Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф"

— Ничего, я через стену перемахнул. В своей истинной форме. Не думал, что еще могу в нее обращаться, — залихватски развел руками Вен Аур, обезоруживающе улыбнувшись. Людские запреты его не заботили.

— Ну как ты? И где?

— Как и обещал, в кузнице, нашел себе место. Подмастерьем оружейника, — отозвался Вен Аур довольно.

— И как ты работаешь? Ты разве хоть что-то умеешь?

— Да забавлялись мы с Огневиком над металлом. Он раскалял его жарким дыханием, а я всякие штуки гнул забавные. А ты как?

— Нормально, работаю, — кратко соврала Котя, все оглядываясь на печь. Ей претила мысль, что при пробуждении верховодящей над ними бабки придется с позором покидать мастерскую.

«А куда подевалась Желя?» — удивилась Котя, заметив, что лавка пустует. Кажется, где-то скрипнула дверь, кто-то пересек быстрыми шагами двор, отчего Вен Аур насторожился. Но вскоре все стихло. В любом случае, Желя не представляла угрозы.

— Ох, Котя, мне старый кузнец недоброе сегодня сказал, — продолжил хмуро Вен Аур. — Говорит, кольчуг да мечей надо много делать, времена неспокойные настают.

— Кто же нам угрожает? — сжала край узкого бревенчатого подоконника Котя.

— Тут такое дело… Сложные ваши людские дела, — взлохматил кудри Вен Аур, но быстро нашел слова: — Князь ваш… наш, Дождьзов, младший брат Светомолния из Великого Града.

— И что же с того?

— Дождьзов, говорят в народе, гостил у брата и повздорил с ним на пиру. Говорят, все из-за того, что Светомолний к княгине, жене Дождьзова, полез после лишних чарок сыченого меда.

— И только-то? Неужели миром решить не могли? Братья же! — подивилась Котя. Такое случалось на разных застольях, доходило и до драк среди ревнивых мужей, но до смертоубийства — никогда. Впрочем, что дозволено крестьянину, не велено князю. И наоборот.

— Они сводные братья от разных жен. И Дождьзов от нелюбимой был. Он и к брату-то поехал нехотя. А теперь княжество на княжество вот-вот войной пойдет, брат на брата, — торопливо рассказал Вен Аур, озираясь.

— Как это ужасно. Надо бы найти голубятню. Своих предупредить! В какой стороне Великий Град?

Котя почувствовала, как ее начинает колотить трясучкой, и не от холода ночи, сочившегося через приоткрытое окно. Снова взметнулась тревога за матушку, забывались былые обиды и взаимное непонимание.

— Севернее. Далеко.

— А мы шли на юг… Значит, дом мой тоже на Севере! И если войско Молниесвета пойдет, то непременно через мою деревню!

Она тут же вспомнила про страшные рассказы стариков о том, что деревня уже трижды горела. Тут же представила усталое лицо матери, перед которой чувствовала себя виноватой.

— Может, еще не пойдет, да и деревня твоя так в лесах запрятана, что ее никто не найдет. Да и если пойдут, ну что сделают? Может, присягнуть себе заставят, дань возьмут…

— Ох, не знаю… Утешаешь ты меня. Все-то от того, что мы сделать ничего не можем.

— Хоть люди, хоть из Хаоса, а перед войной все равны. Хотя у нас не ведутся войны, потому что армий нет. Только развалины миров до-Хаоса. Ох… Ничего! Я всегда услышу тебя! Я еще вернусь. Тоже ночью. Может, завтра, может, через пару дней.

— Я буду ждать.

Вен Аур скоро засобирался уходить, почудилось приближение стражи. Он в один прыжок перекатился к стене и там слился с ночными тенями, совершенно потерявшись в них. Зов отдалялся по мере того, как Вен Аур пересекал ночные улицы сгустком непроницаемого мрака. И чем дальше он уходил, тем тоскливее делалось на душе. Котя рассеяно стояла возле открытого окна, осмысляя предостережение, до тех пор, пока не вернулась Желя.

— Ой, ты не спишь? — пискнула она.

— Проснулась. Душно.

— Не говори, что меня не было, — попросила Желя, как маленький заговорщик, наклоняясь над ухом. Котя отрешенно кивнула, ее не заботили чужие секреты. Возможно, скоро всем им предстояла суровая проверка на прочность.

