Белые крылья зиккурата (СИ) - Ветер Морвейн "Lady Morvein"

— Дайнэ… — Лира попробовала имя на вкус и подумала, что оно ей нравится.

— Вы могли замёрзнуть, — сказал воин, продолжая держать чашку и стоять напротив своей намэ.

Лира вздохнула. Она любила шоколад. Но холод в голосе аран-тал отбивал всё желание его пить.

«Он ненавидит меня», — подумала Лира, принимая чашку из рук Дайнэ. Смотреть в глаза аран-тал она не могла.

— Спасибо, — сказала тихо и сделала глоток.

Лира ждала, когда аран-тал её покинет, но тот не уходил.

Наконец, сделав над собой усилие, Лира подняла взгляд и замерла, разглядывая безупречно холодное лицо.

«Аран-тал не должен подбираться так, чтобы меня отвлекать, — продолжала размышлять она. — Скорее, его должны были выбрать таким, чтобы я ощущала под его покровительством психологический комфорт, но… никакого комфорта и в помине нет».

— Я считаю этот обычай варварским, — произнесла Лира прежде, чем поняла, что слова, звучавшие раньше только у неё в голове, сорвались с губ.

— Какой?

Лира могла бы поклясться, что аран-тал отвечает ей только потому, что инструкция предписывает проявлять внимание к эмоциональным всплескам подопечной, и вздохнула.

— Обычай… — она задумалась, формулируя мысль. — Когда один прислуживает другому.

Аран-тал вздрогнул и прищурился, а когда посмотрел на Лиру, в глазах его читалась плохо скрываемая злость.

Дайнэ молчал, оставляя на волю Лиры гадать, что он хотел и не решился сказать.

«Я тоже»?

Или — «Вы считаете, я вам прислуживаю?»

Намэ встала, чтобы избежать необходимости смотреть в глаза Дайнэ, и прошлась по периметру площадки.

— У нас пока ещё есть время, — сказала Лира. — И мы не покинули земель, верных Короне Севера. Возможно, вы хотели бы спуститься… посмотреть что-нибудь или купить?.. — она помешкала и добавила совсем тихо: — Я ведь тоже должна о вас заботиться.

Дайнэ молчал. Так долго, что Лире показалось, что он вот-вот просверлит ей затылок взглядом. Она повернулась и внимательно посмотрела в глаза аран-тал.

— В этом нет ничего плохого, — так же негромко сказала намэ.

— Благодарю, — сухо ответил аран-тал, — у меня всё есть.

Снова наступила тишина. Лира отвернулась. Её одолела незнакомая доселе сумятица мыслей. Она сама не знала, чего хотела сильнее — чтобы аран-тал ушёл и оставил её одну… или чтобы смягчился хоть капельку и наконец-то с ней поговорил.

— Вы сказали, что хотели играть на флейте, — сказала она наконец, всё ещё делая вид, что разглядывает пелену облаков, — я об этом знала. — Ответом Лире послужила тишина, и она продолжала: — Вам не понравился тот инструмент, который я для вас подобрала?

Тишина стала мучительной и колючей. Намэ резко обернулась и успела поймать отражение ненависти на красивом лице воина, однако в следующий миг оно снова оказалось равнодушно и холодно.

— Я плохо разбираюсь в инструментах, — поспешила уточнить она. — Если вам не понравилось, мы могли бы вместе подобрать…

— Намэ, — почти грубо перебил её аран-тал, — в этом нет необходимости. Я никогда не буду играть на флейте. У меня нет на это времени. Я должен вас охранять. Ночью. И днём.

Лира шагнула к нему и, остановленная холодным взглядом, мгновенно примёрзла к полу.

— Меня не мучают кошмары, — как можно мягче сказала она, — ночью вы можете спать.

— Благодарю. Ваша щедрость очень велика.

Слова Дайнэ прозвучали как пощёчина, и Лира выждала какое-то время, восстанавливая душевное равновесие. Ей очень захотелось напомнить аран-тал, что он должен заботиться не только о физическом, но и о душевном комфорте своей намэ, но Лира заставила себя промолчать.

Какое-то время они сидели в тишине, а затем намэ с позором сбежала в свою спальню — ей, главе Совета талах, пришлось признать, что она не способна найти общий язык даже с собственным аран-тал.

