Теория Хайма (СИ) - "Мари Явь"

— Никто не останавливался здесь со вчерашнего дня. Девушек здесь не было тем более. Они предпочитают более безопасные места. Подальше от проходимцев вроде вас. — Не сдержалась Ким, грубо вырывая руку из стальной хватки.

— Я только хотел помочь этой крошке. — Проговорил мужчина спокойно. — Дело даже не в том, что перемещение запрещено, а в том, что ведьма ничем не поможет несчастной. — Он выдержал паузу, усмехаясь. — Потому что здесь живут обычные люди, возомнившие себя чем-то большим.

— Убирайтесь отсюда, сэр. Здесь вам не рады. — Прошипела Ким, оставляя деньги на столе, а мужчину за своей спиной.

Холодный смех, покатившийся ей в след, кажется, заморозил бешено стучащее сердце и прерывистое дыхание. В ее блестящих, чуть сощуренных карих глазах закралось опасение и вопрос: неужели нашли?

С десяток мужчин расположились здесь, в ночном лесу Риверхелла, что тянулся к Скандии черным мехом и иглами, в которых затаилась опасность и смерть.

Большой костер, разведенный на опушке, теперь окружали кто сидя на бревнах, а кто лежа на лошадиных попонах на земле, преданные псы своего Огнерожденного Эйнара. Хмурый, молчаливый предводитель наблюдал за игрой языков пламени, возлюбленной стихии, которая говорила, нашептывала… В глазах цвета огня бродили тени видений.

Боги, почему только теперь он понимает, насколько измучен этим холодом и тьмой? Он ведь никогда и не стремился прожить так всю свою вечность, не так ли? Север считался его патриархальной собственностью, которой он владел единолично. Наверное, никто уже и не рассматривал эти пустынные гиблые земли, как часть империи. Эта территория принадлежала ему… и почему-то именно вот в такие моменты он понимал, как эта земля пуста. Холод, сталь, пронзительный вой бизы [9] смерть, пустота, тьма…

Кровь, чертова кровь. Если раньше во время яростной молодости его радовала кровь врагов на одежде и коже, теперь она… пачкала его. А все почему? Да-да, если сопоставить с ней, он выходит таким монстром, каким до этого себя сам не считал. Это такая крайность, когда ненавидишь и страстно желаешь… Она заставляет чувствовать его таким… странным. Сначала уродливым, а потом… она снова произнесет эти слова сегодня. Прямо сейчас. Он хочет их услышать, он хочет… получить ее снова.

— Где? — Ловит он одну из бежавших мимо служанок, одну из тех что в ужасе от одного его маячинья на горизонте.

— Г-госпожа… у себя, милитиам.

Отпустив напуганную заикающуюся девушку, он быстро направился в женскую половину. Плевать, что это запрещено правилами. К черту правила, здесь их устанавливает он. Прошло слишком много времени, он должен…

Северный порывистый ветер бил в стены, скользил по полам каменного коридора. Никогда еще этот холод не ощущался настолько явно.

Он распахнул двери небрежно резко, заходя в женские покои. Да, она стояла там с двумя служанками, которые помогали ей справится со сложными завязками на меховой накидке и на платье.

Конечно, он пришел так поздно, ее готовили ко сну.

Хлопок дверей о стены был слишком громким. Черт, он никогда не научится быть аккуратным. Вечно резкий, грубый, жесткий…

— Ах. — Порывистый выдох вылетел из губ его женщины, когда она обернулась через плечо, увидев его на пороге. Да, именно это он так хотел увидеть. Она была исключительно рада его видеть… и кажется, ее не смущал его совершенно дикий вид. — Наконец. Почему эти варвары должны отбирать у меня мужа? — Прошептала она со счастливой улыбкой на сладких губах. — Вы. Уходите. Кыш. — Махнула она служанкам, которые с великим удовольствием убрались из комнаты.

Да, для остальных он по-прежнему чудовище. Почему с ней не так? Кажется, он никогда не разгадает, никогда не поймет ее.

— Я поздно, аги [10]. Не хотел мешать тебе… — Он правда пытался быть нежным и бережным со своей женщиной, как и полагается мужчине.

Но, кажется, у него это получалось слишком неуклюже и до сих пор звучало несколько неловко.

Она же не обращала на это внимания, потому поспешно подошла к нему.

