Когда Шива уснёт (СИ) - Валерина Ирина

Вот весёлая салатовая дверь, разрисованная озорными пёстрыми котятами. Эвина придумка… Детская. Комната сына… Рука Аша замерла на полпути.

— С-с-смелее… Я вс-с-сего лиш-ш-шь пос-с-смотрю… Никто же не умрёт от этого, верноо?

Верно. Дверь распахнулась, открыв взгляду мир любимого ребёнка.

Гадина вползла в комнату, мерно сокращая тугое мускулистое тело. Везде, где она соприкасалась с полом, оставалась чернеющая пустота. Не обращая внимания на застывшего в ступоре Аша, змея «стёрла» большую часть помещения, оставив только кроватку и обучающе-игровую зону.

— Не с-с-сомневаюссь, что он хорошший мальчик, но его было с-с-слишшком много. С-с-сейчассс в с-с-самый раз…

Покидая комнату, щёлкнула кончиком хвоста по яркой двери.

— Пус-с-стое!

Дверь покорно посерела. Рыжие котята ссыпались на пол и застыли горсткой жухлых листьев.

— Дальшшшше! Кабинет!

Тварь вошла во вкус.

Свой кабинет, просторный, аскетично обставленный, Аш открыл без эмоций и колебаний. Змея замерла на пороге, подёргивая раздвоённым языком. Потом обвела помещение холодным взглядом и прошипела:

— Пока пус-с-сть таак… Позже с-с-сделаешшь ремонт, здес-с-сь слишшком много ярких красок. С-с-серый — цвет эффективного функционала, помни об этом.

Аш-Шер кивнул — не для выражения согласия, просто констатируя факт. Безразличие всё больше заполняло его, липкой паутиной заплетая свет.

— С-с-спальня… — голос змеи, прежде бесстрастный, обрёл сладострастные нотки.

Аша передёрнуло, но противиться он не стал — открыл дверь. И — замер на вдохе, перехватило дыхание. Здесь всё несло на себе отпечаток Эвики — в комнате витал её запах, вещи помнили прикосновения рук, а на парящей невысоко над полом кровати, причудливо раскинув длинные рукава, лежал брошенный в утренней спешке кружевной пеньюар. Перед глазами пронеслись картинки счастливой жизни: вот Эви, сладко потягиваясь в полусне, прижимается к его спине тугим животом, и потревоженный малыш ощутимо пинает ножкой их обоих. А вот она же, уже пришедшая в форму после родов, пахнущая молоком, и от этого ещё более желанная — сладкая, разгорячённая — нетерпеливо тянется к нему, глаза её темны, а желание нескрываемо. Вот ночь без сна — и полупрозрачный зубик, пробившийся в набухшей десне, обнаруженный на утро. Вот первые шаги Кира. И снова Эви. Эви. Эви. Эви!!

— С-с-с-с-с-смеш-ш-ш-ноо… «Э», «Вэ», «И» … Что за с-с-странный набор букв? Выбрось это из головы немедленно!

Стоило змее скользнуть в спальню, как сохраняемое в ней время радости остановилось. По прозрачному потолку, через который ночью всегда открывался вид на звёздное небо, поползли грязно-серые, быстро темнеющие потёки, по стенам зазмеились тонкие трещинки, которые, расширяясь, на глазах превращались в зияющие чернотой пусто́ты. Вскоре они слились воедино, и стен не осталось. Пространство, за счёт не растворившегося пола ещё сохраняющее слабое подобие обособленности, повисло в пустоте. Тьма клубилась в углах, шевеля тонкими щупальцами, но дальше не продвигалась, словно ожидая сигнала.

Когда парящая постель, бывшая объектом частых шуток Аш-Шера, накренившись, начала медленно проваливаться в кромешную черноту, а вслед за ней в образовавшуюся воронку полетели мелкие предметы, в опустевшей комнате обнаружилось невесть откуда взявшееся объёмное изображение странного города. Острые шпили, мосты с горбатыми спинами, дома, бегущие к реке по мощёным улочкам…

Змея, до этого момента выражавшая вальяжное спокойствие, внезапно сделала стойку, точно обнаружила угрозу.

— Что здес-с-с-с-сь? Тайник? Открой! Мне нужно видеть вс-с-сё!

Аш послушно попытался сосредоточиться, но в сером тумане, заполонившем его, не нашлось ничего, что относилось бы к этому изображению.

— Кажется, я забыл, как открыть его… Прости.

Гадина резко стянула тело в несколько тугих колец, выражая крайнюю степень раздражения.

— Ш-ш-ш-шед! Нет времени вспоминать, пора закачивать процедуру и возвращаться, иначе ты навсегда здесь застрянешь. — Речь её, без всякого перехода лишившаяся гипнотизирующего шипения, зазвучала отрывисто, а в голосе, прежде вкрадчивом и бесполом, неожиданно прорезался густой напористый баритон.

