Огонь и ветер (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde"

– Почему? Что с тобой случилось потом?

– Много чего... Тебе лучше не знать.

– Звучит так себе.

– Уж как есть.

Какое-то время мы сидели молча. Пока Шуна не сказала тихо, но твердо, глядя почему-то в землю:

– Не смей жалеть меня, синеглазый. Мне нравится моя жизнь. Я сама ее выбрала.

– Как и все мы... Может, все-таки расскажешь, чем ты так обидела дергитского таргала?

– Не расскажу.

– Ладно. Не рассказывай. Но, надеюсь, ты понимаешь, что твои секретики могут стоить нам жизни...

Плечи ее закаменели.

– Понимаю, – и, подняв голову, посмотрела в ту сторону, куда уехал Фарр. – Доеду с сами до тайкурских земель и дальше пойду своей дорогой.

Я вздохнул.

– Не стоит... Я тут знаю одного парня, которого это может сильно огорчить.

– Это ты что ли? – Шуна посмотрела на меня с усмешкой.

– Я тоже. Но вообще-то речь была не обо мне.

Она фыркнула и повела плечом небрежно.

– Твой брат странный. Я не могу его понять. Но, думаю, он выдохнет с облегчением, когда избавится от меня.

Ответ у меня уже был, но на всякий случай я прислушался к своим чувствам.

– Нет, Шуна. Ты ошибаешься. Поверь, Фарр и правда... странный. У него есть свои тайны и свои дыры в душе, которые он не открывает никому... но рядом с тобой эти дыры становятся немного меньше. Я так вижу.

– Никому? Даже тебе?

– Особенно мне...

Прошло довольно много времени, прежде, чем Фарр вернулся. За этот срок я успел порядком известись от тревоги. Шуна, полагаю, тоже. Последние пару часов я не выпускал ее из своих объятий: это был единственный способ уберечь отважную маленькую разбойницу от холода. Я согревал ее своим собственным теплом и немножечко магией... Чутье подсказывало, что не сделай этого – и наутро она бы проснулась совершенно разбитой и больной. Даже самое выносливое тело устает от постоянного напряжения и попыток согреться... Сам я устроился на одной из сумок, прислонившись спиной к седлу, а Шуна свернулась у меня на груди, целиком уместившись под моим плащом. Иногда мне казалось, что она задремала, но спустя пару мгновений я ощущал, как часто и неровно стучит ее сердце. Сердце человека, который не может отогнать от себя дурных мыслей и страхов.

Я мог ее понять. Очень хорошо.

Но вот, наконец, вдалеке послышался стук копыт, и вскоре на гребне холма, под которым мы сидели, показался одинокий всадник с навьюченной лошадью в поводу. Издалека в сумерках он мог бы показаться чужаком, но, несмотря на незнакомую одежду, я сразу же понял, что это мой брат.

Он быстро спустился вниз, однако Шуна вскочила еще быстрее и первой метнулась ему на встречу.

– Тебя за смертью надо посылать, белогривый!

Интересно, только я при этом услышал безграничную радость в ее голосе?

Фарр спрыгнул на землю и посмотрел на нее с усмешкой. Голова его теперь была покрыта большой островерхой шапкой, отороченной мехом, и под ней лицо наследника Закатного Края казалось совсем незнакомым, слишком... степным. Он хотел что-то ответить, но вместо этого взял Шуну за плечи и заглянул в дерзкие сердитые глаза.

– Не надо, – мягко сказал он. – Здесь я больше пригожусь, – и коснулся губами ее лба. А потом перевел взгляд на меня. – Седлай своего коня, Ли. Не стоит нам задерживаться.

– Что-то не так?

– Ну... Не знаю. Просто не стоит. Я сказал, что со мной два брата, но не уверен, что мне поверили. Чем быстрей мы уберемся отсюда, тем лучше.

Я кивнул и тихонько свистнул свою кобылу. Фарр, между тем, вынул из свертка, навьюченного на вторую лошадь, еще пару шапок и два длинных войлочных камзола, похожих на тот, что был теперь на нем самом.

– Одевайтесь.

Шуну уговаривать не пришлось. Она мгновенно влезла в один из камзолов, тот, что был чуть-чуть поменьше, и с облегчением выдохнула.

– Ну наконец-то... Ненавижу мерзнуть!

