Сферы влияния (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

Гермиона прибыла камином, как и остальные, и попыталась смешаться с толпой, но всё-таки поймала несколько удивлённых взглядов, и один — алчный. Тони Голдстейн возглавлял подразделение обливиаторов и давно мечтал задать ей несколько профессиональных вопросов, а Гермиона до сих пор достаточно ловко его избегала. — Гермиона! Какая встреча! — Тони каменными тисками сдавил её руку повыше локтя. — Привет, Тони, — улыбнулась Гермиона и попыталась сказать, что ей некогда, но обливиатор и бывший однокурсник выразил готовность сопровождать её куда угодно, вот только не могла бы она ответить на такой-то вопрос?

Штатных обливиаторов Министерства Гермиона не любила — это было профессиональное, взращенное мэтрами Академии. Они работали очень грубо, чаще всего знали ровно одно заклинание — собственно, «Обливиэйт», и вторгались в разумы своих подопечных с деликатностью варваров в захваченном городе.

Отвечать на вопросы Тони Гермиона совершенно не хотела — они были стабильно грубыми, дилетантскими и не имели смысла. Но, смирившись, прочла краткую лекцию о тонкостях использования ментальных чар на детях до пяти лет, на чём с Тони и распрощалась.

В ДМП её уже ждали. По крайней мере, ничуть не изменившаяся за восемь лет Пенелопа Кристалл, ныне — Пенелопа Уизли — только крепко обняла её, радуясь встрече, а потом безо всяких вопросов предложила следовать за собой. — Тебя не хватало, Гермиона, — заметила Пенни, когда они вышли из кабинета. — Я всё надеялась, что ты вернёшься. Ты была здесь… на своём месте, как я думаю. — Мне нравится быть менталистом, — ответила Гермиона. — Я тоже иногда скучаю по делам и по работе в архиве, но, наверное, это не совсем моё. Ты осталась работать с противозаконным использованием магии? — Не совсем, — женщина улыбнулась, — я возглавила отдел детского случайного колдовства. Но меня попросили тебя встретить сегодня. Я согласилась, очень хотела тебя увидеть. — Детского колдовства? — переспросила Гермиона.

— Это идея Кингсли. Когда у детей магглов проявляется волшебство, мы сразу объясняем родителям, что к чему, исправляем последствия спонтанного выброса. — И постепенно приучаете ребёнка жить с мыслью о магии, — кивнула Гермиона. Она сама думала о том, что это необходимо. Что это неправильно — просто оставлять магглорождённых в непонимании и страхе до одиннадцати лет. — Хорошо, что этим занимается Министерство, а не школа. — Думаешь? — Ребёнок и его родители сразу понимают, что волшебный мир — это не только Хогвартс, и что школа — не последняя инстанция в решении проблем. Да, думаю, это очень хорошо.

В этот момент они завернули за угол, вспыхнули защитные чары, и они оказались в коридоре с изоляторами. Пенни остановилась возле первой камеры, коснулась волшебной палочкой двери, и та открылась.

Гермиона вошла внутрь и наложила свои заклятия, оставаясь наедине с арестованным.

Мужчина был непримечательным. Худой, едва ли тяжелее одиннадцати стоунов, светлокожий. Его подбородок был покрыт жёсткой трёхдневной щетиной, волосы спутались и выглядели грязными. Он сидел на кровати, обхватив себя руками за плечи, и смотрел в одну точку. Гермиона наклонилась и поймала его взгляд. Как и говорила Джинни, совершенно пустой, ничего не выражающий. — Здравствуйте, сэр, — произнесла Гермиона, следя за реакцией на звук голоса. Реакции не последовало. — Эй, приятель, привет! — позвала она громче, но мужчина даже не моргнул.

Тогда Гермиона осторожно коснулась его сознания.

Первый слой был кристально чист: белый лист безо всяких воспоминаний, чувств и мыслей. На краю обнаружилась закладка — фраза «Игра началась», но больше ничего. Рефлекторно-моторный уровень был совершенно цел, речевой центр тоже не пострадал, но памяти не было.

