Гимназистка. Клановые игры (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

— Я вам весьма благодарна, Александр Николаевич, за ваше щедрое предложение, но воспользоваться им не могу. К тому же за Юрия Александровича я не планирую выходить замуж.

— А за кого планируете? — подозрительно спросил он, явно намекая на Хомякова.

— Ни за кого не планирую. Я ещё недостаточно взрослая, чтобы вообще думать о браке.

— Помилуйте, Лизанька, — вытаращился он на меня, — когда еще думать о браке, как не в вашем возрасте? Самый подходящий. Это Фаине Алексеевне уже можно про это не думать, ей самое время думать о богах, хе-хе, если вы понимаете, о чём я.

Думать о богах мне не хотелось, более того — не хотелось думать вообще, поскольку внезапно я ощутила дикую усталость, которая связывала и тело, и мысли и оставляла одно-единственное желание — спать. Внезапно крылья носа Александра Николаевича дёрнулись, словно он к чему-то принюхивался, а сам он уставился на меня довольно-таки возмущённо. Интересно, у оборотней нюх в человеческом облике лучше, чем у обычного человека, и если да, что такого унюхал Рысьин? Можно ли вообще унюхать вмешательство бога? Или то, что рядом со мной был представитель другого клана? Наверное, в его представлении я вся пропахла Хомяковыми. Не самый приятный запах для Рысьиных. Или, напротив, хищников привлекает запах возможной жертвы? Хотя… В дуэли между Рысьиным и Хомяковым победил Хомяков, поэтому кто тут жертва, однозначно не скажешь.

— Не думаю, что Фаина Алексеевна нуждается в вашем мнении, о чём ей думать, — холодно заметил Владимир Викентьевич.

— Донесёте ей, да, Звягинцев? — окрысился Александр Николаевич, становясь похожим на мелкого агрессивного грызуна. Ох, измельчали Рысьины, как я погляжу. Этак скоро придётся их в Крысиных переименовывать. — Ну и доносите. Не боюсь ни вас, ни вашу княгиню.

— Помилуйте, Александр Николаевич, она и ваша княгиня, честно получившая своё место, как бы вам ни хотелось доказать обратное.

— Ещё скажите, что она — самый достойный представитель клана.

— И скажу.

— И поэтому Лизанька живёт сейчас у вас на положении бедной родственницы, а не со своей бабушкой? — победно спросил Рысьин. — Бабушка вышвырнула несоответствующую внучку из клана и даже не задумалась.

— А вы хотите подобрать и обогреть? — поинтересовалась я, невинно похлопав ресницами, чтобы собеседник не заподозрил издёвку.

— Разумеется, милая. Рысьины своих не бросают, что бы там ни думали некоторые дорвавшиеся до власти представительницы клана. А вы — наша, рысьинская.

Он гордо вскинул голову и расправил плечи, наверняка представляя себя истинным князем или, как вариант, позируя в мыслях для памятника. Памятник получился бы великолепный. Особенно конный. Особенно во втором облике. Воинственно сидящий на седле рысь с распушёнными усами и эффектно торчащим хвостом. Или не особо эффектно: все же хвосты рысям достались в несколько урезанном варианте.

— Спасибо за ваше предложение, Александр Николаевич. Я непременно его обдумаю, — решила я прекратить этот фарс.

— Да что тут думать? — удивился он. — Собираете вещи да переезжаете к нам. Впрочем, можете и не собирать: мы вам купим всё новое. Поехали, Лизанька, прямо сейчас поехали.

Он попытался меня по-отечески приобнять, но я увернулась, пусть и несколько неловко. Желание куда-нибудь прилечь становилось невыносимым и сковывало движения, если не полностью, то довольно сильно.

— Прямо сейчас, Александр Николаевич, я иду спать. Я очень устала за сегодня. Всего хорошего.

— Как спать? Без ужина? Владимир Викентьевич, что вы с бедной девочкой сегодня делали? — обрушился Рысьин на целителя. — Это прямое нарушение вашего целительского долга. И опекунского.

От него разило возмущением, от целителя — уверенностью в своей правоте и силах. А я решила, что они и без меня разберутся, тем более что сказала чистую правду: я настолько вымоталась, что казалось — положу голову на подушку и усну сразу. Мысли о несделанной домашней работе на завтра я успешно поборола, решив, что встану пораньше и непременно всё сделаю. Наверное. Но сейчас я точно ничего не смогу сделать: мысли в голове путались, а глаза закрывались.

Раздевалась я, особо не замечаю, что делаю, в постель залезла со смесью облегчения с наслаждением. Прижалась к подушке, но уснуть не успела — прибежала горничная с куском пирога и стаканом горячего молока.

