Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

Только мысли об освобождении придавали мне сил ехать дальше в душном обозе и ожидании вечернего привала. Джандерцы запретили нашим охранникам останавливаться средь бела дня возле дорог, лесов, поселений и прочих открытых местностей на случай, если другие бандиты заметят нас и захотят устроить засаду. Поэтому мы всё продолжали и продолжали ехать по бугристым дорогам, а я всё вглядывалась и вглядывалась в мелькающие пейзажи за тентом…

Под конец дня на нашем пути снова возник город, который джандерцы пожелали объехать. И снова я заметила под крепостными стенами белую пирамиду, и она была ещё выше, чем предыдущая.

Раз Стиан мне больше не помощник, я решила достать камеру и попробовать разглядеть загадочную насыпь через приставленный к дыре в тенте объектив. Поборов тряску, я, наконец, смогла направить камеру на цель. И то, что я увидела, заставило меня оцепенеть от ужаса.

– Что там? – забеспокоился Стиан.

Я покорно передала камеру ему, силясь переварить увиденное и прийти в себя. Там под стенами города горой были сложены человеческие черепа. Сотни, тысячи черепов под носом у горожан. И ещё так тщательно, один к одному, идеальной пирамидой с одинаковыми гранями.

– Эмеран, – шепнул Стиан, передавая мне камеру, – ты сможешь снять это?

– Снять? – немного оторопела я, но тут же вспомнила, ради чего вообще я четвёртый раз посещаю Сарпаль. – Попробую.

Примериваясь объективом к дырке, я нацелилась на груду черепов и сделала пару снимков.

– Ты знаешь, что это такое? – между делом спросила я Стиана. – Для чего им это нужно? Кем были те люди?

– Полагаю, пищей для Амаута.

– Того самого кровавого бога джандерцев?

– Да. Я слышал и в Жатжае и в Кумкале, что всякий джандерец становится мужчиной в глазах своих соплеменников только когда убьёт другого мужчину. Поскольку в Джандере даже самый бедный селянин вооружён до зубов и всегда готов к атаке, будущим убийцам приходится отправляться в соседние сатрапии и там устраивать охоту на людей. А потом головы этих несчастных охотники везут в свои города и складывают их под крепостными стенами в качестве наглядной демонстрации, сколько настоящих мужчин живёт в городе и сколько смелых воинов может дать отпор в случае нападения на их родные дома.

– Неужели другого способа показать свою силу у них нет? – сделав ещё несколько снимков, покачала я головой с досады. – Это же замкнутый круг какой-то. Убивать, чтобы не убили их. Неужели все эти люди не могут просто жить мирно и спокойно? Неужели им самим не хочется сложить оружие и больше не волноваться за собственную жизнь?

– Думаю, Амаут будет против, если реки крови иссякнут.

– Да этот божок не иначе супруг Камали. С его-то любовью к человеческим черепам.

– Интересная теория. Я всегда думал, что культ Камали пришёл в Румелат из Сахирдина как противовес культу Гештита. Но в твоих словах что-то есть. Надо будет изучить верования джандерцев и узнать побольше об их верховном боге.

– Пожалуйста, не надо, – взмолилась я. – Не связывайся с этими головорезами. Подумай лучше обо мне и малыше, а не их кровавом божке.

– Не бойся, я всегда буду с вами рядом, – пообещал Стиан, но я не особо ему поверила.

В один из ночных привалов, когда нам позволили покинуть обоз и поужинать, я с другими женщинами ютилась у отдельного костра в окружении стражей, Стиан же направился на огонёк к бандитам. Вернее, это бандиты приманили к себе Гро, когда приволокли к костру шипящий и извивающийся мешок, а Стиан отправился выручать друга.

– Большой красивый пёс, – зубоскалили головорезы, потряхивая мешком, где явно неистовствовала пойманная кем-то испуганная кошка. – Иди к нам, мы тебя кое-чем угостим.

– Он не будет есть кошатину, – предупредил Стиан.

– Отчего не будет? Всякий пёс любит есть кошек. Они враги человека, а пёс – друг. Друг должен защищать хозяина ото всех, кто грозится навредить ему.

– Думаю, моей жизни коты не угрожают.

Тут джандерцы взорвались диким хохотом, отчего девушки рядом со мной вздрогнули, кот в мешке разразился яростным рёвом, а Гро рванул прочь от окруживших костёр живодёров.

