Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

Он трескается пополам, и мне приходится выплюнуть его — вкус дерева и свинца смешивается с пиком блаженства.

Наконец Кинкейд отстраняется, тяжело дыша, а я нахожусь в эйфории от восторга. Мое тело вибрирует.

Он сглатывает, и слышно, как из него вырывается выдох. Поднимаю голову, чтобы взглянуть на него.

Его глаза затуманены, стеклянно-серые, как воды пролива. Он хватает меня за локти, подтягивает вперед, так что я сажусь прямо, а затем накрывает ладонью мой затылок. Его лоб касается моего, и мы оба пытаемся отдышаться.

Ни слова не произносим.

Ничего и не нужно говорить.

Не сейчас.

Наконец он отпускает меня и выпрямляется.

Мой взгляд падает на его промежность, я вижу мокрое пятно.

Поднимаю глаза на него, приподняв бровь. Он и правда кончил?

Он бросает на меня сконфуженный взгляд, который говорит «да», и откашливается. Его губы блестят от моих соков.

— С некоторыми вещами ничего не поделать, — говорит он в качестве объяснения.

Он говорил это и раньше, и я вынуждена согласиться.

Он, я, мы, с этим… ничего не поделать.

ГЛАВА 20

— Сегодня нам везет, — объявляет Ник в передней части кабинета. Мы только сели на места, планшеты наготове. — И это приятная смена графика. Мы отправляемся на экскурсию.

— Опять сбор грибов? — со вздохом⁸9 спрашивает Рав, откидываясь на спинку стула, словно эта мысль его расстраивает.

— Нет, — многозначительно говорит Ник. — Мы пойдем на сбор грибов полуострова на следующей неделе. Сегодня утром я веду вас в… барабанная дробь, пожалуйста, — он изображает преувеличенную барабанную дробь, от чего я закатываю глаза. — В лабораторию размножения.

Ого? Я сажусь чуть прямее. Как и все остальные.

Это приятная перемена.

— Наконец-то, — устало говорит Лорен. — Я думала, мы никогда туда не попадем.

Я смотрю на нее. Под глазами темные круги, лицо бедное. Оглядываюсь на Мунавара и Рава. Они выглядят не лучше. Даже футболка Мунавара не с шуткой про грибы. Вместо этого на ней логотип Фонда Мадрона, где тоже есть грибы, но почему-то это не то. Как будто он становится одним из них.

Это место влияет на всех нас?

Если это то, что делает с тобой три недели тумана, то что будет через три месяца?

Или дело не только в погоде?

Я сглатываю, ощущая беспокойство. Об этом нужно поговорить с Кинкейдом после обеда. У меня назначен с ним сеанс, и это будет первая встреча после того случая в его кабинете.

Я до сих пор не уверена, что чувствую по поводу случившегося, хотя буквально не перестаю об этом думать.

С одной стороны, черт возьми.

Это было именно то, чего я хотела, в чем нуждалась. Я думала, что ничто не превзойдет мои сны, но доктор Кинкейд точно знал, как меня «починить». По крайней мере, в тот момент. Когда я закрываю глаза, все еще чувствую его язык внутри меня, то, как грубо он держал мои бедра, его кулак в моих волосах. То, как грязно и волнующе он исполнил мое желание, называл меня своей маленькой игрушкой, словно я его вещь. Я хочу, чтобы все это повторилось снова, и скоро.

Но, с другой стороны… трудно не заметить стыд в его глазах.

То, что он пересек черту, которую не хотел переступать.

То, что он совершил ошибку.

Хотя, его желание было более чем очевидным.

То, как он с одержимостью ласкал меня.

То, как он был настолько возбужден, что кончил в штаны, словно подросток, неспособный контролировать гормоны, а не нейрохирург, которому под сорок. Должна признать, это было самое горячее, что я видела за долгое время.

Но он мой врач.

Я его пациентка.

Он мой учитель.

Я его студентка.

Он говорит, что защищает меня.

Но с каждой минутой рядом с ним я чувствую, что приближаюсь к опасности.

Я начинаю ненавидеть это место, и все же никогда не чувствовала себя такой… живой.

И все же, когда мы поднимаемся и выходим за дверь, следуя за Ником, который ведет нас под кедровыми ветвями, в то время как вороны кричат в небе, мне кажется, что смерть где-то рядом. Возможно, ждет не меня, но ждет кого-то. Я чувствую ее на своей коже, как влажный поцелуй сырого воздуха.

