зная, что час проверки грядет, а в тот день и вовсе начнется форменное безумие. И  я, безусловно, в процессе сверки найду артефакт Лунь — потому что мы обойдём весь замок от крыши до подвалов.

И если есть момент, когда благородной тэе не зазорно заглянуть в самый отдаленный угол, в самый дальний закоулок, то это он.

Я представила, как нашла артефакт Лунь. Как позволила обнаружить свой дар —  в строгом соответствии с инструкциями его светлости батюшки.

И вот я в карете зимой покидаю Вейлерон. За мной трясется на телегах три десятка сундуков. Сопровождает этот караван позорного возвращения отряд охраны: муж мой, человек чести, и, безусловно, сопровождение тэе выделит, хоть это теперь совершенно чужая ему тэя.

Посторонняя.

На глаза навернулись слезы.

И пока я, ненужная и нежеланная, буду сквозь мглу и непогоду (воображение услужливо дорисовало снежный буран) добираться к отчему дому, Вейлерон станет думать, как будет судиться с батюшкой за Воловьи Лужки. А первое, что сделает —  вернет своих ведьм. И не надо мне напоминать, что они магини, а не ведьмы, я знаю о чем говорю!

Я прямо увидела, как это будет: они войдут противно, с фальшивым смирением, и самой мерзкой, конечно, будет эсса Мириам.

На лицах у них будет написано “Я же говорила!”, но они кротко опустят взгляды, и герцогу они ничего не скажут —  нет-нет, не сразу же!

Они будут сидеть за семейным столом, бедные страдалицы, и всем сразу будет понятно, что они —  несчастные жертвы моего произвола.

Лис будет молчать какое-то время, потому что он же мужчина, и он упрямый, но потом он им скажет, что они, конечно, были правы, во всём по поводу меня правы, а они, конечно, ответят ему “Мы же говорил!”

У меня задрожали губы.

А эсса Мириам, нечего и думать, в первую же ночь заявится к нему в спальню! Утешать! И, конечно, утешит! Что уж тут сомневаться —  ей же не впервой! И будет говорить ему, как он, бедненький, со мной мучился!

Я представила, как эта… эта… ЭТА тянется к моему мужу, как Лис ее обнимает, и говорит ей, что скучал, и какая она красивая, и…

И пламя, гудевшее в камине уже некоторое время свирепо и зло, яростно ухнуло, лизнуло языками экран, выплеснулось на ковер, и тут же схлынуло, не успев заняться.

Слезы катились градом по щекам, стекали по шее за ворот ночной сорочки.

Как он мог? Как он мог?!

Только я за порог, а он! А он тут же притащил эту… эту девку гулящую!

—  Хозяйка! Хозяйка! —  верещал шорк, свалившись с потолка мне почти на голову, —  Что случилось, хозяйка?

Я сгребла инородца в объятия, и самозабвенно рыдала в черную бархатистую шерстку.

Шорк сначала немного подергался, пытаясь спастись в ужасе, а потом обмяк и смирился.

Было больно и обидно осознать, как легко мне найдут замену.

Никто (и я имею в виду Алиссандра Вейлерона!) не будет жалеть, что меня у него больше нет. Просто выдернет былую любовницу из отставки —  он ведь этой ночью ее вспоминал, будто шутил, а если не шутил?

И будет её греть магической дымкой, а меня и не вспомнит. И хорошо, если не вспомнит. Могут ведь с прекрасной Мириам и пройтись по гадкой ведьме!

Я инстинктивно сжала в объятиях звереныша, стараясь защититься от тех слов, что они скажут за моей спиной.

Боги, кто угодно, только не она!

—  Шорк, шоршенька! —  нос заложило от слез, и голос вышел гнусавый. —  Ты можешь, если вдруг Лис в свою постель эссу Мириам приведет, устроить ей... ой-ой-ёй? Чтобы... ну… чтобы сбежала!

В надежде, что станет легче, попробовала представить вместо Мириам другую девицу, но она получилась до боли похожей на Сириль. Легче не стало.

—  Или если другую женщину!

Шорк растерянно почесал за ухом когтистой лапой:

—  Так ведь это… Хозяин не велел!

Разочарование кольнуло сердце тупой иглой: а что ты хотела, девочка? Инородец верен в первую очередь своему хозяину. А ты здесь кто? А ты здесь подсыльная ведьма —  вот и молчи!

Со стены упал замковый пейзаж, а с прикроватной тумбочки Лиса дождем хлынули письма. Я честно старалась взять себя в руки, но обида грызла, и сила, которой в последнее время пользоваться не было ни времени, ни возможности, лезла из меня, как перестоявшая опара из кадушки на кухне.