Сколько Лира себя помнила, она всегда была окружена любовью и вниманием, если не сказать — почитанием. У Крылатых не было понятия «божество», но ей поклонялись, будто богине. Все знали, что намэ предназначена не просто наблюдать и исследовать, но направлять жизнь своего народа в ближайшие несколько десятков лет.

Лира ощущала эту заботу, как ватную подушку облаков, в которой сколько ни трепыхайся — не утонешь. И не вырвешься из неё, не увидишь настоящего цвета глаз и настоящих чувств.

Намэ привыкла закрываться, оставаясь открытой, привыкла к необходимости говорить вслух только те мысли, которые хотят от неё услышать, показывать только те чувства, которых от неё ждут. Можно сказать: «Я беспокоюсь о своём народе», но нельзя — «Я понятия не имею, как мне им управлять».

Лира усвоила правила игры. Она была талах-ар. И, как любым талах-ар, ей правил интеллект. Однако намэ подозревала — и даже просчитывала вероятность такого варианта — что при изготовлении намэ в пробирку добавили ген талах-ир — склонность не только изучать, но чувствовать и понимать. Это было мудрым решением, Лира сделала бы так и сама. Холодный мир, подчинённый власти учёных, стал бы мёртвым в считанные года.

«Но если во мне есть толика талах-ир, — думала она теперь, — не значит ли это, что и в моём аран-тал, моём страже, должно быть немного от…»

Лира, обычно спокойная и рассудительная, избегала произносить название четвёртой касты даже в мыслях. Избегала, хотя не думать о ней не могла. И теперь, когда в кулуарах Совета всё чаще шёпотом произносили слово «война», разгадать тайну аран-тал казалось ещё важней.

Крылатые находили способ сосуществовать с растущей империей даэвов более пятисот лет. Лира, однако, хорошо отдавала себе отчёт в том, что причина этого устоявшегося мира в том, что даэвы находят себе других врагов.

«Врагов, которых мы, если бы хотели, могли защитить».

Мысль эта то и дело проносилась в голове, когда намэ получала известия с южных фронтов — но стоило Лире представить в красках, что происходило там, на юге, как она понимала: нет, не могли. Даже если бы к её горлу приставили нож, она не смогла бы ударить в ответ. Мысль о насилии, кровопролитии, принуждении — была неприемлема почти физически. Стоило подумать об этом, как у намэ начинала кружиться голова.

«Но есть обручи, — тут же напоминала она себе и сразу же отвечала: — Всё равно. Мы не имеем права принуждать других».

Сейчас Лира, сидя в спальне, наблюдала за голограммой аран-тал, который бесцельно двигался по главной зале от стены к стене. Обруч слабо отблёскивал в бликах солнечного света, падающих сквозь витражи в потолке.

Таар надели на аран-тал, едва тому исполнилось шесть.

«Шесть — это ещё не совсем человек, — думала Лира, — он ещё не успел придумать, какой будет его жизнь. Он ещё ничего не мог решать».

Вопреки оправданиям, намэ не могла избавиться от мысли, что это подло. Подло принуждать — даже так. Даже одного. И даже если иначе нельзя. Ей с трудом удавалось преодолеть желание выйти в общий зал, подойти к этому крылатому, потерявшему свободу и собственную жизнь, обнять со спины и сказать:

— Извини. Прости, но иначе было нельзя.

Лира вздохнула и отключила наблюдательный кристалл. Кто-то из них двоих должен попытаться установить контакт. Иначе они никогда не смогут друг другу доверять.

Собравшись с силами, намэ поднялась с кровати, подошла к шкафчику для мелочей и взяла несколько кристаллов с музыкой и галофильмами — Лира предположила, что талах-ир вряд ли понравятся документальные записи из жизни животных. Она постаралась выбрать что-то, наполненное лирикой и красотой. Уже выходя в общую залу, намэ покраснела, перебирая в голове названия подобранных фильмов и обнаружив, что все они — про любовь.

— Это просто ещё одна сфера жизни, которая также требует изучения, как и любая другая, — пробормотала она.

— Что? — Дайнэ мгновенно обернулся на звук.

За то время, пока Лира подбирала записи, аран-тал успел достать саркар и теперь исполнял старинный боевой танец. Намэ невольно улыбнулась, глядя, как Крылатый замер на одной ноге, удерживая саркар по диагонали.