Два одиночества (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка"

В ответ он прихватывал губами мягкую кожу бедра, чувственно посасывал. Я хватала воздух ртом, выгибалась всё сильнее, не узнавала себя. Где граница моего вожделения? Ведь мои эмоции просто зашкаливали, с каждой секундой били рекорды!

Горячее дыхание обожгло тугие завитки моей скромности. Знала бы, что буду обнажаться перед порочным Ангелом, сделала бы деликатную стрижку. Но Феликс был равнодушен к моим кудряшкам, его интересовала моя правая нога, которую он ещё не целовал.

— Ты очень отзывчивая, словно создана для меня. Ты эхо моей страсти, Виола. Ты идеальна. Я уже предвкушаю наш первый раз.

Мне потребовалось прикусить губу, чтобы промолчать. Зачем все эти разговоры, когда есть иной язык — движения тел. А Феликс говорил и выцеловывал внутреннюю сторону бедра, и я вновь забылась, застонала, выгнулась, чтобы быть еще доступнее для безумно приятных ласк, сводящих с ума. Я робко заскользила рукой по своему животу туда, где между складочек пульсировал эпицентр вожделения.

Но Феликс перехватил руку, начал облизывать мои пальцы, поглаживать бёдра. Это была последняя капля. Я не ожидала, что могу кончить от подобной ласки. От того, что кто-то будет глядя мне в глаза, посасывать подушечки пальцев, щекотать языком между ними, клеймя поцелуем самый центр ладони.

Одно неосторожное прикосновение большого пальца к перевозбуждённому клитору, и я закричала, вцепившись в запястье Феликса.

— Тихо-тихо.

Шёпот был на грани слышимости, он пробирался до моего сознания, словно сквозь вату. Я стонала, извивалась, сжимала горячую руку между ног, умирала, содрогалась всем телом. И успокоилась, лишь когда Феликс развернул меня к себе лицом и властно поцеловал. Только тогда в голове прояснилось, и я, всхлипнув, обняла любимого за плечи.

Обалдеть! Что сейчас было? Такой шквал эмоций, словно Феликс меня сломал, разбил во мне какие-то рамки, и стало легче дышать. Я чувствовала себя иначе — раскованнее.

— Как ты? — обеспокоенный голос и такой же взгляд.

Как же я сразу не сообразила, что Феликс меня любит? Ему было важно доставить мне удовольствие. Он ждал моих слов, чтобы отпустить напряжение.

— Я люблю тебя, Феликс, — сквозь слёзы шептала ему, ощутив такую сильную благодарность, что жизни не хватит рассказать о ней. — Люблю! Я не знаю, как ещё объяснить то, что сейчас чувствую. Мне так хорошо!

— Но будет еще лучше. Жаль, что не сразу, но я буду стараться.

Феликс снял мои руки со своей шеи и встал с кровати. Я не знала, что он опять задумал, и замерла, но когда он стал снимать с себя брюки, прикрыла рот ладошкой. О нет! Он всё-таки решился? Я робко подняла взор и заглянула в глаза любимого.

— Будет больно? — тихо уточнила. Уж мне-то не надо объяснять такие простые истины. Вот только так хотелось чуда!

— Это твой первый раз, милая моя. — Феликс словно специально медлил, дав шанс оценить свои силы и его размеры. А они были впечатляющие! — Боль обязательна, — продолжал мой Ангел, порочно улыбнувшись, — чтобы ты запомнила, кому отдала свою девственность. Ты запомнишь, милая, что я твой первый и единственный мужчина.

Вкрадчивый голос, коварная улыбка и повадки хищника. Я обомлела и, замерев, наблюдала за медленно приближающимся ко мне Феликсом.

— Я думала, у тебя богатый опыт, — напомнила я ему.

— У меня хоть и были женщины, но поверь, ни одной девственницы. Я так сильно тебя хочу. Так долго мечтал, представляя, как беру тебя днём и ночью. Ты забрала моё сердце, отняла покой, пробралась в мою кровать. Так останься на всю жизнь рядом со мной. Я хочу этого. Поэтому постараюсь сделать всё максимально осторожно, Виола, клянусь. Но первый раз самый страшный, зато потом ты объездишь меня, любимая, и не раз.

Я дышала всё быстрее и глубже. Так откровенно со мной никто не разговаривал, порочно, красиво и жарко. Я вся взмокла, особенно между ног.

