Единственная для принца. Книга 3 (СИ) - Агатова Анна

Единственная дочь немолодой уже пары была неизлечимо больна. Вернее, и лекари, и целители утверждали, что физически девушка полностью здорова. Но вот душевно... Она жила в каком-то своём мире, не реагировала на то, что окружало её, разговаривала редко и странно, поступала нелогично и опасно. Именно из-за болезни дочери профессор громко хлопнул дверью, уйдя из Академии.

Тогда разразился большой скандал. Кто-то упрекнул профессора в том, что он продался кому-то, а тот, пылая благородным гневом, обвинял коллег от медицины в том, что они отлынивают от своих обязанностей. И раз они не могут справиться с проблемой, что давно должна быть решена, он будет искать и найдёт тех, кто справится.

- Шаманы вокруг неё плясали, - кусая тонкие бескровные губы, продолжала женщина. - Потом отступались. Потом опять плясали. Пели. Делали перерывы. У Анешки бывали просветления, когда она улыбалась нам с отцом, будто узнавала. Говорить нет, лучше не стала. Но уже реагировала, когда с ней говорили мы - смотрела внимательно, прислушивалась. Потом снова будто падала завеса. И снова они вокруг неё плясали...

Дрожащие руки снова комкали платочек.

Дамиан, взгляд которого эти нервные движения приковывали к себе, рассмотрел, что чёрное кружево перчаток кое-где прорвано, а платье на коленях и локтях блестит от долгой носки.

Ему становилось тоскливо. Хотелось пойти во флигель, тот, где уже заканчивался ремонт, и ещё разочек представить, как тут всё будет, представить, как этому, а он очень на это надеялся, будут рады дорогие ему люди, а ещё – как оно будет, когда они будут вместе.

Но даже вздоха нельзя было позволить - вдова профессора говорила о том, что когда-то его интересовало: куда делся профессор и его семья?

Дамиан хорошо помнил скандал с профессором Рассовским.

Профессор был вообще очень резкий и какой-то прямолинейный, словно верстовой столб - никогда не шёл на компромиссы, полумер не принимал, всегда требовал всё и ото всех по максимуму. Очень громко кричал везде, где мог, о своих успехах. Если же что-то не получалось, то всегда находился кто-то кроме него, кто был в этом виноват. Бесталанным назвать его было нельзя, но вздорность перекрывала все его достижения.

Коллеги не любили профессора ни как человека, ни как учёного, студенты отзывались о нём иронично - слишком много хвалебного говорил сам о себе. Да и тогда, когда Рассовский уезжал, скандал был слишком показательный, какой-то подчёркнуто-демонстративный.

В общем, когда сведения о том, что профессор с семьёй удалились из столицы, Тэкэра Тошайовна зафиксировала «убытки» в виде одного профессора, закрыла молодыми учёными брешь в преподавании и исследованиях, и работа академии, не остановившись ни на минуту, катилась дальше.

А Корона лишь посетовала о потере одной условно умной головы.

- У нас был хороший дом, мужу дали огромную лабораторию. Он очень радовался, что теперь, наконец, развернётся. Но потом... - женщина опять покусала губы, - потом он стал молчаливый и задумчивый. Бывало, возвращался поздно, спал на диване в гостиной и рано поутру спешил в лабораторию. Стал чаще интересоваться, как здоровье нашей Анешки.

И Рассовская посмотрела на девушку, что сидела за креслом прямо на полу и пальцем ковыряла обивку, пытаясь выдернуть гвоздик всё то время, пока её мать говорила. Она была настолько поглощена своим занятием, что не замечала никого вокруг. Но вдруг решительно встала и прошла мимо стола принца к окну, резким движением раздвинула шторы и стала открывать бестолково крутить ручку.

Дамиан удивлённо обернулся, но посетительница ничего, кроме окна сейчас не видела, дёргая и дёргая ручку.

- Простите, ваше высочие, - устало проговорила вдова профессора. Тепло и ласково обратилась к девушке: - Анешка, девочка моя, пойдём со мной.

Мать, подошла, взяла её за локоток, но девушка не обратила на неё никакого внимания и продолжала дёргать, пока ещё могла держаться за ручку. Пожилая женщина проявила удивительную силу и настойчивость, оттащив больную к дивану. Усадила, достала из ридикюля детскую погремушку, в которой мелкие цветные шарики пересыпались из одной прозрачной части в другую через маленькое магическое зеркальце, меняя цвет с красного на жёлтый. Анешка притихла, заворожённо наблюдая смену цвета шариков.