– Вот пугливый, – явно разочаровались они. – Такой большой, а какую-то кошку испугался. Ничего, Амаут примет наш дар не через своего верного слугу, а через пламя своей ненависти.

А дальше я отвернулась и заткнула уши, лишь бы не слышать предсмертные вопли отчаявшегося животного. А потом мне пришлось ещё и закрыть платком нос, лишь бы не чувствовать запах палёной шерсти.

Джандерцы продолжали гоготать, пока крутили на вертеле тушку замученного зверя. Сидящие рядом со мной девушки тихо плакали и молили богиню-кошку Инмулану простить их за то, что не помешали такому святотатству. Наши стражи не роптали, но по их каменным лицам было понятно, что обстановка с минуты на минуту может накалиться и… Что может последовать дальше, мне не хотелось и думать, но в голову упорно лезли мысли о сахирдинских ружьях, джандерских кинжалах и кровавой сваре, из которой живыми не сможет выбраться никто, кроме Гро. Кажется, не мне одной это пришло в голову.

– А чем так опасны кошки в Джандере? – полюбопытствовал Стиан. – У них слюна ядовитая или когти с зубами острее? Что в них такого, о чём не знают в других сатрапиях?

Предводитель разбойников стянул с лица платок и ухмыльнулся. Такой безобразной физиономии мне ещё видеть не приходилось. Видимо, шрам из трёх параллельных полос на щеке добавили его облику ещё больше омерзительности.

– Кошки – это исчадия чёрной пучины, порождения мрака и ужаса, – начал увещевать он. – Амаут набивает ими свой бездонный желудок, чтобы пропитаться их тёмной силой и самому стать тёмным и всесильным богом. Знаешь ли ты, чужестранец с мёртвыми глазами, сколько тьмы хранит в себе кошачья душа?

– Неужели целую бездну? Особенно если они полосатые. Особенно, когда они намываются и мурчат.

– Хочешь пошутить? – насупился обезображенный вожак. – Посмотрел бы я на тебя, когда ты окажешься в маримбельских лесах. Там никто не шутит. Там прислушиваются к каждому шороху и ждут свою смерть на мягких лапах. Туда идут, чтобы испытать силу своего духа или умереть. Когда-то я был там и вернулся. А вернёшься ли ты из кишащих пятнистыми котами маримбельских лесов – вот это вопрос.

Джандерцы тут же поддержали своего вожака ехидными смешками, но Стиан не стал обращать на них внимание и спросил:

– Пятнистые коты? Ты говоришь о диких лесных кошках вроде леопардов?

– Нет, мертвоглазый, я толкую тебе не о каких-то зверях. Я говорю тебе о тёмных силах, что управляют кошачьей волей, о колдунах, что объединились в клан оборотней и по ночам вселяются в тела леопардов, чтобы наводить ужас на своих соплеменников и жителей приграничья. Ты никогда не видел глаза зверочеловека, не видел этот яростный блеск и нездешнюю злобу. Впрочем, мало кто видел и смог потом об этом рассказать. Я, как видишь, сумел заглянуть страху в глаза и вернуться домой живым. А вот сколько из вас вернётся, знают только боги. Молитесь им, и, может быть, они сжалятся и отведут от вас когтистую смерть.

Его речь явно произвела впечатление на слушателей. Наши стражи заметно занервничали и начали переглядываться, прислужницы тихо заохали, кто-то даже заплакал. Мне и самой стало не по себе. Только Стиан не подал виду, что впечатлён:

– Я бывал в Маримбеле, – словно между делом заметил он. – На побережье любят рассказывать предания о лесных оборотнях. Говорят, будто они собираются в стаи и рыщут в лесах в поисках жертвы. Никто этих оборотней на побережье никогда не видел, но страшные истории о них любят рассказывать непослушным детям, чтобы те не ходили в лес одни.

– Я не знаю, что говорят в Западной Маримбеле, – с нажимом произнёс вожак, – но я точно знаю, что происходит на востоке рядом с джандерской границей. И вот что, мертвоглазый, стаи леопардов-оборотней – это никакие не сказки. Я видел их воочию десять лет назад. Тогда мы с братьями отправились на охоту, пять дней выслеживали добычу, а на шестой добычей стали мы сами.