Отправив его в сон, Гермиона принялась за более серьёзную работу. В нынешнем состоянии навредить ему было сложно, поэтому она действовала достаточно решительно — рискнула сдвинуть белый лист в сторону, запускала разнообразные посылы, активизировала различные мозговые центры — всё было глухо.

Ему стёрли память, но сделали это слишком старательно, слишком сильно — как в своё время профессор Гилдерой Локхарт стёр память самому себе неисправной палочкой. Воспоминания не были повреждены или спрятаны в глубине сознания, не были превращены в набор бессвязных образов или другим способом закодированы — их просто не существовало.

Министерские специалисты могли не тратить времени и сил и отправить парня либо в Мунго, если он маг, либо в клинику для душевнобольных, если он маггл — лечить здесь было решительно нечего.

Гермиона нахмурилась. Джеймс Брук был психопатом и маньяком, безусловно. Но едва ли за прошедшие годы он внезапно научился колдовать. Когда Джинни сказала про посланца от него, Гермиона заподозрила просто маггла с амнезией, но следы магического вмешательства в сознание были весьма заметны. Парню стёрли память. Магией. И сделал это точно не маггл Брук.

Гермиона коснулась цепочки на шее. Видеться с Майкрофтом лишний раз не хотелось — каждая встреча с ним забирала слишком много душевных сил. Но, возможно, ему стоит знать, что Брук-Мориарти нашёл сообщника среди волшебников.

В тот момент, когда Гермиона почти приняла решение поговорить с Холмсом «как-нибудь в другой раз» (что, разумеется, значило «никогда»), ей в руки влетела сложенная служебная записка. Рукой Кингсли на бумаге было выведено:

«Пожалуйста, свяжись с М.Х. и напомни, что мы не будем бесконечно ждать его ответа по космической программе. И заодно запроси у него все документы по этому вопросу». Гермиона почувствовала подступающее раздражение — она не нанималась в курьеры, в конце концов! Записка среагировала, под первой надписью выступила вторая: «Ты пообещала забрать контакты с М.Х., а космос сейчас — наш ключевой интерес». Гермиона стукнула по бумажке палочкой, проявляя оставшееся. В конце было подписано: «Всё равно тебе нужно с чего-то начать общение. Вы не виделись восемь лет».

Сунув записку в карман, Гермиона вышла из изолятора, убедилась, что стандартные чары надежно опутали дверь, и все-таки отправила Майкрофту сообщение о встрече.

Обычно он отвечал моментально, не позднее чем через пять минут, но в этот раз прошло больше пяти часов, прежде чем цепочка нагрелась, и на ней появились слова: «Завтра до девяти утра в моём кабинете. Сожалею за задержку. МХ».

Это было необычно и почему-то тревожно. Майкрофт не казался человеком, у которого могут быть личные дела или проблемы, а политическая обстановка в стране казалась достаточно стабильной, так что подобный ответ настораживал. Что могло случиться в маггловской Британии такого, что старший Холмс не может выделить нескольких минут на потенциально важный разговор?

«Грейнджер, хватит себя накручивать, — осадила она себя резко, поняв, что начала размышлять о возможных действиях магов в случае начала ядерной войны с Японией. — Может, у человека зубы разболелись». Она хихикнула себе под нос, вообразив Майкрофта Холмса в стоматологическом кресле, после чего твёрдой рукой свернула нездоровые фантазии и занялась тем, что давно следовало сделать — села за письмо родителям.

Они так и не помирились, во всяком случае, до конца. Папа, правда, уже не выставлял её из дома и не делал вид, что её не существует. Если они сталкивались, они могли поговорить о погоде или соседях. Но никогда — больше. Она не рассказала им о смерти Рона, они не знали о том, как проходит её учеба во Французской Академии. Мама пыталась найти золотую середину, но с каждым годом становилось всё ясней, что она устала от этого.

Гермиона не винила их за это — она своими руками разрушила их семью. Но ей было слишком больно, поэтому она всё реже бывала в их маленьком уютном доме и всё чаще ограничивалась письмами и поздравительными карточками — обычными, неволшебными.

Как обычно, письмо было ни о чём: набор шаблонных пустых фраз о здоровье, работе и хорошем настроении. Не приходилось сомневаться в том, что в ответ она получит не менее шаблонный ответ.