Под тихий шелест игрушки разговор продолжился – женщина села свой стул и продолжила терзать платочек.

- Но потом он стал каким-то нервным. Я случайно услышала... Он вообще всегда хорошо спал - вечером легко засыпал, утром просыпался бодрый и жизнерадостный. А тут стал по ночам разговаривать, позже, почти в самом конце... даже кричать, - вдова прикрыла на секунду глаза. - Так вот, во сне он всё повторял, что это невозможно сделать, что одному это не под силу. Я пыталась осторожно расспросить об успехах, хотела узнать нужна ли помощь. А мой Анри упрямо качал головой - я справлюсь. И всё на Анешку смотрел, искал улучшений.

Девушка прилегла на диван, переворачивая погремушку и наблюдая, как в ней пересыпаются шуршащие шарики.

Зорий бросил взгляд на принца. Тот сидел с самым спокойным лицом, так, будто всё нормально, будто странные девушки в его кабинете почти каждый день играют погремушками для младенцев. И нет ничего необычного в том, чтобы кто-то на официальной встрече прямо на глазах королевских особ прилёг отдохнуть.

Вдова Рассовская обернулась к дочери, опять покусала губу и виновато глянула на принца.

- Простите, ваше высочие, её неучтивость. Это не со зла. Но зато она сейчас задремлет, и я смогу рассказать всё до конца спокойно. Вы позволите?

Реджи кивнул.

Был ли у него выбор?

- Потом, когда шаманы снова плясали вокруг дочери, я случайно услышала разговор человека, что их привозил в наш дом. Он, как всегда, ждал в санях у ворот и с кем-то разговаривал, там, за забором. Я же не знала языка, только некоторые слова. Например, «шаман» и «профессор». Они звучат почти так же, как на бенестари. И я записала, что смогла, возница говорил довольно громко и, наверное, поэтому медленно.

А когда пришла наша прислуга - нам выделили женщину для помощи, она немного говорила на бенестари - попыталась у неё расспросить, что значат слова, которые я слышала на улице. Она сначала смеялась моему выговору, но перевела несколько первых фраз. Получалось что-то вроде «безнадёжное дело», «глупые чужаки» и «верят в сказки». А когда служанка перевела «вылечить нельзя», испугалась. У меня всё внутри заледенело - я поняла, что нас обманывают в отношении дочери. Но я не верила до конца, ведь нас так хорошо принимали, и засмеялась, будто плохо понимаю её ломаную речь. 

 «Что-что? Возница любит сказки? Такой взрослый, большой, а верит в сказки?..» - переспросила, стараясь улыбаться. Служанка кивала, но я видела испуг в её глазах.

Я, конечно, всё пересказала мужу, меня трясло от страха за дочь, за него, за нас всех. Мы были в чужой стране, и всё то хорошее, что нас окружало, оказывается, могло быть неправдой. Муж, выслушав меня, будто постарел в одно мгновенье. Задумался и посоветовал поспрашивать у служанки при случае ещё о чём-либо. Но не получилось – эта женщина больше никогда у нас не появлялась. Теперь приходила только старуха, которая вовсе не знала языка и молча делала то, на что я показывала пальцем. Да и возница тот больше не появлялся.

А муж всё чаще был подавленный и кричал во сне. Что происходило в его лаборатории, не знаю. Но было очень тревожно, и я тихонько собирала ценности и вещи, надеясь на... что-то.

Женщина всхлипнула и сморщилась, сдерживая слёзы. Дамиан и Суземский обменялись взглядами - на что наделась? Но промолчали, понимая, что женщине самой хочется выговориться, и любые вопросы сейчас будут не к месту.

- Я хотела... я надеялась, что он не справится, и нас прогонят из Оландезии. Но всё оказалось не так просто...

Когда мы поняли, что шаманы водят нас за нос и дочь нашу не вылечат, муж будто стал спокойней, но ожесточился. И иногда... - женщина заколебалась, но не подняв глаз, продолжила после паузы, - иногда даже злорадно бормотал, когда думал, что я не слышу: «Вы меня ещё узнаете! Я вам устрою развитие всей страны, мракобесы!»