— Не говори о войне, Вен Аур… — в замешательстве прошептала Котя. — Страшно.

10. Праздник Весны

Дни в стольном граде текли однообразно и тускло. Для Коти они слились в единую череду монотонной скучной работы. Дома она привыкла к смене занятий: то на реку пошлют, то к скотине, а иногда и вовсе удавалось выбраться в лес. Но на княжьем дворе для каждого дела находились свои люди. Разве только каши да хлеб девушки-работницы готовили самостоятельно. Обычно разбивались по двое-трое и делали на всех, потом усталые бледные пряхи рассаживались вдоль просто длинного стола. Тетка Юрена произносила привычную молитву десяти духам, все торопливо ели пресную пищу и вскоре вновь возвращались к пряже.

— Не зевай. А ты что замерла, как замороженная? — понукала Юрена, расхаживая между вращающихся прялок и веретен. Она разминала затекшую спину, недовольно кряхтела, и в такие моменты обязательно доставалось какой-нибудь девушке. Но Котя не отвечала ей, не огрызалась. Она сама сделала такой выбор, она сама пришла в эту прядильню и еще сперва радовалась, что теперь стала хозяйкой своей жизни. Но вскоре поняла, что новая работа сулит кабалу на много лет.

К тому же большинство девушек были сиротами, пошли в услужение на княжий двор, потому что уродились пригожими. И к мастерской частенько наведывались то дружинники, а то и вовсе бояре. Один раз Котя застала поблизости местного княжьего друида. Тогда она поняла, почему Юрена так строго требовала никого не приводить в саму избу. Зато ночами, когда суровая надзирательница — как ее порой называли — храпела на печи, девушки сами то одна, то другая вылетали незаметно через двери.

— Что же это они? С женихами встречаются? — спрашивала сперва Котя, беспокойно ворочаясь на лавке. — Так что же замуж их не возьмут?

— Женихами… — горько вздыхала под боком Желя. — Кто же нас, бесприданниц, замуж возьмет? Без роду и племени да в княжьем граде.

Котя хмурилась, чувствуя, что снова оказалась не в том месте и не с теми людьми, как и в тереме Игора. Пусть здесь никто не торговал дурман-травой, но нравы царили непонятные и чуждые для выросшей в глуши девушки. У них в деревне даже сиротам находили женихов, конечно, небогатых, но все же помогали всем миром. Другое дело она — изгой, иная, неправильная. Хуже сироты. Здесь об этом никто не знал, и Котя отчасти радовалась.

«Я, почитай, такая же сирота-бесприданница теперь», — думала она, вспоминая последнюю встречу с земляком, дядькой Крашем. Передал ли он весточку матери? Добрался ли вообще до деревни? Никто не отвечал, а прядильню вскоре всколыхнули тревожные разговоры:

— Говорят, отряды Молниесвета бесчинства творят, по лесам ходят.

— Что же, князья все миром решить не могли? — недоумевала Котя, когда Желя доносила ей очередной тревожный слушок. Девушка отчего-то первой узнавала любые вести.

— Да какой там миром! Молниесвет послов нашего князя спалил в огненной яме! — в красках повествовала Желя, взволнованно теребя нить. Пряла она неряшливо, отвлекалась, Юрена части серчала на нее. Порой Котя и вовсе удивлялась, почему ее новая — и вообще первая в жизни — подруга все еще держится в мастерской.

Желя же об этом совсем не переживала. Она весело болтала с девушками, быстро перезнакомила с каждой Котю и, в целом, благодаря резвой девушке пришлую странницу скоро посчитали «своей». Это оказалось неожиданно, но приятно, потому что избавляло от привычной озлобленности, от клейма. Хотя и радости особой не принесло за прочими заботами. Да еще Желя лишь подливала масло в тлеющий костерок беспокойства:

— Говорят, послы-то приехали, к хоромам Молниесвета подошли, а он им и говорит: «Извольте на ковер перед крыльцом ступить, добрые гости!». Они и ступили, а там волчья ловушка оказалась с просмоленными дровами и хворостом. А потом туда факел кинули или огненную стрелу пустили. Так и сгорели!

— Да ты что? Кто же так поступает! — поражались хором девушки, отвлекаясь от работы. Но, судя по всему, они не осознавала до конца реальность этой пугающей истории, воспринимали ее как красивую сказку.