Над словами (СИ) - Иолич Ася

– Я бы посоветовала не заниматься стиркой, садом и не мыть посуду пару дней, но вряд ли мой совет уместен.

Она подошла к двери и выудила ключ из-за корсажа. Айлери выплыла из комнаты, как бледный дух, и тряпица почти сливалась с цветом её кожи. Аяна задумчиво подошла к окну и выглянула наружу, где рыжая белоногая лошадка тянула экипаж за ворота и дальше, направо, на запад, в сторону дома Пай.

Вот тебе и портниха, думала Аяна, закрывая ворота за ними.

36. Я лечу объятиями

– Кира, что случилось? – выбежала ей навстречу Луси. – О...

– Ничего. Я обрела новую линию судьбы, – сказала Аяна, устало прикрывая глаза. – Я вымотана.

Верделл пришёл почти ночью. Аяна услышала его шаги и высунулась с женской половины, но он шёл, погружённый в какие-то свои мысли.

– Заходи!

Аяна юркнула в его комнату. Он зажигал свечи и светильники, стоя у камина, и покосился на неё.

– Всё хорошо?

– Нет, – честно призналась она. – Жена Конды приходила. Обозвала меня безродной дикаркой, хлопнулась в обморок и предлагала мне за Конду два браслета. Я заперла её, а потом мы пролили кровь . Потрясающий вечер.

– На островах Ласо можно купить мужа. За два браслета можно купить хоть двух, если она о свадебных браслетах, – сказал он, скидывая сапоги. – Нуждаешься в моей спине?

– Очень, – сказала Аяна. – Давай почешу.

– Не надо, – сказал Верделл, ложась на бок. – Не хочу. Можешь просто прислониться.

Аяна села к нему на кровать и нагнулась, вглядываясь в его лицо.

– Кто ты такой и куда дел моего Верделла? Переворачивайся.

– Нет.

– Я сказала!

– Только не бей, – испуганно сказал он, стягивая рубашку. – Кира, только не пугайся...

Аяна смотрела на его спину с четырьмя зажившими рубцами, пересекающими рисунок, и к глазам подступали слёзы.

– За что...

– Под руку попался.

Аяна чесала широкую спину Верделла, и он сначала лежал, зажимаясь, неловко дёргаясь, но наконец его спина расслабилась, и он обмяк, а потом и вовсе засопел. Аяна свернулась калачиком у его бока, натягивая подол на босые ноги, и грустно вздохнула, потом моргнула очень, очень медленно.

Тёмно-серое покрывало перед лицом было незнакомым и никак не напоминало меховое одеяло. Аяна зажмурила глаза, потом снова открыла их. Верделл! Точно. Она заснула у него в комнате.

Верделл спал, закинув руку ей на плечо, и широкая мозолистая ладонь свисала прямо у её лица. Большие мозоли с кровавыми крапинками внутри казались довольно свежими, и Аяна недоуменно нахмурилась. Чем он занимается, интересно?

Она осторожно повернулась, обнаружив, что ночью, по-видимому, он накрыл её покрывалом, и лежала, рассматривая его лицо.

Во сне он хмурился, и тёмные короткие ресницы подрагивали. Волосы отросли и снова упорно стремились торчать во все стороны. Аяна подняла руку и слегка пригладила их, и от этого движения он сразу же проснулся и дёрнулся.

– Это всего лишь я, – прошептала Аяна. – Что тебе снилось?

Верделл отвёл глаза и промолчал, потом прижал её к себе прямо в коконе покрывала и засопел ей в макушку.

– Можно... Можно признаться тебе?

Аяна кивнула, и он закрыл глаза.

– У меня в голове всё перемешалось. Мы ехали с тобой по степи, и ты была как моя мама. Ты гладила меня по голове и чесала мне спину, и бранила меня. Заставляла мыться и силой отнимала рубашки, чтобы постирать. Я даже немного побаивался тебя, хотя ты и нуждалась в заботе и защите. А потом я приехал сюда, и увидел её. Она не стеснялась... ничего. То, что я не мог испытывать к тебе, я испытывал к ней. Она наигралась и бросила меня, и я хотел её ненавидеть, потому что всё это с самого начала было порочным, но это не было порочным. Это не было грязным, как я ни убеждал себя в этом, чтобы утешиться. Но я не хочу больше выбирать, понимаешь? Я хочу, чтобы это был один человек. И чтобы мне было весело с ней, и она понимала мои шутки, желала меня, но могла утешить и почесать мне спину. Не стыдила меня за слёзы, но и слушалась меня, и при этом имела своё мнение. Я не хочу, чтобы моя жена была заперта в комнатах, как в тех домах, куда мы с киром Кондой ездим по его делам. Чтобы она в конце концов не запилила меня до смерти от скуки этими внушениями о долге и ответственности... В отместку за то, что считает грязной потребностью, по которой я её тревожу и для которой купил её.

