Подмена (СИ) - Чередий Галина

Глава 30

Вечер субботы и большую часть воскресенья я провела именно так, как зареклась делать. Вздрагивая и прислушиваясь к звукам за пределами квартиры, бесцельно слоняясь от окна к окну и осторожно выглядывая наружу между занавесок. Пристально вглядываясь в каждого прохожего или машину на придомовой стоянке, я обзывала себя распоследними словами, приказывала прекратить это натуральное самоистязание. Но как ни старалась отвлечься: заняться какими-то делами, посмотреть телевизор, побродить в сети, все равно ловила себя на том, что через несколько минут теряю концентрацию и опять начинаю настороженно прислушиваться и подбираться к окнам, дабы убедиться, что не окружена врагами. Где-то в районе диафрагмы будто внедрили мешающий нормально дышать жесткий часовой механизм, и час за часом он разрастался, сдавливая мое нутро и повышая и так запредельный уровень напряжения, все громче и отчетливее отсчитывая время до того самого момента «Х», назначенного Григорием. Абсолютно честно я уже могла признать, что нахожусь на грани истерики. Поэтому в какой-то момент я плюнула на выматывающие попытки борьбы со страхом и, поддавшись ему, написала несколько электронных писем. В прокуратуру, поколебавшись — отцу, адвокату Радину. Прекрасно понимая, какой дурой я буду выглядеть, если в итоге ничего со мной не произойдет, тем более, что никаких конкретных сведений о личности Григория я описать не могу. Но, по большому счету, для меня не имеет особого значения мнение и отца, с которым мы обменивались стандартными поздравления на праздники и не виделись больше пяти лет, и Радина, если он вообще посчитает нужным вникнуть в суть моей проблемы, а уж тем более тех безвестных людей, что будут читать мое сумбурное письмо в прокуратуре. Будущее возможное унижение не такая большая цена за каплю успокоения от надежды, что, исчезни я в одночасье, хоть кто-то станет меня искать.

Закончив с письмами, я откинулась на стуле, глядя в потолок, и вдруг почувствовала совершенно непонятный, шокирующий в своей интенсивности прилив смелости и неконтролируемое желание сделать еще хоть что-то, что принесет освобождение от сворачивающего душу узлом напряжения. И несмотря на все завывания чувства самосохранения, справиться со жгучей потребностью поддаться ему не удалось. Я собралась и, прихватив подарок Григория, спустилась к машине.

— Я отказываюсь и дальше бояться! — сказала сама себе в зеркало заднего вида, стараясь не обращать внимания на собственные расширенные зрачки.

После стольких часов, проведенных под давлением страха, я ощущала нечто сродни какому-то запретному дурманящему азарту от потока отваги, неизвестно откуда с избытком вливавшегося в мою кровь. Из нашей поездки к Григорию я четко помнила только район и внешний вид его дома, и скорее всего мне предстоит блуждать в его поисках по улицам элитного поселка. Но разве это препятствие, когда в венах бурлит бесшабашная смелость и беспредельная решимость сделать что-то эдакое? Я не рассматривала водителей в соседних машинах. Плевать я хотела, едет ли за мной кто-то из этой шайки-лейки профессиональных обольстителей! Перед глухим каменным забором я оказалась так неожиданно, словно абсолютно точно знала кратчайшую к нему дорогу. Остановившись перед воротами, я испытывала извращенное удовольствие от раздражающе громкого сигнала, нажимая на клаксон до тех пор, пока тяжеленные ворота не открылись. Во дворе никого не было видно, и поэтому я, и не подумав тронуться, снова почти с остервенением нажала на сигнал. Из нескольких соседних домов стали выглядывать удивленные шумом в воскресный вечер респектабельные соседи. Прошу, конечно, прощения, но мне нет особого дела до ваших неудобств. Наконец со стороны дома появился Алево и неторопливо пошел ко мне. Я вышла из машины, вытащила из кармана ожерелье и, зажав его в ладони, наблюдала за его приближением под любопытными взглядами. Пусть только попробует сделать что-то при таком количестве свидетелей. Но чем ближе подходил ко мне здоровенный блондин, тем стремительнее меня покидало чувство уверенности. И в немалой степени это было из-за того, что на лице мужчины не было и тени раздражения от моего нахального поведения, а наоборот — широченная самодовольная ухмылка. Когда он уже был в двух шагах, я вообще спросила себя, какого черта тут делаю.

— Надеюсь, ты привезла с собой все необходимое на первое время? — даже не здороваясь, спросил Алево, становясь прямо передо мной и вынуждая запрокинуть голову.

— Я не собираюсь говорить с тобой или с кем-то еще из запугивающей меня вашей шайки! — надеюсь, голос мой не дрожал. — Позови Григория!

— Запугивающей? Женщина, если кто-то из нас захочет действительно напугать, ты будешь кричать от страха, пока голос и силы тебя не покинут. Мы лишь оберегаем принадлежащее архонту в его отсутствие.