Я тоже разом почувствовал себя лучше, запахнув на груди плотную степную одежду. Застежек на ней не было, но на поясе и на груди имелись вполне удобные завязки.

– А палатка? – спросила Шуна словно бы между прочим. – И еда?

– Я все привез, – Фарр снял часть поклажи с новой лошади и кивнул на седло. – Залезай.

Мы ехали долго. Ночь уже давно опустилась на степь, когда Фарр наконец решил, что можно остановиться и разбить лагерь. Мы отыскали тонкий, как нить, едва заметный ручей, больше похожий на мокрую дорожку посреди трав, и неподалеку от него я быстро развел костер. Шуна так и не привыкла этому моему таланту, смотрела во все глаза, как лепестки пламени рождаются словно из ничего. Обычно я старался не тратить силы на подобные фокусы просто так, но в этот раз у нас точно не было ни времени, ни возможности искать в темноте топливо для огня.

Шуна быстро приготовила поесть из тех припасов, что Фарр добыл в становище. Сам он в это время безуспешно сражался с тонкими гибкими рейками нашей палатки, пытаясь в полумраке разобраться, что и куда натягивать. Кончилось все тем, что Шуна отошла от костра, отобрала у него главную жердь и быстро воткнула как надо. Я думал, она не упустит возможности поддеть Высочество за его неуклюжесть и неумение делать простейшие для степного человека вещи, но на сей раз у маленькой воровки не было никакого желания язвить и насмешничать. Поели мы тоже молча – все слишком устали, чтобы сотрясать воздух разговорами. Едва только с поздним ужином было покончено, я погасил костер, а Фарр создал над нашей стоянкой прочный защитный купол.

– Ложитесь спать, – сказал он нам с Шуной. – А я сегодня останусь на страже. Что-то чутье подсказывает мне, сейчас не время для беспечности. Одного урока вполне хватило...

– Хорошо, – не задумываясь согласился я. – Так и сделаем. Разбуди меня через пару часов, тебе тоже нужен отдых.

В маленькой тесной палатке пахло овцами и дымом. Шуна уже расстелила на земле пару тонких войлочных ковриков, и я с облегчением понял, что эту ночь мы наконец-то проведем в тепле. Наш дом из шкур очень быстро наполнился теплом дыхания, так что я счел уместным даже снять свой новый камзол и укрыться им как одеялом. Так же поступила и Шуна, тесно прижавшись ко мне в темноте палатки. Эта близость все еще была волнующей и заставляла меня дышать чаще.

Особенно, когда она скользнула руками мне под куртку и спрятала их там, пытаясь согреть холодные пальцы.

– Шуна... – голова кружилась от ее прикосновений. – Ну что ты творишь... Спать надо...

– Я просто замерзла, – она прижалась щекой к моей щеке. – Эли... Проклятье, я не хочу от вас уходить...

– Не уходи, – я и сам не понял как, но в следующий миг ее губы прикоснулись к моим, отрезая пути к отступлению. Они были сухими и пряными на вкус. Когда мне показалось, что сейчас я окончательно утрачу над собой контроль, Шуна вдруг отстранилась и прошептала:

– Здесь, в степи, я все знаю... Здесь мой дом. А вы вернетесь к себе домой. Что мне там делать? Кому я там нужна?

В этих небрежно брошенных словах таилось слишком много боли.

Что я мог ей ответить? У меня у самого не было ничего. Ни дома, ни денег, ни понимания, чего ждать за поворотом. Только старое родовое проклятье, непроходящая тоска по женщине, которая уехала, не простившись, и смутное понимание того, что нам с Фарром предстоит с головой закопаться в какую-то очень недобрую историю из прошлого. Историю, от которой зависит наше будущее.

– Спи, Шуна, – я спрятал ее в своих объятиях, как будто это могло защитить от дурных мыслей и тревог. – Будет день – будет свет. Все как-нибудь решится... Что-нибудь да придумаем.

Прошло никак не меньше трех часов, прежде чем меня разбудило осторожное прикосновение Фарра. Я с трудом разлепил глаза, не понимая, чего ему от меня нужно.

– Твой черед, Ли. На рассвете растолкай нас – уедем пораньше.

Едва сказав это, он бесцеремонно втиснулся на мое место. Войлочный камзол снимать не стал, видать крепко замерз там, снаружи.