– Ты хочешь любить, и чтобы тебя любили. Ты мечтаешь о человеке, который увидит в тебе человека.

– Да. Ты, например, видишь во мне человека. Ты любишь меня, но это совсем другое. Ты... Как бы это сказать... Ты не предназначена мне, и я рад, что мы оба это понимаем, потому что иначе мы не могли бы вот так лежать. Мы бы были связаны неловкостью. Но ты мой друг.

– Я знаю. Знаешь что? Считай, что я гватре. Я лечу объятиями и почёсыванием спины.

Верделл тихо рассмеялся.

– Хорошее лекарство. Спасибо, гватре.

– Твой голос теперь пробирает до мурашек. Когда ты так смеёшься, это потрясающе. Тебе надо петь, Верделл. Теперь ты не отговоришься детским тонким голоском.

– Хо-хо-хо, – нарочно пробасил Верделл.

Аяна с улыбкой покачала головой и прижалась к нему, поправляя тёмно-серый кокон.

– Ты ведь ещё будешь расти, ты знаешь? Думаю, ты будешь размером с отца. Пальца на два подрастешь.

– И весь покроюсь чёрными волосами.

– Похоже на то.

– Вот ведь красавчик. Кира, я есть хочу. Очень. Пойдём, а?

37. Я стою два браслета?

Весь следующий день и два после него Аяна провела с Верделлом и Киматом. Она украдкой посматривала на Верделла, и ей казалось, что он, как лоза нокты, будто пробуждается после долгих зимних заморозков, или, как иссушенный стебель растения, выпрямляется после неожиданного дождя. Кимат ездил у него на шее, смеясь, и у Аяны замирало сердце, когда Верделл легка подкидывал его в воздух.

– Я, пожалуй, отвернусь, – сказала она, чувствуя, как в груди всё сжимается от страха. – Я знаю, что ты не уронишь его, но мне страшно смотреть на это.

Он лишь смеялся и подбрасывал Кимата, обхватив того ладонями, поднимая над головой, и тот тоже заливисто хохотал.

В один из следующих вечеров приехал посыльный от Шако и справился, не появлялся ли Конда. Конда не появлялся, и Аяна начала впадать в безотчётную тревогу, бродя по дому и то и дело натыкаясь на таких же встревоженных Луси, Вараделту и Арчелла, которые поддались её беспокойству.

– Кира, ты угнетаешь своими блужданиями, – сказала наконец Вараделта. – Давай я заварю тебе твоё зелье.

Золотистый настой мягко обволакивал язык, но Аяна знала, что после третьего стакана он уже не будет казаться таким приятным. Впрочем, после четвёртого становилось уже всё равно, и Аяна сидела, гладя Ишке, который восседал прямо на столе перед ней, потягивала очередной стакан и будто покачивалась на золотистых тёплых волнах.

– Чем пахнет? – спросил Верделл, заходя на кухню. – О. Я попробую?

Вараделта, окружённая мягкой золотистой вуалью, вплыла на кухню с головой сыра в руках, спугнув Ишке, который вылетел коричневой тенью в окно.

– Я смотрю, вам уже совсем хорошо, – сказала она, глядя на лежащего на столе Верделла и Аяну, подпирающую щёку ладонью.

– Это, к сожалению, выветривается, – сказала Аяна. – Я скоро снова затоскую.

– Не затоскуешь, – сказал Конда, шагая через порог кухни. – Айи...

– Пойдём-ка в сад, – сказала Вараделта, вытаскивая Верделла за рукав с кухни. – Давай, быстрее.

Дрова в очаге тихо потрескивали под решёткой. Медный заварник, начищенный и отполированный до ослепительного блеска, отражал движения и огоньки пламени снизу.

– Ты накидываешься на меня, как приливная волна. Я теряю рассудок от твоего запаха и твоих рук, – сказал Конда, не открывая глаза. – И каждый раз это немного иначе.

– Слезай со стола. Что мы творим? Ты в этой безрукавке бродил чёрт знает где.

– Я не могу, – сказал Конда, раскидывая руки. – Я чувствую себя отбивной перед тем, как её бросят на сковороду. Тащи меня сама.