Вот вроде бы знала, что по логике должна его позвать, как делали героини моих романов, раскрыть свои объятия, подбодрить. А в реальности я могла лишь молча, закусив губу, наблюдать за восхитительным Ангелом, который продолжал удивлять своей неспешностью. Не было суетливых движений, всё настолько размеренно, томительно, что в душе рождалось нетерпение. Я рассматривала огромное в моём понятии орудие Феликса. Членом его язык не поворачивался назвать. Во мне тут же проснулась благопристойная девица, которая явно отживала свои последние секунды, так как я чувствовала, что желала обследовать каждую частичку его великолепного тела и особое внимание уделить именно этой, воистину выпирающей плоти. Порочная плоть! Она потемнела, красиво оплетённая венами, подрагивала, раскачивалась от движений Феликса, а тот ложился прямо на меня. И я судорожно вздохнула, когда встретилась с взглядом любимого.

— Феликс, — неожиданно вспомнила я о маленькой проблеме.

— Виола, тебе обязательно сейчас разговаривать? Поверь, лучше пока без слов.

— Нет-нет, я…

— Виола, — строго позвал меня любимый, как учитель нерадивого ученика.

— Но дети… — пролепетала я, струхнув под укоризненным взглядом алых глаз.

— Какие дети? — не понял моего намёка манаукец.

Обалдеть, как же сложно с мужчинами говорить о контрацепции.

— Наши дети! — выпучила я глаза, пальчиком показав на соединение наших тел. — Надо же предохраняться, иначе будут дети.

Феликс как-то странно так усмехнулся, погладил меня по лицу, наклонился за поцелуем и только потом ответил:

— Будут, милая моя, конечно же будут.

— Но…

— Помолчи, Виола.

— Но… — упрямо не хотела замолкать. Какие дети? Мы же даже не расписаны!

Вот только опаляющий поцелуй отнял возможность возмущаться, а ворвавшийся в рот искусный язык заставил забыть обо всём на свете. Феликс мастер поцелуев! Я просто потерялась опять в этом блаженстве, и тем волнующе было, когда я почувствовала трение влажной головки о мои складочки, прикрывающие вход в сокровенное.

Я распахнула глаза и напряглась, Феликс не отпускал мои губы, придерживал себя на локте, пристроился, играл моим телом, задев всё еще пульсирующий от желания бугорок клитора. Я всё ждала, когда мой Ангел возьмёт меня, но не была готова до конца. Это чужие ощущения, незнакомые, никогда прежде не испытанные мной. Феликс медленно пытался войти в девственную плоть, толкался, чтобы затем отступить. Я сильнее вцепилась в его плечи и услышала наставление расслабиться. Да только как это сделать, когда внутри всё словно окаменело?

— Феликс, — прошептала я, почувствовав, как напряжён сам любимый, как дрожали его мышцы плеч под моими ладонями, — может, пальцами?

Альбинос закрыл глаза и прошептал:

— Милая моя, может, помолчишь?

Я поджала губы и хотела отвернуться, но застонала, когда очень чувственные поцелуи пробежались по шее к ключице, затерялись на миг в моих волосах, а через секунду его зубы сомкнулись на мочке уха. А затем от резкого и напористого движения бёдер Феликса внизу живота расцвёл цветок боли. Я вскрикнула, вцепившись ногтями в его кожу, зажмурилась, почувствовав, как по лицу потекли слёзы.

— Как же узко, — услышала я шёпот любимого.

— Больно, — жалобно призналась.

— Прости. — Любимый голос смешался с поцелуем, долгим, проникновенным. Ангел словно извинялся, пытался забрать мою боль, иссушить её до дна. А я старалась успокоиться, удивившись тому, как горячо ощущала внутри себя Феликса. — Прости, не могу…

Я не поняла, чего он не может. Но додумать эту мысль не успела, так как Ангел начал двигаться во мне, причинив еще больше боли. Он был огромный, я это прекрасно понимала, и поэтому так остро ощущала его. Я старалась сдерживать всхлипы, рвущиеся с моих губ. Мышцы настолько были растянуты, а я наполнена чужим телом, что с трудом осознала, как и куда всё влезло. А затем Феликс задрожал, хрипло и тяжело дыша, горячим дыханием обжёг шею, придавив к кровати.

— Прости, это было слишком замечательно. Ты меня очень сильно сдавила. Виола, какая же ты сладкая.