— Завтра, всё завтра, — бросила я ей, не открывая глаз.

— Владимир Викентьевич сказал, что вам непременно нужно поесть перед сном.

Я приоткрыла один глаз. Горничная стояла с таким лицом, что не возникало ни малейшего сомнения: спать не даст, пока предписание целителя не будет выполнено от и до. Я со вздохом села. Второй глаз упорно не открывался, но мне и одного вполне хватало. Что там одного: я и с закрытыми глазами не промазала бы мимо рта. Я механически жевала, запивая молоком, желая только одного — чтобы еда закончилась как можно быстрее. Кусок пирога был не слишком большим, так что моё желание вскоре удовлетворилось. Я вручила пустой стакан горничной и рухнула на подушку, почти сразу провалившись в сон.

Проснулась я посреди ночи от того, что запуталась в ночной сорочке, которая внезапно оказалась просто огромной. С трудом из неё выбравшись, я уютно свернулась клубком поверх одеяла в надежде доспать оставшиеся часы. Я свернулась клубком?!! В испуге я подпрыгнула… на всех четырёх лапах… покрытых блестящим пушистым мехом. Мама дорогая! Я закрутилась волчком, пытаясь одновременно рассмотреть себя со всех сторон. Рассмотреть не получалось, но одно было бесспорно: выгляжу я сейчас совсем не как человек, вряд ли люди ходят на четырёх конечностях, зарастают мехом и имеют сзади короткий хвост. В голове метались панические мысли о том, что вечерний пирог наверняка был с добавками и Владимир Викентьевич избавился от меня довольно элегантно: убить не убил, но из игры вывел наверняка. Но я-то не хочу быть пушистой неведомой зверушкой, я хочу быть человеком. Уверенно хочу. И словно в ответ на моё желание шерсть начала втягиваться, конечности — удлиняться, терять похожесть на звериные и становиться уже человеческими руками и ногами. Заняло это миг, боли не было, лишь странные ощущения, похожие на щекотку, скорее приятную. Я недоверчиво повертела перед глазами рукой. Она была привычной, и вообще никаких следов от недавнего превращения не наблюдалось, пусть и видела в темноте я куда хуже, чем пару мгновений назад. Подскочив с кровати, я подошла к зеркалу, но и там не заметила ничего отличающегося от своего обычного вида: ни островков шерсти, ни хвоста на попе, ни самых крошечных кисточек на ушах. Мой вид был совершенно нормальным, во всяком случае — для этого мира. Мне даже подумалось, что звериный облик мне просто пригрезился со сна, но нет — ночная сорочка лежала комом на кровати и хранила отпечаток чего-то большого, не так давно примявшего её сверху. Я же была абсолютно голой.

Сразу вспомнился разговор с Велесом и его уверенное: «Рысь». Получается, я тоже оборотень? Я села на кровать как была и запустила руки в волосы. Хорошо это или плохо в моём положении? Не смогут ли теперь Рысьины прибрать меня к рукам на законных основаниях? И вообще, смогу ли я обратиться ещё раз, ведь, как ни крути, оборот произошёл вне моего желания, да и вообще вне сознания. Раз — и проснулась с пушистой попой. Хорошо хоть, что вернулась в привычный облик, когда захотела. Но если оборот управляемый, значит, могу захотеть — и стать опять рысью? Но стоит ли? Зачем мне нужен второй облик? Мне и одного предостаточно. И вообще, ненормально, когда из человека внезапно получается животное.

Но тут я вспомнила, что в этом мире иметь второй облик — не то что норма, даже, можно сказать, привилегия, данная не всем. Правда, какие именно привилегии имеют оборотни, я не знала. Вдруг это только защита Родины по первому требованию? А ещё получается, что мне придётся менять фамилию. Нужно ли для этого доказывать свою обретённую способность? «Усы, лапы и хвост — вот мои документы!» Я представила комиссию, перед которой перетекаю из одной формы в другую. Вряд ли это происходит так, стыда перед комиссией в голом виде не оберёшься. Наверняка всё это доказывается не так травматично для получившего способность. Например, один оборотень чувствует другого, находящегося рядом, и может подтвердить его право на звериную фамилию. Тут я вспомнила дёргающего носом Рысьина и поневоле забеспокоилась. Быть может, он унюхал как раз мою обретенную способность, а вовсе не Хомяковых в моём окружении? Я принюхалась, но никаких более тонких запахов не различила. Наверное, для этого нужен если не полный оборот в зверя, то хотя бы частичный.