Трудно игнорировать смерть, когда так много людей погибло здесь.

Я отгоняю эти мысли прочь. Возможно, я слишком мрачна для собственного же блага.

Лаборатория разведения находится за хозяйственным двором и амбаром, это самое западное здание на территории. Дорога довольно размытая и грязная, поскольку последние несколько дней либо шел дождь, либо мы были окутаны туманом. Под ботинками хлюпает, пока мы безуспешно пытаемся обходить лужи. По крайней мере, сегодня облака движутся быстро, теплый бриз с океана приносит запах морских водорослей во время прилива.

Ник проводит своей ключ-картой, и дверь издает звуковой сигнал. Он толкает ее, открывая, и щелкает выключателем.

— Все расходитесь по проходам и, черт возьми, ничего не трогайте, — говорит он.

Волнение ощутимо, когда мы заходим внутрь. Это похоже на теплицу, за исключением того, что все окна затемнены. Тонкие лучи света пробиваются там, где жалюзи не до конца закрывают окна, освещая пыль и споры, плавающие в воздухе. У меня возникает ощущение, что они выдвижные и могут пропускать дневной свет, когда это необходимо.

Однако вместо рядов растений здесь ряды грибов: некоторые растут на моховых поверхностях, другие — из почвы. Так много разных видов — гриб-кровавый зуб, призрачный гриб, вонючероги, аметистовые обманщики. Воздух пропах их ароматами — одни сладкие, другие кислые, и с металлическим запахом почвы.

Ник говорит, но никто из нас не слушает. Невозможно нас собрать, мы как кошки, а грибы — как кошачья мята. Мы расходимся по проходам, восхищаясь всеми разными видами, некоторые из которых трудно вырастить вне дикой природы, трогаем их, пока Ник продолжает ругать нас за это.

— Смотри, — ахает Лорен, останавливаясь, чтобы рассмотреть некоторые попугайские гигроцибе, это элегантные зеленые грибы, поверхность которых блестит, как блеск для губ. — Они мои любимые. Я думала, что мне придется ехать в Австралию, чтобы увидеть их.

Но хотя я вижу несколько своих любимых видов, многие из которых до сих пор заставляют меня гадать, какая магия — или наука — есть у Мадроны, чтобы выращивать их в таких условиях, я не вижу их знаменитый Эксандеско. Я знаю, они уже несколько раз говорили, что у них не получается воссоздать его в лаборатории, но надеялась, что он будет здесь. Или хотя бы их попытки его вырастить, хотя я уверена, что это тоже держат в секрете.

Однако через некоторое время мне становится скучно. Лаборатория начинает казаться душной и вызывает клаустрофобию. К тому же, я буквально вижу, как в воздухе плавают споры — наверное, от тех самых земляных звезд, что выстреливают ими, — и мне как-то не очень хочется этим дышать. Я вроде бы знаю, что споры не опасны, но… не знаю. Все-таки это лаборатория. Лучше не рисковать.

— Мне нужно подышать свежим воздухом, — говорю я Нику. — Выйду на улицу.

— Ты в порядке? — спрашивает он. — Запах тут так себе, да?

Я лишь натянуто улыбаюсь и направляюсь к двери, открываю ее и выхожу на свежий воздух. Свет поначалу режет глаза. После кромешной темноты даже этот серый день кажется ослепительным.

Делаю несколько глубоких вдохов, но мне все равно не стоится на месте. Решаю дойти до сарая. Я постоянно слышу коз и каждое утро — петухов, но внутрь еще ни разу не заходила, только мимо проходила.

С одной стороны от него есть огороженный загон, где пасутся козы, а с другой — курятник. Я прислоняюсь к забору и решаю немного понаблюдать за козами. Они одни из моих любимых животных, и, несмотря на их жутковатые глаза, они такие милые и забавные.

Но в тот момент, когда я прислоняюсь к забору, все козы поднимают головы и смотрят на меня. Они блеют, кричат и начинают убегать в противоположную сторону, к дальнему углу загона.

— Какого черта? — бормочу я вслух. С каких это пор козы меня ненавидят? Большинство животных меня обожают. Может, им тут просто не хватает общения?