Теперь ясно, чего он так долго ждал. Когда эти руки обнимут его, когда она прижмется, пусть даже через все эти бесконечные слои одежды. Ее губы касались скулы, покрытой колючей щетиной.

— Мешать? Они снимали с меня одежду. Ты всегда справлялся с этим лучше.

О боги, что она делает с ним.

Довести его до предела одними словами может лишь она. И только с ней он может испытать крайность именно этого чувства. Которое может ставить на колени…

Его руки прижали ее сильнее, поползли по спине. Как он счастлив просто держать ее вот так в своих руках. Чувствовать как ее нежность, любовь и страсть окружает его, как он дышит ее ни с чем несравнимым ароматом возбужденной женщины, которая знает куда все это движется…

— Я грязный и… я же только что с холода. — Пробормотал он, внезапно отодвигаясь. — Проклятье, я заморозил тебя…

— Брось, иди ко мне. — Она настойчиво привстала на цыпочки наклоняя его голову к себе.

Ее губы сочные и сладкие, со вкусом самых сокровенных интимных желаний. Когда она простонала в его рот, он издал тихое рычание, недовольно отодвигаясь.

— Нет, мне нужно… ты должна подождать меня, крови здесь не место.

— Но здесь место тебе… — Шепчет она, удерживая его возле себя за меховой ворот. — Ах, я знаю… — нехотя оторвавшись от его губ, она крикнула в сторону запертых дверей: — Джайна! Кларис! Приготовьте ванну… ах… — Она задохнулась когда почувствовала горячие губы на своей шее, — для господина. — добавила она дрожащим голосом, удерживая мужскую темную голову около своей шеи. — Для моего господина.

Он ненамного отклонился, чтобы увидеть ее глаза и сладкую улыбку. Конечно, она же знает, какой он собственник. А когда такая женщина признает в нем своего господина, мужчину, с которым хочет повторить все те немыслимые, интимные, греховные вещи которые могут позволить себе любовники, это ощутимо толкает к краю.

Он уже давно не был с ней… в ней… это необходимо ему сейчас. Кажется, ей тоже.

— Почему же так долго? — Прошептала его женщина, когда он ласкал ее шею, покусывая чувствительные участки кожи.

— Я торопился как мог… ты же знаешь…

— Мне всегда говорят одно и тоже. Вы не должны переживать. Вы не должны зацикливаться. Он придет, как только закончит. Это уже тысячи первый раз, когда он выходит за границу…

— М-да, все так. — Бросил нетерпеливо мужчина, отодвигая ворот ее меховой накидки, обнажая прекрасные ключицы.

— Я никогда не привыкну к этому. Прошла целая неделя. В темноте это кажется вечностью.

— Тебе было страшно? — Он вновь отклонился от ее сливочной кожи, находя взглядом ее блестящие глаза.

— Очень. — Прошептала она вновь медленно, нежно целуя его.

— Боги, женщина. — Прорычал он в ее губы, когда женская рука не дала ему отстранится. — Я должен смыть с себя смерть, но еще пара секунд, и я… сделаю это прямо здесь…

— Сделаешь что? расскажи. — Ее шепот утонул в тихом рычании.

— Ты сводишь меня с ума. — Пробормотал он как будто задето, слушая ее смех. — Дай мне пять минут…

— Не дам. Я иду с тобой. Я тебе помогу.

Поможет? Ну кто бы сомневался. И кажется, он знает, чем дело закончится.

Его тело уже давно было напряжено, наверное, с того самого раза, как он увидел ее после этой чертовой недели во тьме и холоде. Нет, он не хотел уходить. Он понимал, что здесь страх перед тьмой вполне обоснован, потому покидать ее, оставляя наедине с этой древней стихией было всегда болезненно.

О. Эту часть их близости он очень любил, он смаковал эти моменты, когда они раздевали друг друга. В каждом движении проскальзывало нетерпение и тоска. Кажется, с каждым разом они вновь изучали и познавали друг друга. И он вновь сравнивал ее, нежную, светлую, страстную и мягкую, с этим удивительным тонким запахом страсти и масла белой сливы, с собой… Он был слишком черен, мрачен, жесток, небрежен и резок. Кажется, ее заводили эти контрасты. А он по-прежнему задумывался над тем, почему именно он. Север, тьма и вечный холод. И он. Эта женщина сумасшедшая, раз выбрала все это. И если она однажды все же передумает, будет слишком поздно. Она уже никуда не уйдет от него.