— Арх… Неважно! Я никому не принадлежу! — указала я на него в гневе пальцем, но почему-то не рискнула ткнуть в широкую грудь. Его, казалось бы, безразличный взгляд будто предупреждал от этого, и несмотря на неестественную отвагу, я задержала свою руку в миллиметрах от контакта, прислушавшись к нему.

— Он тебя хочет. Значит, принадлежишь. — В этом утверждении не было давления, просто равнодушная констатация. Может, самую малость чересчур равнодушная.

— Я сюда не спорить с кем-то из вас приехала. Забери это, и оставьте меня все в покое! — выхватив из кармана ожерелье, протянула его мужчине и даже в этот момент невольно залюбовалась переливами камней, жадно ловящими своими гранями свет угасающего осеннего дня. — Я не собираюсь становиться членом вашего сообщества свободной любви! И имейте в виду, что я уже обратилась в прокуратуру с заявлением о преследовании.

Алево, кажется, нисколько не впечатлился моим почти блефом об обращении в органы, но и украшение тоже не взял.

— Не я дарил его тебе, женщина. Не мое право и отбирать, — нахмурившись, ответил он.

— Плевать! Значит, я его брошу в ваш почтовый ящик! — заупрямилась я. В конце концов, за каким-то чертом я сюда приехала с этим эффектным жестом, так какой смысл отступать?

— Зачем вообще тебе это делать? — Алево глядел на меня уже непонимающе.

— Мне не нужны его подарки. — Блондин насмешливо-недоверчиво ухмыльнулся, и я повторила с нажимом: — Мне не нужны его подарки! Вообще!

— Если ты недовольна тем, как архонт тебя одаривает, то скажи ему, когда он придет за тобой, и поверь, он прислушается, если ты будешь покладистой. Никто из деливших с ним постель никогда не мог упрекнуть его в отсутствии щедрости.

Да что за проклятая стена или гребаный фильтр в мозгах у этих мужиков!

— Черт возьми, похоже, у вас общее с Григорием заболевание — неумение слушать окружающих! — я старалась не повышать голос, но он мне мало повиновался. — Читай тогда по губам! Мне не нужны подарки. Никакие! Я просто не желаю видеть больше ни самого Григория и никого из вас даже близко ко мне. Я сожалею о том моменте, когда увидела его, и о каждой проведенной вместе минуте. И если увижу кого-то из вас рядом, то действительно стану орать и звать на помощь что есть сил. На этом все!

Развернувшись к машине, я решительно рванула дверцу, собираясь убраться, подведя такую жирную черту. Но в этот момент огромная лапища врезалась в стекло, захлопывая ее у меня перед носом и едва не прищемляя пальцы.

— Твои угрозы смехотворны, женщина. И если ты закончила, я тебе сделаю большое одолжение и разъясню, как все будет. Хотя, опять же, на мой взгляд, ты ничем этого не заслужила!

Несмотря на очевидно угрожающий смысл, голос мужчины звучал вкрадчиво и мягко, но это не делало его менее пугающим. Дыхание Алево коснулось волос на затылке, и по спине тут же потекли тонкие, как паутина, ледяные ручейки страха. Но страх этот был совершенно иного свойства, чем тот сверхъестественный, сковывающий мою волю ужас, который умел будить во мне Григорий. И поэтому я развернулась, не собираясь стоять спиной к этому засранцу, давая понять, насколько ему удается достать меня. Почти с зубовным скрежетом запихнула вглубь сознания настоящие эмоции и, вскинув подбородок, посмотрела прямо в необычайно красивые, словно совершенный изумруд, но абсолютно безжалостные глаза. Алево был таким же огромным, как и Григорий, и от него почти так же излучалась подавляющая энергия силы, и не только видимая физическая, но и скрытая, и по ощущениям гораздо более опасная. Без сомнения, его стоило бояться, и я боялась. Но абсолютно по-другому, нежели Григория. Это как видеть нечто огромное, смертельно опасное, как медведя, слона, жуткую воронку смерча, волну цунами и точно знать, что это может сотворить с тобой, попади ты в зону его досягаемости. Этот страх реален, осязаем, объясним, а значит, поддается осознанию и борьбе с ним. А вот с Григорием все совершенно противоположно. Ты абсолютно не имеешь представления что там — за и без додумывания угрожающим фасадом. Силишься угадать, рассмотреть, что прячется в окружающей его насыщенной тьме, и эти попытки только глубже утягивают и ослепляют тебя, и ты понятия не имеешь, в состоянии ли будешь понять или даже пережить, если этот мужчина вдруг позволит увидеть, что представляет собой на самом деле. И бороться с этим невозможно. Единственное, что могло справиться с первобытным и глубинным ужасом — это в разы большее непреодолимое, убивающее разум вожделение к нему. Но вот погляди же, Аня, куда тебя это самое вожделение завело.