— Пора, пора, сворачиваем! Тар, что у нас с цифрами?

— Порядок, шеф! Коэффициент Творца: пятнадцать единиц — нулевой процент потери! Чувственность: одна единица от прежних десяти — норма! Эмпатия: ноль — норма! Забота о потомстве: две единицы — норма! Этика: одна единица — норма! Функциональность: двенадцать единиц — предельно! Всё предельно! Док, мы это сделали!!

Змея, на глазах раздуваясь, выросла в три роста взрослого человека, разинула испещрённую зубами пасть и медленно втянула в себя оцепеневшего Аш-Шера.

Штормовой волной рванулась тьма, заливая и растворяя в себе обломки образов и воспоминаний. Лишь город-мираж остался дрейфовать по новоявленному морю, уносясь всё дальше в непроглядную темень.

— … Просыпайтесь, достопочтенный, процедура закончена. — Баритон доктора прорвал мутную пелену сна. Аш-Шер медленно открыл глаза и попытался сесть, но тут же, охнув, откинулся обратно на кушетку. Мир покачивался мерно, точно маятник. Правое полушарие мозга пронзила острая боль, он непроизвольно схватился за голову.

— Что-то не так? — в голосе доктора зазвучала тревога. Он сделал знак лаборанту, тот мигом протянул экспресс-анализатор интельдока. Однако Аш-Шер отмахнулся — боль ушла так же быстро, как появилась. Сфокусировав взгляд на обеспокоенном лице научника и убедившись в том, что зрение восстановилось, проговорил спокойно:

— Я в порядке. Уберите с меня всю эту гелевую дрянь, у меня дел невпроворот.

Ассистент принялся суетливо снимать тонкие щупальца линка, опутавшие голову, торс и позвоночник Аш-Шера неким подобием паутинного кокона. Они отлипали безболезненно, но ещё некоторое время подрагивали в руках лаборанта, прежде чем окончательно «выключиться» и перейти из псевдо-живого состояния симбионта в нормальное для кромат-материи — стазис. Аш брезгливо отдёрнул руку, когда к ней потянулся уже слабеющий «побег» линк-системы.

— Вот же мерзость какая!!

Лаборант отчего-то обиделся, точно плохо отозвались о нём самом.

— Ну, не скажите! Когда в Айкон за «остреньким» ходите, так не думаете, наверное…

— Тар-Сот!!! — голос доктора взвился резко, как кнут. — Ты забыл, с кем разговариваешь? Простите, достопочтенный, молодёжь год от года всё глупее — генетику не обманешь.

Аш-Шер небрежно отмахнулся — пустое. Какая разница, что говорит этот бесперспективный функционал? В голове уже роились планы. Как много отличных проектов, оказывается, он откладывал в долгий ящик ради каких-то глупостей… Кстати, каких именно? Аш нахмурился. Странно, досада на бездарно потерянное время была — но причина, побудившая его так неэффективно тратить драгоценный ресурс, никак не вспоминалась. Впрочем, это не имело значения — так же, как засевшая в памяти занозой глупая комбинация букв: «Э», «В», «И». Наверное, какой-нибудь код, давно потерявший актуальность. Уже забыто.

Дверь отошла в сторону с едва слышным шипением. Аш-Шер вздрогнул — тёмный образ мелькнул перед глазами на доли секунды, обжёг страхом, но тут же, неузнанный, растаял.

Усовершенствованный элоим уверенно сделал шаг в новую жизнь.

Об успешно проведённой психокоррекции было доложено Совету. Шер-Тап светился от счастья, заново представляя своего сына участникам внеочередного заседания. О процедуре все деликатно умолчали — да и не в ней дело, важен был только результат. Аш-Шер, уже через несколько минут активно включившийся в прения, выдал пару-тройку дельных предложений касаемо наведения порядка в Трущобах унитполиса, за что был отмечен благосклонным кивком Дул-Хэда, главы Совета.

Дела Аша очень быстро пошли в гору.

Первый приступ острого психоза случился через три месяца после психокоррекции. Аш-Шер вдребезги разнёс дом изнутри и сильно покалечил двух галм, заказанных для него отцом в качестве примирительного подарка. Галмы по элит-заказу, соответствующие самым высоким требованиям, обошлись недёшево, но Шер-Тап охотно потратился — тем более что «игрушки» были приняты сыном более чем благосклонно. Аш, с некоторых пор не обременявший себя этикой, охотно проводил свободное время в объятьях двух совершенных красоток, упиваясь их неистощимой фантазией и полным отсутствием каких-либо комплексов. В целом, до этого жуткого происшествия, их троица представляла собой вполне гармоничный союз — насколько понятие «гармония» вообще применимо к отношениям между существом творящим и сотворёнными. Впрочем, Аш-Шер оставил философию и больше не искал смысла жизни ни в книгах, ни в звёздах. Без этих ментальных обременений радости плоти приносили куда больше удовольствия.